– Ты о чём?

– Что в ней такого? В Оле этой. Ну симпатичная на лицо и задницу, но таких в Москве полно. Я в смысле понять не могу, чё ты так упоролся? – косится на меня, не отрывая взгляда от дороги.

– Однажды поймёшь, – мой палец скользит по чёрному экрану, и на нём тут же высвечивается фотография Мироновой.

– Она умеет что-то особенное, а? – тон его голоса ничего приличного не подразумевает. – Хороша в койке?

Что и требовалось доказать. Это ж Разумовский.

– Тормозни, Эмиль. Перегибаешь.

– Перегибаю?

Какое-то время он молчит, а потом вдруг как начнёт громко ржать. На весь салон.

– Подожди, Богданыч, не говори, что вы ещё не спали с ней!

– Не твоего ума дела.

– Охренеть! Вот это да! Вот это нонсенс!

Явно не верит. Оттого и реакция такая дебильная.

– Теперь ситуация маленько прояснилась. А я уж было подумал, что всё, хана.

– Рули давай молча, – врубаю радио, но Эмиль всё никак не угомонится. Делает тише.

– Не, реально? Она держит тебя на сухом пайке год? Ну дела!

– Чё ты несёшь. Мы с ней кто друг другу были? В отношениях не находились.

– А с каких пор тебе для того, чтобы переспать, нужны отношения?

– С недавних пор нужны, — сообщаю, вздёрнув подбородок.

Эмиль качает головой. Выражение его морды транслирует сочувствие.

– Чёрт! Поверить не могу в то, что ты до сих пор не завалил её.

Олень.

Знал бы, какую дистанцию мы с Мироновой держим. Там не то, что не завалил, там даже поцелуев нет.

– Иногда ожидание того стоит, – отвечаю я спокойно. – Так интереснее. Ты никогда не размышлял об этом?

– О чём? О воздержании? – уточняет он, хохотнув.

– О том, что можно остановиться на одной и этого будет достаточно.

– Ой не, братан, даже не грузи меня этой высокопарной ерундой. На кой болт мне ради кого-то рвать жилы, если всегда есть желающие раздвинуть ноги. Без лишних соплей и заморочек.

– Боишься «упороться», да? На меня посмотри, ничего смертельного в этом нет. Мне даже пошло на пользу.

– На пользу? – паркуется у кофейни. Туда мы решили заехать для того, чтобы затариться выпечкой. – А эта твоя Оля вообще в курсе того, что происходит?

– Поясни.

– Она знает о твоих проблемах с предками?

– Мои проблемы – это мои проблемы, Эмиль.

– Ну конечно. Только так-то, она имеет самое прямое к ним отношение.

– Тёрки с родителями начались давно.

– Да-да. Вот как раз-таки с тех пор, как ты получил по башке в сраном Загадаево.

– Эмиль…

– После знакомства с этой девчонкой, всё пошло наперекосяк.

– А мне кажется, что наоборот. Сам посуди, теперь я независим. Занимаюсь чем хочу.

– Слушай, независимый, твоя мамаша звонила мне, – глушит мотор.

– Звонила тебе? С какой целью?

– Выясняла, правда ли, что ты променял мою сестру на доярку. Её цитата, если что, – добавляет, перехватив мой возмущённый взгляд.

– Если не хочешь получить по зубам, лучше не цитируй.

– Слухи ползут быстро, сам знаешь. Про вас только ленивый не трындит. Все в наших кругах обсуждают сорванную тобой помолвку.

– Слишком громко звучит.

– Ну, это мы знаем детали, а другие люди нет.

– Да и плевать. Меня не колышет.

– Девки в красках растрезвонили твоей матушке обо всём. Про цветы, плюшевых мишек и про то, что за ручку со своей Олей от метро до универа ходишь.

– Кого это волнует?

– Она лютует.

– Мне всё равно.

– И она уверена в том, что Миронова тебя это… как его… — щёлкает пальцами в воздухе. – Приворожила.

Чего-чего?

Вылезаем из его тачки.

– Что ещё за чушь собачья?

Большего бреда и представить сложно.

– Типа приворот.

Смеюсь.

Приворот? Что в голове у моей матери?

– Теперь она знает про вас с Олей и ей это, мягко выражаясь, не нравится.

– Мало ли, что кому не нравится. Я люблю Олю. Придётся родителям смириться.

– Хера се заявочка… – резко останавливается у двери и оборачивается.

– Да, вот такие пироги. Всё немного сложнее, чем ты думал.

– Отстой, – заключает расстроенно.

– Пошли уже, – подталкиваю его вперёд.

Хоровод колокольчиков приветственно звякает. В нос ударяет аромат зерён и сладостей.

Проходим в зал.

– Привет, Сенька, – здороваюсь с девчонкой, работающей за стойкой.

– Привет. О, нет, – разительно меняется в лице, заметив Разумовского, стряхивающего с волос снег. – А я так надеялась, что его сожрут мальдивские акулы… – забавно кривит моську.

– Тебя ещё не выперли? – Эмиль убирает руки в карманы и выдаёт этот свой хорошо отрепетированный показушно-презрительный взгляд.

– Или пусть бы ядовитая медуза укусила... — продолжает она рассуждать вслух. – Или болезнь какая-нить неизлечимая атаковала.

– Всё ещё варишь свой стрёмный кофе? – фыркает он.

– Не начинайте… – возвожу глаза к потолку.

– Да брось, Богдан, я ваще не в обиде. Какие гости, такой и кофе! – произносит холодно, протирая тряпкой стойку. – Ужасный загар, кстати. На его фоне твои зубы смотрятся нелепой сортирной керамикой, – это она уже к Эмилю обращается.

– Завидуй молча. Тебе на такую пасть за всю жизнь не заработать, – прилетает ей в ответ рикошетом.

– И слава Богу.

– Не могу вспомнить… – друг прищуривается. (Сто процентов щас выдаст очередную колкость). – До моего отлёта ты выглядела также дерьмово или сейчас стало хуже?

Перегибает. Всё с ней нормально. Разве что бледновата, да круги под глазами.

Сеня натянуто улыбается и склоняет голову набок.

– Получаешь зарплату, могла бы привести себя в порядок. Как никак, с людьми работаешь.

– Не всегда с людьми. Иной раз таких упырей обслуживать приходится, – язвительно отзывается девчонка.

Один один.

– А ты чего это не в шубе? Неужто встал на путь истинный?

– Ещё не присмотрел новую, – его голос, словно сухой лёд.

– Печально. Ничему тебя жизнь не учит, Разумовский, – она отходит, чтобы помыть руки. – Если что, будь готов к новому пикету. За мной не заржавеет. И, поверь, на этот раз я соберу куда больше, чем сотку сторонников.

А вот это Сенька зря. Тогда она знатно выбесила Эмиля, устроив у его дома целую демонстрацию. С представителем защитников природы и журналистами.

– Слушай ты, предводитель зелёных недоделанный, – он делает пару шагов вперёд и опирается ладонями о стойку. – Не испытывай моё терпение. Посмеешь выкинуть нечто подобное снова…

– Я предупредила.

– В порошок сотру, – угрожающе сдвинув брови, обещает ей он.

– Что ж. Буду ждать с нетерпением, – абсолютно спокойно отзывается Олина подруга.

– Ты доиграешься, дура. Отвечаю.

– Пока твоя семейка убийц не расстанется со всеми своими шубами, я не угомонюсь. Знай.

– Тебе же хуже.

– Переживу.

– Не факт.

– Ладно, заткнись. Говори, Богдан, зачем явились, вы тут не одни, – она становится за кассу и выжидающе на меня смотрит.

– Да, эм… Нам нужна выпечка и кофе.

Всё перечисляю, а Разумовский тем временем продолжает с ненавистью смотреть на Сеньку.

– Как будто для Лёхи, он этот штрудель вишнёвый обожает, – аккуратно складывает наш заказ в бумажные пакеты. – Где он ваще? Пропал совсем.

– Ему не до тебя, – бросает Разумовский.

– Лёха занят новой программой. Нам надо сдать её в кратчайшие сроки.

– Ясно. Оплата картой?

– Да, – прикладываю её к терминалу.

– Прошло. Сейчас кофе сделаю.

– Где остальные? – Эмиль осматривает помещение кофейни, однако кроме посетителей, никого из работников нет.

– Я одна, так что ты в пролёте.

Ну, что б вы понимали, Разумовский после одного памятного случая отказывается пить то, что приготовлено руками этой девчонки.

– Плевать. Куплю в другом месте.

– Какая жалость… А я уже планировала подсыпать туда крысиный яд, – подходит к кофемашине.

– Ребят, вы бы уже завязали со своей враждой. Реально, сколько можно? Вы же взрослые люди.