Однако — применим ли научный подход ко всей жизни?

Джонатан медленно выдохнул, отстраняясь от раковины, прежде чем взглянуть на зеркало — на себя, смотрящего на него из зеркала с насмешкой.

Ну, давай проделаем весь этот путь в очередной раз — нам ведь не впервой, не так ли, Джонатан? Решение ведь было принято уже давно — так давно, что никто на самом деле и не задумывался о нем в прошлом, не так ли? Все эти длительные размышления, возвышенные теории — они ведь не служили инструментом размышления — они служили инструментом оправдания, разве нет?

Отражение Джонатана вздохнула, пожав плечами еще раз, казалось бы, совершенно незаинтересованное в собственной речи.

Каждый раз — разве нет, Джонатан? Каждый раз, пребывая к этому моменту — ты уже обладал ответом на свой вопрос, разве нет? Предать ли Мантл, стать ли королем горы Гленн, спасти ли Синдер Фолл из ее приемной семьи — каждый раз ты принимал решение до того, как ты совершал все действия — и все же каждый раз, придя к этому решению, еще до его исполнения, ты подвергал себя новой и новой пытке — «рационализации», пытаясь не вывести подходящий для себя план действий — а подвести черту, объяснить себе — и всему миру — почему избранный тобой план действий является самым лучшим, самым правильным — полностью укладывающимся в твою абсолютно логичную, упорядоченную картину мира — разве нет? Даже если тебе придется переписать эту картину с нуля для того, чтобы вновь воссоздать свою картину мира — в новых, измененных условиях — где тебе столь отчаянно требуется оправдание твоему поведению — полная картина мира, описывающая все и сразу…

Джонатан не мог ответить, сжав свои челюсти настолько, что, скорее всего, потребовался бы домкрат для того, чтобы разжать их в данный момент.

Работает ли это, Джонатан?

Взгляд Джонатана, против его воли, всеми силами пытающейся удержать его глаза, поднялся вверх, к зеркалу, глядящему на него в ответ его собственными глазами.

Безусловно работает. В этом и заключается проблема, разве нет, Джонатан? В том, что это работает.

Доппельгангер пожал плечами.

Давай сделаем это повторно, Джонатан. Давай в очередной раз вернемся к началу и вскроем всю твою парадигму. Давай проберемся по ее закоулкам и разрешим каждую возникающую проблему — введем новые постулаты и законы, правила и сущности — и в конце концов придем к новой итерации парадигмы — еще более совершенной, еще более качественной, и еще более запутанной — этот процесс можно повторять бесконечно, разве нет? Каждый раз проделывать столь тяжелый, без всяческих издевательств, монументальный труд создания новой и новой моральной парадигмы из ошметков старой — и… Ради того, чтобы в конце концов выбросить и ее на свалку тоже, когда мы встретим новый факт, не вписывающийся в нее? Похвально, Джонатан — в высшей степени похвальная позиция с научной точки зрения…

Сущность в зеркале улыбнулась издевательски.

Но жизнь не научная сущность — и научный метод не подходит для жизни… По крайней мере в том случае, если ты все еще желаешь называть жизнью то существование, что ты продолжишь влачить дальше.

Джонатан, выдержав еще несколько мгновений молчаливого противостояния взглядом с собственным отражением, отвернулся прочь, прежде чем, едва не забыв о своей трости, направиться прочь из несколько затянувшегося отбытия.

Разве нет, Джонатан? Разве нет? Пытаться оправдаться всю свою жизнь перед самим собой — «нет, нет, что вы, я не хочу этого делать — мне просто так предписывает рациональное зерно» — внутри я бездушный робот, живущий согласно постулатам абсолютных правил — не смейте подумать, что я просто человек, желающий делать то, что он хочет делать! О ужас, что произойдет, если в один из дней выяснится, что не все в жизни сводится к постулатам, не все в мире укладывается в единственную возможную правду!

Джонатан проделал путь к двери, открыв ту, прежде чем остановиться, на мгновение, услышав летящие в его спину слова зеркала.

Ты заржавел, Джонатан. Укрепился в своем мировосприятии. Зачем пытаться познавать мир, если все в этом мире можно уложить в старые рамки? Познание мира это больше, чем пересчитывание формул — но нет, не для тебя — ведь ты умнее всех. Правитель Гленн, владыка мирских судеб — если ты не совершенен, то кто иначе? Все в этом мире подчиняется тебе — чужие жизни и чужие судьбы — парадигма пожрала тебя, оставив сухой скелет того, кем ты когда-то был… Но Восхождение — требует большего, чем парадигмы.

Джонатан сделал шаг за дверь, ухватившись за дверную ручку, сжав ту настолько, что твердый металл под его рукой издал тихий жалобный всхлип.

Где тот хороший человек , Джонатан Гудман?

С силой Джонатан захлопнул дверь, заставив ту громко хлопнуть и порыву ветра вырваться из-под той, из-за чего двигающийся по коридору официант остановился на мгновение, глядя на Джонатана — все ли было в порядке с высокопоставленным гостем.

Но заглушить реверберирующие в его ушах слова этот грохот не мог.

Гира обменялся ничего не значащими пустыми словами и улыбками с подошедшим к нему послом из Мистраля, прежде чем скрыться от того у фуршетного стола, без аппетита проталкивая в свою глотку канапе с оливкой, лососем и каким-то соленым сыром.

В нормальных условиях Гира не преминул бы насладиться вкусом закуски в полной мере — хотя Гира и сохранял свою выдающуюся фигуру — тот все же не сумел полностью удержать то мускулистое тело без единой капли лишнего жира, которым он обладал годы назад, соблазненный всеми видами вкусной еды, что только можно было найти в Менажери — приготовленной руками Кали или самых выдающихся поваров среди всего народа фавнов — однако в данный момент его аппетит был испорчен и даже если бы он хотел отвлечься от текущей ситуации — он просто физически не мог ощутить вкуса еды на своем языке.

Взгляд Гиры скакал по головам посетителей, стремясь найти цель своего наблюдения — и, спустя несколько мгновений, Гира смог увидеть Джонатана, появившегося из небольшого бокового прохода, ведущего к уборным, заставив Гиру, все же разглядевшего свою цель, непроизвольно отвести взгляд в сторону.

Во всех иных условиях Гира, наверное, даже был бы рад увидеться с Джонатаном. В конце концов, Гира уважал Джонатана — действительно уважал, как равного — если не выше, как свой собственный моральный ориентир. Отчаянно преследуемый всем миром мальчишка, взваливший на свою спину двух приемных дочерей и пожертвовавший собственным здоровьем ради чужого для него поселения — и, после всего произошедшего, решившийся на безумную авантюру с объявлением себя королем — для того, чтобы спасти этих чуждых для него людей вновь… И все это — будучи инвалидом, калекой, с честью и достоинством принявшим вызов судьбы, и не только продвинувшийся вперед, ни разу не потребовавший от мира сожаления — до тех пор, пока он сам не смог восстановить собственное тело — разве мог Гира не уважать подобного человека?

Но уважение было одной вещью, что мог предоставить Джонатану Гира, а Менажери — совершенно иной.

Не то, чтобы сам Гира, в общем-то, так уж сомневался в государственных талантах и устремлениях Джонатана — тот не стремился к созданию тоталитарной машины репрессий или к причинению боли тем или иным частям общества…

Просто оно как-то так получалось — самостоятельно.

Наверное, как политик и правитель Джонатан намного превосходил Гиру…

Но это не значило, что Гира был последователем его политической философии.

КРСА представляли из себя практически всесильную организацию. С точки зрения доступных им ресурсов — ничто и никто не был полностью защищен от КРСА. Да и как от тех можно было полностью защититься, если в любой момент способные к телепортации агенты могли появиться в любом доме — и, избавившись от своей цели, исчезнуть — без единого признака взлома или оставленной улики? Совершенное преступление в любой момент времени, зависшее карающим клинком палача над каждой потенциальной целью — из своего государства… Или даже из чужого.