Джонатан, в свою очередь, сделал шаг назад, опираясь на трость, прежде чем найти взглядом Гиру. И, конечно же, как и следовало ожидать — он нашел Гиру взглядом — с растянутой улыбкой, казалось бы, вмерзшей в его лицо как посмертная маска. Одновременно с этой маской Гира, однако, отличался расширенными зрачками — настолько, что если бы Джонатан не был уверен в том, что его коллега и, насколько это слово было применимо, «друг» держался как можно дальше от подобных субстанций — он предположил бы, что Гира употребил что-то из перечня веществ, запрещенных к свободной продаже в Гленн.

Он не просто боится — он в паническом ужасе, Джонатан. В паническом ужасе от тебя.

Неприятное чувство поднялось внутри Джонатана, словно мерзкий желчный комок перекатывающийся по его пищеводу и вверх, к его горлу. Что именно это было? Гнев? Презрение? Раздражение? Нет, какое-то иное, более странное и менее понятное чувство, включающее в себя множество мыслей единовременно.

Как они могут так относится ко мне, будто бы я какой-то кровавый мясник, готовый пустить их под нож из-за своего недовольства⁈ Я не такой!

О нет, я понимаю их, я предал Робин и уничтожил революцию Мантла ради своего государства — они правы, что опасаются меня, я их не виню…

Но я уничтожу их, Озпина, Менажери, весь мир ради моих возвышенных целей установления мира во всем мире! В Ремнанте наступит вечный мир — сразу же, как мы перебьем всех тех, кто этому миру может угрожать!

Нет, я ведь просто пытаюсь помочь Гленн, и Менажери в том числе — я не злодей, я буду заботиться о них изо всех сил! Я никогда не допущу ущемления в правах новых подданных!

Если только они будут верными. Лоялисты Гиры и остатки Белого Клыка, что восстанут против… Кхм, в Мантле уже освободились расстрельные комнаты от революционеров Мантла? Революционеров, что так надеялись на покровительство своего кумира, Джонатана Гудмана, доброго Короля Гленн….

Сложная многосоставная эмоция сожаления, раздражения, гнева, понимания и множества других вещей, что Джонатан не мог никак толком объяснить. Единственное, что однозначно мог сказать Джонатан об этой эмоции это то, что эта эмоция была ему неприятна…

А чего ты ожидал, Джонатан? Политика весьма неприятная штука — особенно когда в ней начинают смешиваться личные мотивы и мотивы государства. Эмоции сложная вещь, как и политические ходы, философские воззрения и множество других вещей.

Может быть… Этого и добивался Озпин? Может быть именно в этом и заключался его план?

В чем именно? Сбить тебя с толку? Или… Заставить тебя взглянуть на себя в зеркало? Показать тебе через Гиру во что ты превратился?

Джонатан прикрыл глаза на мгновение.

А может быть в этом и заключалась ловушка Озпина? Сбить тебя с толку и пока ты отвлечен, всего на несколько дней, протянуть руку к Гире — и выхватить Менажери из твоих рук, пока ты занят, пытаясь определить, где ты находишься сейчас? Или ты думаешь тысячелетний защитник Ремнанта, готовы пожертвовать миллионами людей, не способен на подобную небольшую хитрость, не решится ударить в слабое место своему противнику? Если этот противник до этого уже предавал и убивал своих союзников — почему ты думаешь, что Озпин остановиться перед тем, как отдавить тебе твою больную мозоль?

Джонатан взглянул на Гиру, сделав шаг к нему неосознанно, после чего, заметив то, как внимательно следят за его движениями зрачки самого Гиры, непроизвольно сделать шаг назад, после чего взять под контроль свое дыхание.

Нет, не сейчас. Чуть попозже.

Развернувшись прочь, Джонатан сделал несколько шагов от Гиры к небольшому столику с закусками — торжественный обед должен был пройти чуть позже, а до этого момента гостям предлагались нарезки, канапе, бокалы шампанского — полагающаяся по таким случаям мелочная «закуска» на время прибытия гостей и для общения тех между собой. В конце концов никто не прибывал на день рождения жены главы государства для того, чтобы всерьез отпраздновать ее день рождения.

Аккуратным движением Джонатан поднял бокал с шампанским к своему рту, прежде чем сделать глоток, стараясь смыть с языка гадостное ощущение — внутренне Джонатан был опечален, что единственным предоставляемым алкоголем для него было шампанское. Для того, чтобы смыть привкус… Чего-то в своем рту ему требовалось что-то более серьезное, чем это.

Однако на официальном мероприятии, которым являлась и эта встреча, не полагалось «напиваться» — шампанское находилось здесь исключительно для «социализации» гостей, так что опустошив с не полагающейся ему его позицией скоростью бокал, Джонатан взял в руки второй, после чего удалился чуть в сторону гостей, приступив к приветствию тех — в основном пустые разговоры о погоде и восхищенные приветствия со всех сторон. Хотя, может быть, среди тех затесалось и несколько искренних…

Оппортунисты, каждый из них. Некоторые идейные предатели. Помани их пальцем, заяви что теперь ты правишь Менажери — и они прибегут на твой зов, перекрикивая друг друга в попытке показать свою верность и преданность новой администрации. Гира сумел создать репутацию в народе, но так и не смог найти правильного подхода к элитам. Как мог он? Элиты требуют прагматичного подхода — чуть более выгодные для них законы, чуть больше государственных финансов, чуть больше замалчивания в новостях — так покупается верность элит, а не с помощью вдохновляющих речей. Но Гира так и не смог сделать этого, идеалист и «герой простого народа», что так и не понял, как нужно играть в эту игру…

Не то, что мы, Джонатан. Мы знаем, что иногда сделки с совестью заключаются во имя всеобщего блага.

Джонатан провел несколько десятков минут в подобных пустых разговорах — о погоде, детях и перспективах экономики Менажери и дальнейшей экономической интеграции с Гленн — однако ни один из этих разговоров не нес в себе ничего значимого… Точно также как мысли Джонатана о Гире и предстоящих действиях так и не смогли полностью отступить из его головы.

Беги, Джонатан, беги. От меня нельзя убежать. Также как и от себя. Также, как и от выбора, что предстоит сделать…

Минуты потянулись одна за одной, бессмысленные комплименты превращающиеся в единую тягучую патоку из бессмысленных слов — информация о новых проектах, ушедших в могилу родственниках и погодных прогнозах синоптиков прошла мимо разума Джонатана, растворившись между третьим и четвертым бокалом — его восстановленный и усиленный ритуалом метаболизм не позволил даже почувствовать приятное тепло из-за воздействия алкоголя, заставив Джонатана погрузиться в собственные размышления.

В общем-то, нет никакой причины провести черту здесь, Джонатан. Каждый идеалист, следующий любой философии должен где-то провести черту, указать финальную грань его измышлениям. Маловероятно, что даже величайшие философы прошлого, придя к очередному измышлению, объясняющему всю подноготную суть мира столь резко погружались в ту с головой, забывая все предыдущее обучение, отношения и мораль, выученную ими за годы жизни — это нормально, Джонатан, не так ли?

Конечно же это нормально. Это абсолютно нормально, просто…

Просто что, Джонатан? Просто — что?

Джонатан понимал рациональной частью своего сознания, что в текущей ситуации не было ничего необычного. Более того — его желание остановиться сейчас, не переступить какую-то невидимую черту, за которой больше не было морали, кроме его собственной, в общем-то, являлось высокоморальным действием — позитивным — тем, что сделал бы хороший человек…

И все же как будто бы что-то цеплялось в его разуме, будто бы что-то мешало его сознанию — что-то безусловно неприятное — и вместе с тем Джонатан никак не мог понять, чем оно было — разве было не хорошо остановиться до того, как в погоне за собственной идеологией он нарушил бы что-то иное — отдал бы финальный приказ — такой короткий, уже подготовленный, и лишь выжидающий нужный час…