Громкая болтовня людей меня раздражала. Веских причин поехать в деревню у меня не было, но после месяцев, проведенных взаперти на корабле, появилось стремление к открытому пространству. После того как все сошли на пристань, я предложила лодочнице несколько монет, чтобы она переправила меня на противоположную сторону залива. Прибрежная грязь, густая, как соус, затягивала ноги. Среди водорослей охотилась целая армия птиц: уток, кроншнепов и цапель. Высокие и неуклюжие утки-широконоски выкапывали крабов похожими на весла клювами. Мой отец однажды сказал: когда они прилетают с вершины мира, это верный признак того, что лето подходит к концу.

При мысли об отце я ощутила солоноватый привкус на губах, окунула руки в воду и вытерла лицо. Я не думала о папе год, может два. Почему же сегодня ко мне пришло это воспоминание? Почему именно сегодня, когда у меня есть более приятные поводы для размышлений? Может, настало время выследить его, показать, насколько далеко я ушла от грязного, жалкого мирка. Тебе нужно больше денег, папочка? Вот, держи горсть серебряных слитков… или предпочитаешь золото? Затем сунуть ему монеты в горло и смеяться, пока его тело дергается, а лицо становится черным, как клюв утки-широконоски.

Я пошла вдоль берега обратно в деревню и с удивлением увидела Ченг Ята и Куок Поу-тая, сидевших под навесом у ларька, торговавшего готовой едой. Судя по их оживленной жестикуляции, я догадалась, что они обсуждают условия брака. Двоюродный брат Куока, молодой капитан корабля, женился на дочери покойного младшего брата Ченг Ята. Рядом с мужчинами стояла девушка. Должно быть, это именно она: на вид лет пятнадцать, голова скромно опущена, руки сложены перед грудью, но плечи напряжены.

Куок встал при моем приближении.

— Ах! Вот она, моя будущая… как называется тетя невесты старшего двоюродного брата жениха по отцовской линии?

— Без понятия, — буркнула я.

— Должно быть какое-то специальное название. — Взгляд Куока скользнул по мне, словно его ресницы были пальцами. — Так или иначе, мы с тобой наконец-то связаны брачными узами.

Его слова поразили меня, но Ченг Ят только рассмеялся.

— Старый Куок хочет крутить шашни с каждой красивой женщиной на побережье Китая, пусть и не в браке.

— Надоело слушать вашу грязную болтовню.

Я взяла девушку за руку и подвела к коряге в тени дерева. У племянницы Ченг Ята была по-мальчишески плоская грудь и круглое миловидное лицо, которое с возрастом обещало расцвести женственной красотой, если к тому времени она не утомится от деторождения. Она села ко мне боном и потупилась, робкая, как мышонок. Я прекрасно ее понимала. Однажды я чувствовала то же самое перед другой важной дамой накануне собственной свадьбы.

— Ты знаешь, сколько девушек по всему Китаю будут завидовать твоему браку?

Она склонила голову к плечу, будто услышала в моих словах издевку.

— Это правда, — заверила я. — Не из-за внешности жениха, хотя я уверена, что он красивее моего муженька. Про его хозяйство я тоже ничего не слышала.

Девушка покраснела и проглотила смешок. Я коснулась ее колена.

— Но таким завидным женихом его делает кое-что, чего у него нет.

На лице невесты читалось беспокойство.

— Чего у него нет?

— Мамы!

Девушка прикрыла рот рукой и захихикала.

— Даже у жены императора есть свекровь, не так ли?

— Верно! Императрица будет ревновать!

Девушка вся расцветала, когда смеялась.

Мы долго говорили о ее отце, который, несмотря на семейное наследие Ченгов, оставался рыбаком, пока не умер во время своего единственного короткого плавания в качестве пирата. Потом мы обсудили любимые блюда и бродячую жизнь жены морского капитана, а тем временем в бухте в сторону нашей части пляжа повернула одинокая быстроходная лодка и остановилась. Оттуда нам махал человек в фиолетовом халате. Прежде чем нос коснулся берега, Чёнг Поу-чяй уже шлепал по мелководью.

Он остановился на мгновение, чтобы прикрыть глаза от солнца, потом расплылся в улыбке и, взметая песок, помчался в новом направлении — не к Ченг Яту, который встал, чтобы поприветствовать его, а ко мне. Одной рукой молодой человек прижимал к груди мешок, другой размахивал, как птичим крылом, словно бы это возвращался из путешествия герой старинных легенд.

Наконец Поу-чяй бросил мешок и, схватив меня за плечи, запечатлел поцелуй сначала на одной щеке, потом на другой.

Я задохнулась от изумления. Что он хотел сказать этим наглым поступком на глазах у всего мира? Ужас! Все щеки, кроме оставленных его губами мокрых пятен, горели огнем.

Парнишка отстранился с кривой ухмылкой, которая наводила на мысль, что это было просто озорство.

— Вот как делают иностранцы на Оумуне.

— Что делают? — уточнила я. Такое приветствие допустимо разве что между любовниками, но я ведь его… я даже не знала, кем была ему теперь, когда он вырос и стал независимым мужчиной. Может, коллегой?

— Они правда так приветствуют друг друга — целуются. Женщины с женщинами, мужчины с женщинами, прямо на глазах у всех! — Поу-чяй ушел к столу, где сидели мужчины, и налил себе чаю.

— Потому что все их женщины — шлюхи, — проворчал Куок.

Поу-чяй рассмеялся.

— Женщины-варвары слишком уродливы, чтобы быть шлюхами. Даже их мужчины так думают, поэтому заводят китайских любовниц.

— Я бы не позволила иностранцу так приветствовать меня, — заявила племянница Ченг Ята. — У них бороды колючие!

Куок Поу-тай засмеялся вместе с нами, но его глаза пронзали Поу-чяя презрением или — хоть я и не решалась это признать — ревностью. И, возможно, не зря. В то время как мой муж озадаченно смотрел на меня, а мужчина, который не скрывал своих намерений, глядел сердито, я ощущала исключительно след губ молодого человека на щеках.

Поу-чяй сам разрушил очарование, махнув рукой в сторону стола, куда выгрузил свой мешок:

— Лакомства для моего младшего брата. И для тебя. — Он вручил мне бумажную коробку, в которой что-то гремело. — Ну же, попробуй!

Внутри лежали маленькие круглые пирожные. Я сказала, что приберегу их на потом, но Поу-чяй настоял, чтобы я попробовала хоть кусочек. На вкус пирожные оказались как опилки, смешанные с пляжным песком, и прилипали к горлу, как замазка.

— Вот это иностранцы называют лакомством? Хватит мне на сегодня варварских обычаев.

— Что ты на самом деле привез? — спросил Ченг Ят.

— Пирожные недостаточно хороши? Ну ладно. Золото вам точно понравится. — И парень швырнул на стол два тяжелых шелковых мешочка.

Ченг Ят развязал один и вытряхнул содержимое с недовольным видом. Я поймала золотую монету, прежде чем она скатилась со стола. Рельефный орел с открытым клювом — испанское золото. В общей сложности всего семь монет — мизерная сумма за защиту почти на два месяца от иностранной концессии.

— Поверь мне, я спрашивал, но Лю поклялся, что больше у них нет, — сказал Поу-чяй, а мне пояснил: — Нелегко продавать пирожные иностранцам.

Лю был нашим шпионом в Оумуне благодаря умению говорить на языке варваров. Честностью там и не пахло.

Куок Поу-тай словно бы прочел мою мысль — по крайней мере, мне так показалось. Он высыпал золото и серебро из другого мешочка себе на ладонь и перевел взгляд на Поу-чяя.

— Насколько мы ему доверяем?

Я не уловила, имеет ли он в виду агента на Оумуне или самого Чёнг Поу-чяя. Почему Куок придирается к парню? Потому что тот поцеловал меня в щеку. Словно я и дальше буду такое позволять и доступна любому мужчине, помимо мужа! Глупая, детская зависть. Однако я не могла даже пошутить, чтобы окончательно не разозлить будущего родича. Свадьба — это не просто возможность породниться семьям, но и звено в цепи, скрепляющей Конфедерацию.

Возможно, Ченг Ят тоже понял намек, поскольку сказал: — Я доверяю своим людям, пока они не дадут повод усомниться в них.

— Надеюсь, ты поручишь мне и следующее дело. Вот это было расклеено повсюду. — Поу-чяй театральным жестом залез в рукав и достал свернутую бумагу, которую с легким поклоном протянул Куок Поу-таю: — Может, почтенный дядюшка прочтет текст?