— Мой командир, капитан By Сэк-йи…

— Я знаю, кто ваш командир.

— … Послал за вами. Требуется ваше присутствие.

— Зачем? Говори уже!

Толпа напирала на нас.

— Значит, вы еще не знаете.

Молодой капитан повысил голос, чтобы его услышали.

— Ченг Лау-тонг вышел из Конфедерации. Сдался властям.

У всех была своя версия, почему Ченг Лау-тонг так поступил: «Ему оторвали в драке половину лица», «Уставший старый пес вернулся на рыбалку», «Продался проклятому императорскому флоту», «Я знаю его, он не предатель», «Нет, я его лучше знаю! Никогда не доверял старому змею», «Старый дурак. Выследите его!».

Мы снова очутились в винной лавке в Тунгхое — по соглашению, слеты участников Конфедерации чередовались между западной базой Тунгхой Пета и нашей в Тунгчунге на востоке. Командирам флотилий, казалось, больше нравилось пререкаться, а не готовить согласованный ответ. Потеря десяти кораблей Ченг Лау-тонга едва ли имела значение для Конфедерации, но предательство одного из основателей, подписавших изначальный документ о намерениях, пробило трещину во все еще хрупком союзе.

Пока мы плыли на сампане до берега, я поделилась с мужем своими опасениями:

— Вряд ли Лау-тонг будет сражаться за императорский флот.

Он нахмурил лоб.

— Чутье мне подсказывает, — настаивала я.

— Бабские штучки. Женщины следуют своему чутью, а свиньи — своему.

— Оставь этот покровительственный тон. Он не предатель.

— Вот видишь? Подводит тебя твое чутье. Сдался, но не предатель? Чушь!

— По-моему, Ченг Лау-тонг просто устал. — Я развернулась к Ченг Яту спиной и посмотрела на пристань. — Ему пятьдесят лет. Может, решил вернуться в родную деревню и оставить море в прошлом.

— Или, может, прямо сейчас ведет военно-морской флот вдоль побережья, намереваясь продырявить мне башку, а заодно и тебе.

Я развернулась и ткнула мужа в грудь.

— Ты тупой? Зачем он флоту? Вот что меня беспокоит.

— Снова бабское чутье?

— Может, тебе тоже не помешает капелька, как ты говоришь, бабского чутья! Или хоть какого-то чутья. Если чиновники не окончательно поглупели, они понимают: капитуляция командующего флотом означает, что остальные командиры соберутся вместе. И где они соберутся, если не здесь?

— Ты суетишься, как взволнованная старуха. Разве власти не знают, что в Тунгхое нас нельзя трогать? Подумай головой: новый генерал-губернатор только-только согрел кресло, вряд ли он рискнет выставить себя дураком. Кроме того, войска не посмеют приблизиться в такую погоду.

В последнем он, возможно, был прав. Я ощущала в воздухе перемены с тех самых пор, как мы прибыли два дня назад. Сегодня утром через якорную стоянку прокатились длинные волны, рыбы прыгали по обе стороны от нас, воздух стал густым, как масло.

Конечно, мы не могли избежать встречи с капитанами. Следовало подтвердить приверженность каждого делу Конфедерации. Придется пойти на риск.

Сидя в винной лавке, где вокруг меня порхали ничего не значащие слова, я погрузилась в пучины беспокойства. Нас ждала буря, и не только на небе.

Среди ночи раздался удар по корпусу. Вдалеке грохотал гром. Я уткнулась носом в спину Ченг Ята. По крайней мере, Тунгхой станет подходящим убежищем во время тайфуна.

Кто-то постучал в дверь каюты, тихо, но настойчиво.

Я ощущала сильную качку.

Снова стук. Слишком ритмичный, чтобы его создавали случайные помехи. Я доковыляла до двери и подняла защелку.

Двухлетний Иинг-сэк стоял по стойке смирно в своем крохотном синем халате, широко раскрыв глаза, с его губ стекала слюна. Он был один.

— А няня где?

Я затащила его внутрь и взяла за руки. Все тело мальчика тряслось. Его что-то испугало.

— Что? Что случилось с Сю-тин?!

Сын надулся и понурился, как любой ребенок, поклявшийся хранить тайну, и я все поняла. Нянька обронила несколько намеков во время путешествия в Тунгхой — ее родную деревню, между прочим. Мерзкая девка, видимо, сбежала!

Снова раздался раскат грома.

— Мама! — Сын прижался ко мне, жар его тела прожигал сквозь одежду.

В голове у меня всплыло воспоминание: мне было лет шесть, я плыла в рыбацком сампане с отцом и видела, как молния ударила в холмы. Я заплакала от ужаса и бросилась к отцу, но он и не вздумал меня обнимать или утешать. Это всего лишь молния, сказал он, хватит нюни распускать.

Я обняла мальчика и баюкала, пока он немного не успокоился. Ведь так и должна поступить нормальная мать?

Еще один удар грома, на этот раз более отчетливый.

— Пойдем посмотрим, стоит ли чего-то бояться, — предложила я.

Сын покачал головой и попытался вырваться у меня из рук. Но я что-то почувствовала и вынесла малыша на трап. На нижней палубе с криком бегали мужчины. Ни тебе дождя, ни молнии. По небу тянулись густые розово-серые тучи, но ничто не предвещало бури.

То, что я приняла за гром, сопровождалось еще одной вспышкой и предательским едва слышимым свистом. На мысе в устье залива взорвалась старая таможня.

Мне хотелось выяснить, что происходит, но сын не отпускал меня. Его пальчики вцепились мне в руки, он рыдал, уткнувшись мне в грудь. Я никогда не сталкивалась с подобной ситуацией: обычно ребенка опекала няня. Как поступить: заставить его смотреть на взрывы и учиться быть сильным или же лучше пусть думает, что я могу отвести беду?

Маленькая Иёнг тогда в сампане хотела спрятаться в объятиях отца. Борясь с паникой, я отнесла сына обратно в каюту и закрыла дверь.

Я носила его туда-сюда, подбрасывала на руках, гладила по спинке, стараясь успокоить при каждой пушечной очереди, при каждом внезапном порыве ветра или хлопке парусов.

— Пожалуйста, не плачь. Пожалуйста, не плачь.

Раздался громкий удар, и пол накренился, отчего у меня подкосились ноги. Колени вспыхнули от боли, на меня нахлынули воспоминания о реке Духов. Но это был всего лишь руль, вставший на место.

На этот раз малыш не заплакал. Я уже порадовалась, что утешение работает, и тут ощутила влагу у себя на груди. На штанишках сына расползалось темное пятно. Я обняла его с внезапным приливом чувств. Бедный напуганный мальчуган пытался сдержать слезы из-за меня.

Я положила его на циновку, раздела и вытерла, а потом закутала в старую рубашку Ченг Ята. Йинг-сэк улыбнулся мне, словно понимал, как нелепо выглядит в огромной отцовской рубашке. За хлопотами я даже забыла о том, что происходит снаружи.

Когда от следующего взрыва корпус содрогнулся, я поняла, что дела идут не очень хорошо. Мне нужно было выйти на палубу и осмотреться, зарядить ружья, проверить мушкеты и убедиться, что все выполняют свою работу. Но нельзя же кидаться в бой с перепуганным малышом на руках. Тело протестовало против бездействия, и я молча проклинала Сю-тин, которая бросила мальчика, а заодно и меня!

Ребенок выглядел достаточно спокойным. Я легла рядом и погладила его густые блестящие волосы. Личико сына менялось на глазах: сначала я видела подбородок и высокие скулы Ченг Ята, затем мальчик слегка повернулся и теперь стал похож на… но насколько хорошо я знала собственное лицо? В малыше я видела отголоски широко расставленных глаз моей матери и ее нос, напоминающий костяную пуговку.

— Мамочка! — Йинг-сэк коснулся моей щеки, и душа у меня раскрылась.

Не об этом ли мне говорила давно почившая подруга? Наступает момент, когда ты чувствуешь, что ребенок нуждается в тебе, и отвечаешь… чем? Виноват материнский инстинкт или дело в моей личной потребности? Это сердечко, бьющееся у моей груди, пальчики, теребящие мою одежду, губки и подбородок, которые когда-то находились у меня в утробе, — здесь, посреди боя, пока снаружи летали снаряды и набегали волны, в этой темной каюте, я впервые увидела своего сына.

И тут ребенок меня удивил. Он вырвался из моих объятий и на нетвердых ногах направился к окошку. Он хотел посмотреть на битву.

— Мой взрослый мальчик, такой же храбрый, как папа!

Мне подумалось, что он скорее похож на меня и не позволит никому себя удерживать.