— Вы знаете это стихотворение? — спросил Куок, который незаметно для меня присел рядом.

— Никогда не читала его раньше. — Я захлопнула книгу. — Это Се Линъюнь[55], пейзажная поэма с посланием: нужно постоянно меняться, и разум будет свободен. Одна из последних работ, написанных во время ссылки в Гуанчжоу. Знаете это место?

Я задержала дыхание. Что означает его замечание? Может, он что-то знает обо мне? Интересно, достигли ли его ушей слухи и как я выгляжу в его проницательных глазах.

— Бывала там, — ответила я нарочито небрежным тоном. — Если коротко, то вонючая дыра.

— Да, согласен. Возможно, мы видели друг друга раньше, даже не подозревая об этом.

Я осторожно спросила:

— В библиотеке?

— Ха! Единственная библиотека, которую я видел и где практически жил, принадлежала моему так называемому хозяину. Если бы вы зашли к нему в гости, я бы запомнил.

— Так где же вы могли меня видеть? — Я надеялась, что мягкий свет скроет мою дрожь.

— Боюсь, нигде, если только у вас не было привычки дружить с уличными попрошайками. Одна из работ, которую мне поручал хозяин. Хотя иногда я и сам сбегал из той темной дыры.

— Интересно, как так получилось, что грамотей стал командовать пиратами — впрочем, я же не знаю, чем вы занимаетесь.

— Я бандит. Пират. Пена, плавающая в море. Но не грамотей. Мой отец верил, что я смогу стать ученым. Думал, если я научусь читать и писать, то смогу избежать работы на рыболовецком судне, как он, и займу чиновничью должность в городе. В итоге он отдал меня пьяному старому писцу в Гуанчжоу, который обращался со мной скорее как с рабом, чем как с учеником. Мне полагалось просить милостыню и вытирать за хозяином мочу, однако мне удалось кое-чему научиться, перед тем как сбежать… Но забудьте мою историю, у всех нас свое темное прошлое. Эта каюта, этот сад стихов — мой побег в лучший мир.

У меня до боли сжалось сердце. Еще один отец продал ребенка, пусть и с более благородной целью. Как сложилась бы моя судьба, если бы меня продали писцу?

— Чудесно иметь такой сад, — сказала я.

Куок открыл книгу на другой странице.

— Верно. А вот цветок, который вы, возможно, знаете. Очень известное стихотворение Сюэ Тао[56]. Написано тысячу лет назад, но все еще находит отголосок в душе. Но Сюэ Тао — женщина, так что из ваших уст эти строки прозвучат более достоверно.

— Не слишком ли старое стихотворение? — заметила я. — Я не очень люблю прошлое.

Он проницательно посмотрел на меня, словно понял намек, скрытый в моих словах, включая предположение, что у нас похожее прошлое, потом поставил книгу на место и вернулся к скамейке уже с другой.

— Тогда вот это доставит вам удовольствие. Совсем новые стихи. Каких современных поэтов вы предпочитаете?

Мы выдержали взгляды друг друга. В свете лампы щеки у Куока горели, словно вторая пара глаз.

— Вообще-то я не читаю стихов, — призналась я.

— М-м-м… Пожалуй, каракули на странице не заменят настоящую человеческую плоть и кровь.

В трюме стало жарко — то ли оттого, что мы сидели вплотную в замкнутом пространстве, то ли из-за прилива крови к моей коже, я не понимала. Медленно моргнув, я отвернулась.

— Возможно, вы предпочитаете прозу. — Капитан встал со скамейки и присел на корточки перед низкой полкой, проведя пальцами по похожим корешкам, затем вытащил один из томиков и обернулся, все еще не разгибаясь: — Вот эта совсем свежая. «Сон в красном тереме»[57]. Правда, я не дочитал. Трудно проникнуться тоской богатого юноши-бездельника. Но если вам хочется…

— Никаких историй.

— Хорошо. Тогда что же вы читаете?

Хватит его дразнить, подумалось мне. Этот человек уверен в себе — даже чересчур, — он красноречив и умен. Но скользок и прозрачен, как вода, в которой слишком легко утонуть.

— Я читаю мужчин.

Одинокая капля пота скатилась у меня по шее. Пылинки сверкали в луче фонаря, как звезды.

— Боюсь спрашивать, что вы прочли во мне, — произнес он.

— И правильно боитесь.

Губы Куока дернулись, а затем расплылись в улыбке.

— Предлагаю сделку. Я научу вас читать книги, а вы научите меня тому, как женщины «читают» мужчин, sjwr Не хотелось бы раскрывать свои секреты.

— Я и не жду секретов. Поэтому предлагаю честную сделку. Можем начать с моей части.

Он вернулся на место рядом со мной на скамье и открыл книгу; одна часть тома лежала у него на коленях, другая — у меня. Книга могла в любой момент рухнуть в пропасть между нами, и он скользнул ближе, почти прижавшись ко мне.

Палец Куока начертил простой символ из трех вертикальных штрихов.

— Три линии, одна загибается в конце, как вода, несущаяся вниз по течению: «река». — Он перевернул несколько страниц, пока не нашел нужный символ. — Снова три черты, все слева направо. Ничего общего с водой: это «тройка». — Его рукав слегка коснулся моей руки, когда он изображал, как пишется второй иероглиф. — И опять три черты, самая высокая в центре, и все прилегают к земле: «гора».

Я наклонилась, чтобы рассмотреть изгиб второй черты, но заслонила головой свет, а когда распрямилась, то лицо Куока нависало над моим, наполовину освещенное, наполовину скрытое во тьме.

— Ваша очередь, — шепнул он.

— Моя очередь?

— Вы сказали, что читаете мужчин. — Он раскинул руки, уронив книгу. — Прочтите меня.

— За три иероглифа? Нечестная сделка.

— Вы умеете торговаться, насколько я вижу. Мне придется потрудиться, чтобы получить свое.

Я словно стояла на краю пропасти, глядя на костер внизу.

Малейший толчок мог заставить меня упасть. Мне следовало остановиться. Встать, зевнуть и сказать, что мне пора в свою каюту. Одной. А Куок пусть возвращается к Ченг Яту и вину.

Судно качнулось на небольшой волне, и его плечо прижалось к моему. Я задержалась на одно сердцебиение дольше, чем надо, прежде чем отодвинуться.

— Может быть, сейчас не лучшее время для уроков, — пробормотала я.

— Может быть. Но ваше присутствие напоминает мне об одном стихотворении. Позволите поделиться? Нет, книга не нужна: всё здесь. — Он постучал по лбу. — И снова танский поэт.

Куок прочистил горло и продекламировал:

Его голос порхал вверх-вниз, словно ласточка, пикирующая прямо в каюте. Когда-то мама рассказывала мне простые истории, а еще я смотрела представления уличных сказителей в Гуанчжоу… Но ни разу в жизни никто не читал вслух только для меня.

Он закончил. Умом я поняла не все, но что-то внутри меня изменилось.

Кто знал, что слова своим звучанием и переплетением, отделенные от привычного значения, могут так взволновать душу человека? Как случилось, что поэт, умерший века назад, управляет моим сердцем через уста этого странного, красивого и очень опасного человека? Какой новый путь я могла бы наметить для себя, умей я читать?

И давно ли я задержала дыхание?

Я откинулась назад, и моя ладонь нечаянно накрыла его руку.