Озпин знал, какова скорость света в вакууме. Он добился ее в тот момент.

Спустя восемь минут и тридцать секунд Салем была уничтожена окончательно.

Или, ему казалось так.

Как могла Салем выбраться из этой ловушки? Гравитационное притяжение, невероятная температура, вакуум космоса — какой еще шанс оставался у нее?

Тогда Озпин вновь потерял часть своей силы — но ему казалось, что наконец-то он добился победы. Смог навсегда избавиться от Салем. Навсегда уничтожил женщину, которую он любил.

Спустя восемнадцать тысяч лет она вернулась вновь.

Озпин до сих пор не знал, как именно она сделала это. Он мог теоретизировать вечность — неужели для ее существования не нужны были даже атомы ее тела? Могла ли она обратится в энергию и вырваться из ловушки Солнца? Создала ли она идеального гримм, способного спасти ее?

Озпин не знал — не мог узнать.

Ее возвращение произошло тогда, когда цивилизация достигла своего пика. Люди уже подготавливали корабли для колонизации далеких планет, орбитальные станции уже парили за пределами атмосферы планеты, были забыты такие слова, как «гримм». Но она вернулась.

И она уничтожила их вновь. Уничтожила всех. До основания.

Безумие Салем нельзя было остановить.

Она находила Озпина, раз за разом, год за годом, и заставляла его переживать вновь и вновь то, чему он подверг ее сам.

Озпину удалось спасти семьдесят шесть людей и двадцать семь фавнов тогда. Тысячелетиями они прятались от гнева Салем. Тысячелетиями Салем вела свою месть.

Она сохраняла жизнь схваченным людям, чтобы те смогли оставить потомство — после чего причиняла им боль. Для того, чтобы причинить боль Озпину.

Они кричали. Плакали. Смеялись.

Салем доказала Озпину, что на Земле возможно было причинить ему ту же боль, что испытывала она все это время.

Но Озпина не мучали кошмары. Он не помнил ни имен, ни криков, ни слов людей. Не помнил уже ни их языка, ни их песен, ни вида их городов.

Озпин прожил столь долгую жизнь, что само слово «время» больше не значило для него ничего. Имена, личности, события.

Победа уже ничего не значила для него самого.

Почему он продолжал бороться против Салем?

Просто потому, что такова была его жизнь. Его функция. То, что заставляло его действовать.

Озпин уже и не помнил, ни как выглядели все его воплощения, ни имен своих детей или жен. Он помнил кого-то из них — но лишь малую часть. У Озпина не было совершенной памяти — и это было единственным, что давало Озпину жить.

Даже воспоминания о гибели человечества стирались из памяти, вновь и вновь. Озпин терял личность и эмоции, и обретал их вновь, столько раз, столько тысячелетий…

Настоящего «Озмы» давно уже не существовало в мире. Единственная причина, почему он до сих пор продолжать существовать — Озпин сливался вновь и вновь с новыми личностями. Каждый раз, когда личность Озпина должна была перестать существовать — новая личность его нового тела становилась его личностью.

Если бы не это — Озпин давно бы исчез. Сломался бы, не выдержав груза, не выдержав бы времени.

Это был порочный круг — но единственный, согласно которому Озпин мог существовать.

Если он видел, как гибнет цивилизация — как мог он продолжать ценить юмор? Если он видел, как армии гримм пожирают миллионами людей — как мог он остаться не в здравом — в в каком либо уме?

Озпин перерождался вновь и вновь, забывая и вспоминая, каково это — быть человеком, быть живым.

Озпин убивал своих врагов и друзей столько раз, что он… Нет, его текущая личность, тот Озпин, которым он был, сам «Озпин» мог лишь удивиться от того, что это до сих пор вызывало в нем эмоциональный отклик.

И все же, Озпин продолжал существовать. Лишь потому, что всегда находился новый Озпин. Лишь потому, что новый Озпин продолжал действовать, вновь и вновь.

И вот, новый Озпин, должен был действовать вновь.

И он действовал. Как и всегда.

Спасал друзей. Предавал друзей. Убивал друзей.

Джеймс Айронвуд. Его верный сторонник. Его дорогой друг.

Брошен, как переставший иметь значение. Как переставший быть удобным.

Джеймс думал, что разлад с Озпином произошел тогда, когда он ввел войска в Мантл. Когда Джеймс убрал приближенных Озпина из его армии. Когда изменил каналы связи.

Озпин бросил Джеймса намного раньше.

Джеймс был хорошим охотником. Хорошим генералом. Хорошим человеком.

Плохим инструментом. Плохим стратегом. Плохим союзником.

Джеймс думал, что избавил армию, политику, экономику Атласа от влияния Озпина — но это было не так. Озпин давно был готов к этому.

Озпин никогда не раскрывал все карты на своих руках.

Жак Шни был удален из политических игрищ Атласа с помощью силы Джеймса — но это не значило, что Озпин не смог бы привести того к покорности самостоятельно. Люди Озпина были убраны из армии Атласа — но это не значило, что их там не осталось. Поставки оружия повстанцам Мантла производились Джонатаном — но это не значило, что Озпин не прикладывал к этому свою руку.

Джеймс был полезен — но был своеволен. Он не мог удержать того, что нарастало в глубинах Мантла. Он и не должен был.

Аифал, Джонатан, Озпин, Кварц, Салем — пять самых крупных фигур на политической шахматной доске мира. И все они хотели падения Атласа.

Салем видела в этом ослабление Атласа, Озпин видел в этом возвышение Мантла. Салем видела в этом гибель сильнейшей армии Ремнанта — Озпин видел в этом потенциал создания куда более могущественной армии.

Население Атласа с учетом всех нюансов составляло не более миллиона, население Мантла — почти десять. Семь по официальной версии.

Мантл был куда более могущественные в перспективе. Салем была тактиком — Озпин был стратегом.

Озпину было жаль Джеймса.

Но куда больше ему было жаль тех миллиардов, что погибли когда-то по его вине. Тех, ради кого он продолжал действовать даже спустя столько лет.

Что такое двадцать, или даже сто тысяч потерь в революции, по сравнению с миллионами тех жизней, что они смогут спасти в дальнейшем?

Ресурсы. Люди. Деньги.

Три взаимозаменяемых фактора.

Озпин улыбался своим друзьям. Кроу, Саммер, Теодору, Лео — с недавних пор даже Глинде, молодой помощнице учителя, избранной на роль будущей девы вместо изначально предложенной Синдер или же Нио.

Ему было отрадно видеть Саммер, обнимающую своих дочерей. Слушать пьяный сарказм Кроу. Наблюдать за неумело скрытым юношеским энтузиазмом Глинды.

Это не отменяло их полезности.

Кроу, через которого Озпин имел выход на Рейвен — а значит допуск на всю внутреннюю кухню Менажери. Саммер, самая сильная их подконтрольных Озпину охотниц. Глинда, будущая избранная дева.

Винтер Шни, до которой дотянулся сам Озпин, прибирая к своим рукам будущее политическое орудие, уводя ту от будущих событий в самом центре Атласа. Джонатан Гудман, поставщик стратегически важных артефактов — и услуг. Робин Хилл, символ назревающей революции Мантла.

Возвышение Гленн действительно изменило его.

Он хотел помочь людям. Действительно хотел им помочь.

Как жаль, что они не могли помочь себе сами.

Упрямость ли это Джеймса Айронвуда, неопытность ли это Глинды Гудвитч, или наивность это Робин Хилл — они не могли помочь себе сами. Они не могли действительно осознать того, что осознавал Озпин.

Салем не дремлет. Гримм лишь выжидают своего часа. Они еще возьмут плату за беспечность человечества — плату кровью.

И Озпин вновь будет бежать по разрушенной цивилизации, спасая жалкие остатки человечества.

Учитывая, сколько раз проходили они через «бутылочное горлышко» популяции — возможно следующее подобное прохождение и приведет их к вымиранию. Возможно в следующий раз близкородственное скрещивание приведет к тотальному вырождению. Но как люди могут осознать это? Осознать проблему в масштабах всего человечества, в масштабах выживания вида, в масштабах эонов и эпох?

Орда, надвигавшаяся на Вакуо, была обнаружена Кроу. С тех пор, как Джеймс оказался потерян для Озпина — его другие подчиненные стали играть более важную роль. Кроу стал более полезен — и именно его наблюдение позволило увидеть орду гримм, движущуюся к Вакуо.