– Намёк на то, что проснулась совесть, – изрекает она холодно.

Совесть…

– Поясните? – вопросительно вздёргиваю бровь.

– Я ещё и пояснить должна! Нет, ну какая невиданная наглость! – её колючий как иглы смех отзывается эхом в ушах.

– Татьяна Андреевна…

– Послушай, дрянь, а ты часом не заигралась? – выдаёт она ледяным тоном.

– Если вы пришли оскорблять меня, то, пожалуйста, немедленно уходите, – отвечаю, вздёрнув подбородок.

Никто. Не. Имеет. Права. Обращаться. Так. Со мной.

Кем бы она ни была.

– Нет уж. Я никуда не пойду, пока ты, – направляет в мою сторону указательный палец, украшенный внушительным перстнем, – не уяснишь.

– Я не буду говорить с вами, если вы настроены продолжать беседу в таком же духе.

— Послушай, девочка.

– Меня зовут Оля.

– Это неважно, ведь таких Оль у Богдана было великое множество…

– Не пытайтесь меня задеть.

У неё, конечно, это получилось, но я не собираюсь давать реакцию.

– Я хочу, чтобы ты знала: не отлипнешь от моего сына, я буду вынуждена принять жёсткие меры.

– Жёсткие меры… Это какие?

– Испытываешь моё терпение? – изящная бровь взлетает вверх.

– Нет. Всего лишь хочу понять, как далеко вы готовы зайти. В этом своём желании устранить неугодную партию.

– О, поверь, я пойду на многое, – кивает она.

– То есть, вот так открыто мне угрожаете? – уточняю я на всякий случай, потому что не могу поверить собственным ушам.

– Милочка, – стучит маникюром по столу, выдавая свою нервозность. – Имей ввиду, если Я захочу воспользоваться своими связями, ТЫ не то что вылетишь из МГУ, ты в принципе в Москве остаться не сможешь. Тебя никуда не возьмут. Ни в один вуз, ни в одну шарагу.

– Откуда такая агрессия? Что я вам сделала? Чем заслужила подобное отношение?

Возможно, звучит довольно жалко, но я искренне не понимаю.

– Чем? Ты ещё спрашиваешь? – изображает изумление.

– Да. Имею право знать. Прошлой зимой я спасла от погибели вашего сына.

– За это я тебе благодарна. Хоть и не верю во всю эту нескладную историю.

– Вы не ответили на мой вопрос. За что, Татьяна Андреевна? Чем обоснована ваша чёрная ненависть? Неужели лишь тем, что я не подхожу Богдану по статусу?

Ну бред же!

– Не подходишь, но причина не только в этом.

– А в чём же?

– Стоишь тут и строишь из себя святую невинность! Не мерзко ли самой?

– Давайте конкретнее.

– Ты влезла и разбила пару фактически перед свадьбой!

– Я не разбивала их пару! Не обвиняйте меня в том, чего я не делала! – тоже позволяю себе повысить голос, ведь от обиды слёзы на глаза наворачиваются.

– Достаточно актёрской игры! Не будь я когда-то на твоём месте, возможно, поверила бы, – фыркает она.

– Не нужно судить всех по себе! Я уже говорила о том, что мне не нужны деньги вашей семьи!

– Не нужны? Да что ты! – складывает ладони вместе.

– Вы зря переживаете. Я абсолютно равнодушна к вашему достатку. Не так меня воспитывали.

– Н-да уж… Смешно это слышать, особенно после того, как твоя беспардонная мать посмела явиться к моему мужу в офис.

– Постойте. Что? – смотрю на неё в немом шоке.

– Вы, деревенские, вообще отбитые на голову? Не соображаете, кого решили шантажировать?

– Когда она приходила?

– Учти, – мать Богдана поднимается со стула и делает шаг ко мне. – Ни ты, ни члены твоей семейки не получат от нас и рубля!

– Подождите. Дайте я всё объясню! Она не должна была, я же…

– Значит так, – наклоняется ко мне ближе, и во взгляде горит чистый гнев. – Я предупредила. Чтобы больше рядом с Богданом тебя не видела.

– Мне стыдно за то, что мама пыталась вас шантажировать. Я… Вы ведь даже меня не выслушали!

Проклятые слёзы всё-таки катятся из глаз.

– Это ты послушай! – больно дёргает меня за локоть. – Хочешь войны? Я тебе её устрою. Обещаю.

– Перестаньте! Как так можно? Я люблю его! – признаюсь в порыве отчаяния.

– Какая наглая и бессовестная девица!

– Я говорю вам правду!

– Как бы там ни было, мне плевать, дорогуша.

– Плевать на счастье собственного сына? Думаете, он вернётся к Разумовской, если мы расстанемся?

– Вернётся, – заявляет она чересчур уверенно.

– Как глупо. Вы ведь взрослый человек!

– Тупая дура! – сильнее сжимает мою руку. – У Богдана скоро родится сын или дочь! Он будет там, уясни уже и оставь нашу семью в покое!

– Что вы сказали? – ошарашено на неё смотрю.

Её слова… Они… как гвозди в крышку моего гроба. Не успела я отойти от первой новости, как на меня тут же обрушилась вторая.

– Так ты не в курсе? Не сообщил ещё, да? – догадывается по моей реакции и прямо-таки ликует. – Что ж. Узнаю своего сына.

– Руки от неё уберите! Какого хрена вы пустили в дом эту Анаконду? – на кухню залетает раскрасневшаяся и запыхавшаяся Сеня.

Предполагаю, что Аська позвонила ей и рассказала о гостье.

– Надеюсь, ты не станешь портить себе жизнь и примешь верное решение, – произносит Татьяна Андреевна, разжимая пальцы.

– Чего? Она угрожает тебе, Оль? Так, знаете что, дамочка, проваливайте-ка отсюда! – подруга вклинивается между нами, заслоняя меня собой. – Выход там! Убирайтесь немедленно!

Женщина хмыкает и удаляется в прихожую, смерив её при этом уничижительным взглядом, полным презрения.

– Оль? Не плачь, пожалуйста. Оно того не стоит. Водички тебе дать? – Сеня начинает суетиться.

Что-то говорит.

Что-то делает.

Кажется, успокаивает, обнимает меня и поглаживает по спине.

– Вот ведь грымза! Что бы она тебе не наговорила, забей. Аська?

– М?

– Чего встала? Быстро неси свечи и святую воду! Обряд очищения будем делать.

– Дедушка звонит, – робко сообщает соседка.

– Не сейчас. Оль, – Сеня отклоняется и пытается заглянуть мне в глаза. – Ну ты как, милая? Не молчи, пожалуйста. Ты меня пугаешь, – обхватывает прохладными ладонями моё лицо. – Зай…

– Я в порядке, Сень, – выдавливаю из себя почти шёпотом.

Не мигая смотрю на медведя и ощущаю внутри горький-горький привкус разочарования.

Чем выше взлетаешь, тем больнее падать, Оль…

Календарь показывает середину декабря.

Преображается универ, преображается Москва. Улицы пестрят праздничными огнями. Повсюду стоят нарядные сосны и ели. То и дело на пути встречаешь очередного деда Мороза или Снегурочку. В магазинах ажиотаж. Только и слышишь «скидки», «подарки» со всех сторон.

Народ активно готовится к Новому году.

Что до меня… Я всегда очень любила и ждала этот праздник, однако в этом году всё иначе. Настроение у меня ни разу не волшебное.

Да, красиво вокруг. Идёшь, рассматриваешь уличные украшения и витрины, но на душе так пусто и грустно…

К сожалению, чем взрослее ты становишься, тем меньше веришь в сказку и новогоднее чудо. Горько осознавать это, но куда деваться. Все мы когда-нибудь снимаем с себя розовые очки.

– Хрулёва, ты в себе? Такой мяч профукать! – ругается тренер на срочной пятиминутке.

– Простите я…

– Дронова, Пьянчук, проснётесь может быть? – переключается на защиту. – Копцева, а с тобой что?

– А что со мной? – невозмутимо отражает Лена.

– Так сложно помочь Мироновой? Какого лешего один форвард за вас всех сегодня отдувается? Где командная работа? Вы тут каждый сам за себя, что ли, не пойму?!

– Извините, – Копцева закатывает глаза.

– Села на скамейку.

– Чего? Из-за новенькой? Не перебор? – возмущённо на меня пялится.

– Села, я сказал! – орёт на неё тренер. – Не вовремя ты мне здесь устраиваешь дедовщину! Вылетишь из команды на раз-два, поняла?

– Я пять лет за неё играю!

– Мне начхать! Пошла села!

Лена, намеренно игнорировавшая меня весь первый тайм, раздражённо цокает языком и удаляется.

– Антонова, сюда, – подзывает запасного игрока.

Машка с готовностью подрывается со скамейки и радостно чешет к нам.