Вниз или вверх?

Узнаем в конце.

Джонатан конечно же знал о чувствах Синдер, о ее планах, о ее состоянии. Не с самого начала, но когда Синдер впервые начала взрослеть и в ее гардеробе начали появляться лифчики — а через какое-то время и кружевное белье — Джонатан понял, что Синдер не была просто ребенком. Она была девушкой — с особенным мировосприятием.

Возможно тогда Джонатан еще мог попытаться что-то сделать с ее начавшим переходить из семейной в романтическую любовь увлечением — маловероятно, что это бы сработало, но он мог бы попытаться. Но тогда он, увлеченный мировыми событиями, стараясь не задумываться об этих делах, не смог разглядеть подобного устремления в Синдер…

Или не захотел?

А может быть и не захотел.

Синдер росла, короткий временной промежуток ее гормональных перегрузок прошел — и к моменту, когда Джонатан впервые смог признаться себе в том, что Синдер рассматривала его и с романтической точки зрения — момент оказался упущен. Вместо возможности все изменить оставался лишь один выбор — что делать с этим исходом?

Самым понятным и простым вариантом, пожалуй, было бы не обращать внимания на Синдер — или, может быть, просто отказать ей — может быть даже, для демонстрации серьезности его намерений, найти кого-то, кто занял бы место рядом с ним…

Но простые варианты — не наш путь. Не так ли, Джонатан?

Уйдут годы на то, чтобы принять случившееся — не только на уровне разума и осознания факта, но и на уровне чуть более глубоком, чем рациональное понимание — социальные и политические последствия тоже будут немалыми. Джонатану предстояла долгая и утомительная битва…

Еще одна в списке.

Джонатан прикрыл глаза, приходя к моменту финального осознания.

Джонатан Гудман бы так не решил.

Но Джонатан Гудман решил именно так.

Парадокс, не правда ли?

Парадоксы и логические противоречия — это то, чем я предпочитаю описывать свою жизнь.

И как бы ты описал текущую ситуацию?

Я — тот, кто поступил так — есть Джонатан Гудман, и Джонатан Гудман, что никогда бы не поступил так, тоже есть я. Точнее…

Был тобой.

Именно так. Никакого парадокса нет. Джонатан Гудман, который существовал когда-то, был мной — и я был им. Ныне Джонатан Гудман все еще я, я все еще Джонатан Гудман. Но Джонатан Гудман прошлого и настоящего — разные Джонатаны Гудманы.

Все засыпают одним человеком, а просыпаются иным. Если сон происходит без сновидений — как нам дано знать однозначно, что мы все еще те же самые люди, что засыпали?

Мы просто знаем.

Просто? И все? Никакой философской подоплеки?

Каждая теория строится на аксиоматическом предположении. Я есть я, потому, что я не могу быть чем-то иным, кроме чем самим собой. Некоторые вещи…

Являются вещью в себе.

Никогда не думал, что ближе к тридцати начну задумываться о Канте.

Изначально эту идею представил Платон.

Джонатан, все еще не открывая глаз, задумался на мгновение, затем на второе и третье, прежде чем щелкнуть пальцами.

Вспомнил, кто такой Платон.

На мгновение установилась тишина — Джонатан замер, все также держа руку в воздухе, прежде чем открыть глаза.

Я действительно больше не тот самый Джонатан Гудман.

А были сомнения?

Джонатан только усмехнулся на эти слова.

Иногда, даже когда у тебя нет сомнений, тебе все равно необходимы доказательства.

И что дальше?

Дальше…

Джонатан задумался на мгновение, прежде чем улыбнуться еще раз.

Я был бы рад приступить к ритуалу. Долго я ходил в качестве калеки — пора вернуть себе способность к прямохождению без помощи трости.

На это уйдет несколько недель — может быть даже месяцев. Реконструкция собственной концепции — весьма истощающая и сложная задача.

Еще одна в списке.

Джонатан покачал головой, после чего поднял ту со спинки дивана, разминая плечи.

Итак, момент истины настал. Синдер разобралась со своими проблемами — саммит кажется замершим в моменте от разрешения и мы…

Разрушим это все.

Почему, Джонатан? Неужели это правильно ? Сколько людей погибнет, сколько соглашений будет предано, сколько обещаний нарушено — и все это ради чего?

Фанатичка, только и видящая момент, когда последний из людей Атласа сгорит в огне. Генерал, готовящийся к своему последней отчаянной самоубийственной атаке. Старый паук, давно расписавший роли каждого актера. Безумная королева гримм, просто желающая насладиться кровью, текущей по Ремнанту. Сомневающийся союзник, пытающийся играть в справедливость, не осознавая, что справедливости в мире политики нет.

Это жестокий мир, Джонатан. Homo homini lupus est. Пес ест пса, пауки едят друг друга, крысиный король получает все.

Крыса, что выиграла в крысиных гонках все равно остается крысой.

Старик бы не одобрил. Он растил тебя таким, чтобы не допустить влияния Ордена на тебя. Вырастить из тебя героя, спасителя, идеальный пример хорошего человека.

И он дал мне эту возможность. Просто, в конце концов, все пришло к текущей ситуации. Орден Гермеса не стал таким без причины — игры в политику не появляются из ниоткуда. У всего есть причина и следствие — у политики могущественных стариков тоже.

И мы ступаем на этот путь, Джонатан. Нервничаешь?

Немного. Не больше обычного.

Джонатан выдохнул резко, собираясь с мыслями, прежде чем засунуть руку в карман своих брюк — те, что были пусты — и, спустя мгновение, достать свиток.

В отличии от всех остальных этот свиток был не просто защищен — он был приспособлен только для крайне ограниченного набора сообщений, что он мог послать.

Джонатан молчаливо выбран подходящее для него, прежде чем отправить то — после десятка подтверждений своей личности.

Жребий брошен.

Джонатан взглянул на свиток, прежде чем позволить тому истаять в воздухе, последнее сообщение отпечаталось в его глазах.

Титаномахия. Так произошло.

Ночь опускалась на Атлас — находясь в небе, парящий город Атлас мог насладиться лишними минутами света в любой день, благодаря физическим законам и своему положению в небе — выше окружающих Атлас холмов, которые нельзя было назвать даже горами — вознесенные над мирской суетой…

В отличии от Мантла.

Робин практически сплюнула от этой мысли, но удержалась в последнюю секунду, прежде чем одернуть свой плащ, отвлекшись от окна.

Громада Атласа нависала над Мантлом — ржавый колосс людской жадности, ненависти и безразличия.

Кого в Атласе вообще интересует жизнь в Мантле? Кому не плевать, что громада Атласа висела над всем городом, закрывая тот от солнечного света? Кому из Атласа не плевать, что жители Мантла проводили даже самый яркий из дней в полутени, способные вместо Солнца смотреть только на висящий в воздухе памятник человеческой глупости? Это ведь мелочь — процент к психическим заболеваниям, процент к недостатку витаминов, процент к недовольству — процент и процент и процент, жизнь Мантла сведенная к цифрам и графикам — кому какая разница, что жители Мантла вообще хотят? Если Атласу было все равно на то, что Мантл утопает в грязи и задыхается под их каблуком — зачем им обращать внимание на какую-то мелочь, которая не отразится на Атласе большим, чем еще одной небольшой пометкой на полях очередного отчета?

Что же, неприятная правда для Атласа — мелочи имеют свойство копиться.

Не недостаток освещения или раздражающий вид из окна вытащили народ Мантла на улице в едином порыве, в желании стянуть с себя уничижительный рабский ошейник — но именно подобные мелочи, что продолжали и продолжали копиться, наполняя постепенно чашу терпения народа Мантла…