Озпин вгляделся внимательно, прежде чем его взгляд уловил двигающиеся быстро фигуры по улицам — машины, боевые — военные, но…
Озпин ощутил, как впервые за очень долгое время его контроль над мышцами своего лица предал его, заставив Озпину нахмуриться непроизвольно — «А это еще что такое⁈»
* * *
Аифал был не самым заядлым любителем алкоголя в мире. О нет, он прекрасно разбирался в том, и его прошлое было наполнено различными видами алкоголя — но в конце концов, в данный момент Аифал был не более, чем стариком, давно отжившим свое — поэтому он употреблял алкоголь крайне редко, исключительно символически, чтобы отпраздновать удачное свершение или поставить небольшую ментальную метку в своем воображаемом ежедневнике, покручивая вино в своем бокале, глядя на закатное солнце, отмечающее конец еще одного очередного дня, больше для ментальной картины, чем для чего-либо еще.
Иными словами, Аифал выпивал крайне редко.
И именно поэтому его текущая фигуру, внимательно наблюдающая за поднимающимся над городом дымом, державшая в руках бокал, наполовину наполненный вином, была столь редкой.
Как было сказано несколько ранее — обычно Аифал выглядел подобным образом в том случае, когда он отдавался «празднованию» чего-либо свершившегося — как и в данный момент.
Салем решила сделать ход пешкой, чтобы добраться до короля.
Леонардо Лайонхарт.
Мистраль был самым настроенным против фавнов государством — после Атласа, конечно же — но Леонардо Лайонхарт, фавн, был представлен в Совете Мистраля, в высших правящих кругах Мистраля. Как это было возможно?
В первую очередь — причиной этого был Озпин. Расизм или нет — но тысячелетний старик с опытом, связями и умом может играть любую партию в шахматы, ходя своей пешкой как он того желает — даже если это нарушало правила игры.
Во вторую очередь — внутренняя политика самого Мистраля. Нечто среднее между пиар-ходом — «как Мистраль может быть против фавнов, посмотрите, фавн входит в состав Совета Мистраля, вы должно быть путаете нас с каким-то другим Мистралем!» — и совпадение уникальных условий — подставная неамбициозная фигура, устраивающая всех остальных правителей Мистраля, их бандитские кланы и личностей, как идеальный столб, поддерживающий статус-кво.
И в третью, последнюю по важности, но все же играющую свою роль, очередь — сам факт того, что этот фавн был охотником.
Каждое живое существо — возможно, кроме бактерий, но научные дебаты до сих пор продолжались с этой стороны — имело ауру… Но далеко не каждое из этих существ могло пробудить силу своей ауры.
Аура существовала у любого живого существа, это можно было замерить научным способом, проверить и подтвердить с помощью оборудования — но лишь один на три сотни мог самостоятельно проявить свою ауру — почувствовать ту, использовать ту…
И в среднем лишь один из десяти тысяч мог использовать ту для чего-то большего, чем для невнятного ощущения «у меня есть аура.»
Прыжки с десятиэтажного здания, невообразимые пируэты боевой акробатики, огненные шары, сжигающие гримм — и прочие трюки охотников, заставляющие детишек по всему миру драться друг с другом, пытаясь выяснить, был ли Кроу Бранвен или Айвори Бронз самым лучшим и сильным охотником на свете…
Лишь один из десяти тысяч обладал возможностью развить в себе эти способности. Стоит прибавить к этому неудачи, случайности, неправильные выборы и тот факт, что кто-то мог не разглядеть в нужный момент способности и возможности будущего охотника — и один из пятидесяти тысяч кажется более чем удачным числом, более чем достойным результатом.
Один из пятидесяти тысяч все еще означает для Мистраля, например, около четырех сотен охотников — включая действующих и студентов. Целая небольшая армия.
Много ли это с точки зрения боевой мощи? Огромное число. Но много ли это в масштабах государства?
Даже если предположить, что всего один охотник в любой момент времени может контролировать целый квадратный километр площади — это едва-едва покроет территорию самого города Мистраля, не оставив ни единого охотника для остальных поселений. И это включая всех охотников — студентов, учителей, ветеранов…
Охотников мало. Очень мало. Настолько мало, что даже самый оголтелый расист не позволит своим убеждениям встать на пути зачислению фавна в академию охотников.
А если это и встанет проблемой на его пути — другие, менее укорененный в своих взглядах люди, донесут до него неправильность его воззрений.
Леонардо Лайонхарт был доказательством этого факта… В третью очередь, впрочем.
В первую очередь правильнее всего было сказать, что Леонардо Лайонхарт находился на том месте, на котором его желали видеть сильные мира сего.
Озпин видел в Леонардо послушную марионетку — и в каком-то смысле это было так. Из всех вещей, что не хватало Леонардо — больше всего ему не хватало, конечно же, силы воли. Это делало его удобным — для Аифала, для Озпина… И для Салем.
Значит, моя столь прекрасная госпожа решила воспользоваться Леонардо… Не могу сказать, что не понимаю ее мотивации.
Леонардо Лайонхарт, неожиданно — для невнимательных — решивший предать оба лагеря двух вечных врагов, Озпина и Салем, и переметнуться под крыло Джонатана, надеясь выпросить у него индульгенцию столь тайной информацией о слабостях его госпожи, и тем самым спровоцировать новый хаос, направить руку Джонатана против Салем, уничтожить ее…
Почему бы и нет?
Аифал мог едва представить себе, что последует из уничтожения Салем. Все эти гримм, вся эта живая масса тьмы, плоти и когтей, оставшаяся без своей королевы — Озпин, чьи силы будут отныне свободны от его вечного врага — и Джонатан, лишенный клинка, занесенного над его головой…
Ох, если бы только я мог пожить подольше и взглянуть на то, как мир измениться в этот момент…
Но Аифал уже был стар. Салем излечила его от его прошлой болезни — но она не могла спасти его от старости. Если точнее — она могла сделать это лишь одним способом — и Аифал не был Тирианом, и не желал окончить свой жизненный путь гримм.
Аифал жил королем и не умрет пешкой.
Поэтому, лишенный возможности взглянуть на то, как измениться мир через десять, двадцать или тридцать лет — Аифал решил действовать сейчас.
Слово здесь, выстрел там, и Адам Таурус отправился в свой безумный крестовых поход против Атласа… Принося немного хаоса в казалось бы столь упорядоченную картину мира. Мешая Джонатану — и вместе с тем — определенно помогая ему…
Планы Джонатана не были идеальны — против Аифала или против Озпина было сложно создать идеальную сеть, способную скрыть даже что-то столь большое… Но они не были плохи.
Чтобы увидеть — нужно было знать, куда смотреть.
Озпин был стар — и в этом заключалась одна из его немногочисленных слабостей. Инерция мышления.
Оценив Джонатана однажды Озпин был столь, столь против того, чтобы изменять свой взгляд на него, изменять свои планы, отчаянно цепляясь за них даже осознавая, что эти планы более не соответствовали реальности.
Мир менялся быстрее, чем Озпин успевал заметить эти изменения. Психика вечного человека, проводящего в шахматной партии с Салем тысячи лет, обдумывая каждый ход десятилетия, не успевала за Джонатаном — за любыми людьми, на самом деле. Просто никто не мог оказаться на одном уровне вместе с Озпином и Салем, чтобы сделать шаг и высветить слабые стороны «последнего мага Ремнанта.»
Не последнего более.
И Аифал мог только аплодировать. Озпина нельзя было победить в тенях, в политических интригах, в планах, растягивающихся на поколения… Но это не значило, что его нельзя было победить вовсе.
Нужно было просто действовать резко, быстро, открыто и нагло. И Джонатан как раз сделал нужный шаг.
И Аифал ценил подобные действия.
Он даже, в каком-то смысле, аплодировал Джонатану. Не каждому могло хватить воли на что-то столь открытое и явное.