Уже и пожалела, что потащила сюда Богдана. Надо было соглашаться на тот ресторан. Там официанты однозначно не позволили бы себе подобного фривольного поведения.

– Сложности с работой? – стараюсь не выдать свои эмоции и хоть как-то вести разговор.

– Да. Лёха боится, что не успеем убрать баги из программы. Эмиль вернётся только в среду.

– Ясно, – накалываю на вилку оставшийся кусок блинчика.

– А ты была права, тут неплохо. Шумновато, но терпимо в принципе, – отодвигает пустую тарелку. – Можно как-нибудь ещё раз сюда зайти.

Допиваю чай.

Ещё раз зайти.

Уж не из-за официантки ли?

Что, если она ему понравилась? А чего, Богдан – парень свободный. Да, он вроде как ухаживает за мной, но что с того? Имеет право знакомиться с кем хочет.

– Мне пора домой, – со скрипом отодвигаю стул и иду к вешалке. Там висит наша верхняя одежда.

Успеваю ещё кое-что заметить, и это окончательно убеждает меня в том, что моя версия верна. Я не ошиблась.

Ну и пусть… Я ему кто? Правильно. Никто…

Всю дорогу до моего дома мы с Богданом молчим. Только у самого подъезда, когда я прощаюсь и собираюсь уйти, он ловит мою ладонь и сжимает своей.

– Оль, в чём дело?

– Ни в чём, – наигранно равнодушно пожимаю плечом.

– Выкладывай. Что с настроением? Нормально же сидели.

– Ну да, я всё испортила, – хмыкаю, поправляя шапку.

– Миронова…

Я, внутри которой бурлит-горит что-то необъяснимое, выдаю вслух следующее:

– Можешь вернуться, посидеть ещё. Уверена, тебе там будут очень рады.

Богдан сначала хмурится. Потом вопросительно выгибает бровь.

– Оль…

– Не делай из меня дуру, ладно?

– Не понял…

– Да всё ты прекрасно понял! Чаевые в восемьсот рублей? В обычной забегаловке? Серьёзно? А чего не тысяча и не пять?

– Ты разозлилась из-за денег? Это много для чаевых, по-твоему?

Закатываю глаза.

– Слушай, ладно, проехали.

– Да в чём проблема?

– Нет её. Ты вправе интересоваться другими девушками. Эта Карина очень даже ничего. Красивая.

– Карина? – сначала Богдан меняется в лице. А потом вдруг как рассмеётся. – Стой, стой, – мешает мне удрать. В итоге получается так, что в подъезд заходим вместе. – Так ты решила, что эта официантка…

– Станешь отрицать, что она тебе понравилась? Ты улыбался ей, – пытаюсь выдрать свою руку, поднимаясь по ступенькам.

– Когда? Подожди-ка… – останавливаемся на лестничном пролёте второго этажа. – Ты ревнуешь, что ли?

Краснею моментом. Происходящее явно его забавляет. Чего не скажешь обо мне. Я вот расплакаться готова. В груди печёт и давит.

– Что за бред! Отпусти, блин, мою руку!

– Оль… – делает то, что попросила, но теперь удерживает за плечи перед собой. – Скажи честно, ты ко мне что-нибудь испытываешь?

В глаза смотрит.

Не смеётся больше.

Напряжён.

Ждёт ответ.

А я?

Что я? Не была готова к этому вопросу...

Растерянно моргаю и честно, как он просил, выдаю обличающее:

– Да.

Устала лгать. Подругам. Ему. Себе самой.

– Помнишь, на Новый год мы загадывали желания? Сжигали бумажки и…

– Я помню, – перебиваю его.

Не понимаю, к чему он клонит.

– Я загадал тебя, Оль, – огорошивает внезапно.

– Ты…

Хочу, чтобы разъяснил, что именно загадал, но теперь уже он не даёт мне закончить фразу.

– Будешь со мной? Только ты и я, Оль, без третьих лиц.

– Богдан…

– Я обещаю тебе.

Столько в его голосе железа и искренности…

– Не с того начал почти год назад. Извини, дурак был. Сейчас всё иначе, я докажу. Ты мне веришь?

Вижу, что переживает, ожидая моей реакции.

– Оль…

– Верю.

– Значит, согласна? – его лоб касается моего.

– Согласна, – взволнованно выдыхаю, и в животе начинают порхать те самые бабочки из тетрадки.

Наши лица так близко.

Его дыхание. Моё.

Томительная дрожь мурашками бежит по телу.

И…

Облом.

Поцелуя не случается.

Богдан отстраняется, а я испытываю острейший приступ глубокого разочарования.

– Тогда до воскресенья? – задерживает обжигающий взгляд на моих губах.

Тук-тук-тук.

Сердце гулко тарабанит о рёбра.

– До воскресенья, – отзываюсь тихо, почти шёпотом.

Он кивает. Улыбается. Отпускает мою руку и уходит…

Богдан

«Ты где? Тащи свою задницу на парковку»

Убираю телефон в карман и, накинув капюшон на голову, выхожу из здания.

На улице погода разыгралась не на шутку. Снег шурует. Ветрюган дует ледяной. И хотя официально по календарю зима ещё не настала, по факту Москва уже вторую неделю по полной ощущает её присутствие…

– Здорова, – прыгаю в тачку к Разумовскому и нарочно стряхиваю на него снег. А то сидит тут в тепле, понимаешь ли, без куртки.

– Твою мать, Сухоруков! – орёт он недовольно. – Какого хрена?

Ржу, глядя на то, как он возмущается.

– Там дубак конкретный.

– Я в курсе. Пока дошёл до гаража, чуть яйца свои драгоценные не отморозил.

– Батюшки! Целых две минуты на улице! – закатываю глаза.

– Я привык, что можно посадить жопу в тачку прямо дома, – отзывается блондин капризно.

– Ну тебе, по крайней мере, всё ещё есть куда её сажать, – подмечаю, с тоской вспоминая свою красавицу.

– Ты прав. Сорян, Богданыч, – трогается с места.

– Цени момент, – пожимаю плечом, и он кивает.

Да уж. Сказал бы мне кто-нибудь год назад, что я останусь без машины и буду, как все смертные, пешеходом. Ни за что не поверил бы.

– Чё там в универе сегодня? – поглядывая в зеркало заднего вида, спрашивает без особого интереса.

– Всё тоже самое. Семинар у Лещука отменили.

– Повезло.

– А сам-то чё туда не двинул?

– В лом было. Меня вырубило на пол дня. Только встал полчаса назад, – трёт глаза, зевает и сигналит оленю на мазде, пытающемуся влезть в наш ряд. – Тебе тоже поспать не мешало бы. На кой хер ты попёрся на пары?

Снова пожимаю плечом, а потом честно признаюсь ему:

– Олю хотел проводить.

– Ну да, а то б сама разок не дошла бы, – язвительно комментирует, перестраиваясь в соседнюю полосу.

– Дошла бы. Просто хотел увидеть её. Соскучился.

Все выходные мы с пацанами работали над программой и встретиться с Олей, к сожалению, не получилось. Вот и вчера закончили поздно. Я буквально на два-три часа к подушке приложился.

– Озвереть, прям не узнаю тебя…. Встаёшь ни свет, ни заря, чалишься в метро и тащишься на мороз ради девчонки.

– Да. Потому что я только об этой девчонке и думаю.

Сутки напролёт.

– Так и я о том. Помешался уже на своей Оле. Видел бы ты свою рожу в тот момент, когда говоришь о ней…

Поворачиваюсь и улыбаюсь.

– Серьёзно, Богданыч, я начинаю за тебя конкретно переживать. На тусах не появляешься, с бухлом, клубами и прочим завязал...

– Зачем переживать? Порадуйся.

– А чему радоваться? Тому, что я теряю друга? – произносит с выражением.

– Харэ… – цокаю языком.

– Слушай, не подумай, что я из-за Эльки на тебя наезжаю, нет. Тупо любопытно, чем тебя привязала к себе эта деревенщина.

– За языком следи, Эмиль! – сердито на него смотрю.

– Окей. Пардон. Провинциалка.

– Её зовут Оля, – услужливо напоминаю я ему.

– Не злись, братан... Я просто вижу, что ты – это не ты как будто.

– Если хочешь знать, сейчас я – лучшая версия себя.

Разумовский фыркает.

– Лучшая версия? Ну не знаю... Так и в каблука превратиться недолго.

– Не пори чушь.

– А чё? Вон уже и фотка её на заставке. Постоянный созвон, переписон.

– Где связь? – взираю на него хмуро.

– Теряем мы тебя, Богданыч, теряем, – повторяет, вздыхая.

– Теряли вы меня два года назад, когда дурь потреблял всякую.

– Это да, – соглашается он и задумчиво пялится на дорогу. – И всё-таки… – тянет многозначительно.