Какое оружие массового поражения из этого мира ты знаешь, Джонатан?

Никакого.

Информация, которая никогда не была мне нужна стала самой желанной в этот момент.

В этом мире изобрели ядерное оружие? Где находятся склады со взрывчаткой?

Прах. Взорвать гигантское количество праха.

Сколько праха потребуется на это?

Математика. Цифры. Числа.

Двадцать пять баррелей.

Суммарно, около тысячи контейнеров. Где ты найдешь такое количество?

Атлас. Один магазин, который я посетил… В нем не меньше ста контейнеров, два с половиной барреля. Нужно десять магазинов.

Сколько времени уйдет на это?

Телепортация… Подготовка экипировки. Воровство. Проблемы с полицией…

Не меньше трех дней.

Долго, долго, слишком долго…

Что еще, Джонатан? Что мы можем сделать?

Взрыв. Армия. Эвакуация. Оружие.

Все плясало перед глазами, числа и цифры, крики приобретали цвет перед глазами, вид бесконечной черной орды отдавался вкусом песка на зубах…

Я был когда-то здесь.

В этом… Месте. Состоянии. Позиции.

Глядя на рушащийся мир. Глядя на ужас передо мной.

Я не хотел умирать. Я не слышал, как кричали горящие люди, и не смотрел, как пламя облизывало мои тетради — та, с волчонком… Она всегда мне нравилась…

Я просто хотел быть дальше. Как можно дальше…

Мой взгляд поднялся вверх и замер.

Мои зрачки расширились, глядя на небо.

Луна.

Какая странная вещь, Луна. Забавно, как много поэтов прошлого и настоящего посвятили свои стихи красоте Луны. Какое глупое восхищение чем-то столь обыденным…

И как обыденен был этот мир, где Луна была сломана на части.

Какая странная и нелепая дурость. Луна, столь монолитный объект… Разбитый на части. Словно бы кусок был буквально выбит силой. Не выгрызен, а просто разбит случайным ударом. Как будто неосторожный ребенок, уронивший чашку, глядя на то, как падают осколки рядом…

Забавно, но безумный мир диктует безумные правила.

Разбитый спутник Земли в окружении осколков, медленно притягивающихся гравитацией Луны — или же столь медленно откалывающихся, чтобы исчезнуть в глубине космоса, превратившись в кометы для далеких планет…

Кратер Вредефорт. Сто восемьдесят шесть миль диаметром.

Гоба. Шестьдесят тонн.

Тунгусский феномен. До сорока мегатонн в тротиловом эквиваленте.

Права на ошибку нет. Слишком большой метеорит — ты похоронишь все население Гленн. Слишком маленький — и орда даже этого не заметит. Слишком быстрое падение — удар со взрывом. Слишком медленное — диаметр удара будет равен диаметру метеорита. Слишком высоко — непредсказуемая траектория. Слишком низко — медленное падение.

Десять? Двадцать? Нет, сотни!

Малые и большие. Одни сгорят в атмосфере, другие принесут невероятное разрушение.

Траектория. Расчеты. Так много дел.

Время против нас, Джонатан. Всегда против нас.

Я тоже хотел бы, чтобы нашелся чудесный волшебник.

Сильный и добрый, умный и мудрый. Кто-то, кто спас бы нас всех.

Но волшебника не было. Не было чудесного спасения. Были только мы, мы все, глупые и мелочные люди.

И если нам не предоставят спасения…

Что же, нам придется добывать его самим.

Джонатан взял в руки микрофон.

8:00:05

Маг всемогущ. Осталось лишь поверить в это.

Неверие есть величайшая сила, равная лишь Воле человека. Но неверие имеет слабость, парадоксальную слабость в самом себе.

Мы не верим, что мы не верим.

Человек не может полететь — это абсурдно. Но если мы говорим о самолете — то все это тут же становится легким и логичным, понятным.

Если ты упадешь с тысячи футов — ты разобьешься… Но если у тебя есть парашют, то это конечно же меняет дело.

Скорость в три сотни миль в час? Невозможно — кроме гоночного болида, тогда это само собой разумеется.

Люди забавны в том, как много «невозможных» вещей они придумали — и как легко они умещают в картине мира «невозможное» с «естественным», когда эти вещи противоречат друг другу на каждом углу.

Люди настолько сильны в своем неверии — что они готовы не верить даже в само неверие.

«Человек не может выжить в космосе!» сочетается с «Скафандр, в котором можно находится в космосе целыми днями» — и никто не видит противоречия. Люди сами убедили себя в том, что все их убеждения это просто «временные убеждения, которые могут быть развеяны в любой момент».

Маги столь забавны в том, что отринув ложь Консенсуса, они укрепились в своей вере в неверие.

«Магия дает мне возможность летать потому, что летать без магии невозможно» — забавно, что маги больше верят в невозможность магии, чем спящие, никогда о магии не знавшие.

Вернитесь в прошлое и принесите людям антибиотики — и они сочтут их Господним чудом. Конечно, для просвещенного жителя сегодняшней эры это так дико, считать антибиотики чудом Господа — но жителю средневековья непонятны слова «ректификация», «генная инженерия», «пенициллиновые культуры». Для них это чудо. Для современного жителя это технология.

Проблема лишь в том, что маги знают — чудо отделяет от технологии только название, и ничего больше.

Стоит антибиотикам оказаться в средневековье — они станут чудом. Потом, возможно, человечество научится их производить…

Но от этого они не перестанут быть чудом — они лишь изменят название.

Что приходит на ум первым при слове «оккультная печать»? Наверное, пентаграмма, пятиконечная звезда, возможно даже с головой Бафомета в центре…

Но чем является «оккультная печать» в своем изначальном смысле? Рисунком. Символическим обозначением.

Конечно же, пентаграмме нет места в науке, но… Взгляните на схему электрической цепи.

Забавно — непонятные черточки и точки, круги и линии, столь понятные для любого уважающего себя инженера или техника…

Символическое обозначение работающего продукта.

Кто сказал, что схема электрической цепи не является оккультной печатью?

Их основная мысли одна — схематическое изображение существующего ритуала.

Одна схематически изображает транзисторы и редукторы, вторая — фазы Меркурия и Венеры. Одна создает ритуал зажжения лампочки — вторая ритуал явления света.

Разные имена, разные символы, разные названия — единая суть.

Оккультные гимны можно переложить в последовательность нулей и единиц, назвав это «компьютерным программированием», но суть не изменится.

Орден Гермеса, мы, наблюдали за этим забавным явлением дольше, чем кто-либо на свете.

Мы раскладываем электрические цепи на печати Соломона, мы превращаем код в гимны, мы чертим пантеон Богов современности — где странствующий Меркурий не летает по небосводу — а движется в сотнях импульсов по оптоволоконным кабелям.

Интернет, Меркурий — имена взаимозаменяемы.

И потому мы, Орден Гермеса, не побеждены и побеждены не будем никогда. Потому, что даже если нас уничтожат, наши труды сожгут и наши твердыни захватят…

Захватчики, новые ученики — имена взаимозаменяемы.

Наверное, поэтому нам было легче всего. Нам, не бани Эферитика, не бани Акашика и даже не бани Виртуалистика. Потому, что мы никогда не теряли позиций на самом деле — мы просто изменили подход.

И потому не было ничего особенного в том, чтобы заставить десятки метеоритов упасть на землю.

Человек всегда стремился к звездам. Космическая гонка была закончена, когда человек ступил на поверхность Луны. Когда он вырвался из колыбели Человечества.

Для этого нам не потребовалось ни божьей помощи, ни знаний инопланетных рас. Только Воля.

И никто в этом мире не знает Волю лучше чем бани Герметика.

И потому, все, что требовалось мне сейчас — это воссоздать путь человечества к звездам.

Расчеты Циолковского, компьютеры НАСА, и Воля человека.