— А рассказал, как меня на аборт отправил?

Я не выдерживаю. Швыряю смятую салфетку на стол, откидываюсь на спинку стула, скрестив руки. Нашёлся мне советчик и помощник.

Я не понимаю этого. Вмешательства в чужую личную жизнь. Каждый для себя сам решит, как ему лучше.

— Да, — морщится Паша. — Тут он неправ был. Я ему говорил. Ну, ещё когда всё произошло. Савва сам не свой был, а после по пьяни признался. Когда я в очередной раз его вытаскивал.

— Откуда? Из запоя?

— Ну, не настолько всё плохо было… Да нет, хреново. Савва не прав в своих поступках. Но, Марьям, ты не видела его тогда. Мужика буквально уничтожило вашим разводом. Он как оболочкой стал. Без эмоций, без желаний… Он продолжал двигаться, но на автомате. Лезь во всякую хрень, чтобы забыть. Рисковал, а ты знаешь. Он риски минимизирует обычно. А тут — с головой, чтобы отвлечься. Тупо в пустоту проваливался. И да вытаскивать приходилось. Из твоего двора в основном.

— Откуда?

Я в ступор впадаю на несколько секунд. Пытаюсь переварить услышанное. Савва говорил, что после развода ему было не очень хорошо…

Но услышать подтверждение от другого человека… Немного бьёт по эмоциям. Заставляет прислушаться.

Я не могу поверить, что Савву действительно настолько задело. Он же… Кремень, уверенный в себе.

«Разве?» — неуверенно уточняет внутренний голос.

Я вспоминаю разговор с Дубининым. Когда он признался, почему так легко поверил в мою измену. Почему не был уверен…

— Из твоего двора, — медленно повторяет Паша. — Где ты раньше жила, до свадьбы. Он после любых посиделок туда ехал. Тусил на лавочке у подъезда. Окна рассматривал.

— Я уехала…

— Сразу. Ага. А он высматривал. На трезвую голову он никогда в этом не признался бы. Но в окнах пытался найти твой силуэт. И вернуть не мог, и отпустить тоже.

Я сглатываю. Я хочу сказать Паше, чтобы не продолжал. Неправильно это — личное так обсуждать. Савва наверняка не хотел, чтобы я знала. Это же…

Но горло клешнями сдавливает. Любопытство сдерживает остальные эмоции, заставляет молчать.

— Он… — Паша крутит в пальцах салфетку. — Ему реально херово было. Потом как-то выползать начал, но по факту… По факту он всё равно прежним не стал. Что-то надломилось после вашего развода.

— Отлично. Ему было хреново. А ты думаешь, что я легко оправилась подобного? Когда уехала в неизвестность. У меня был любимый муж, место которое домом можно назвать… Убежище, защита… А после развод и откуп при продаже дома. Нашего дома, нашей защищённой крепости… Савва от всего быстро отказался.

— Я не говорю, что тебе было легко. И свою историю знаешь только ты. Но я решил, что историю Саввы тоже не помешает узнать.

— Мне это не нужно.

Получается не так уверенно, как мне хотелось бы. Я отвожу взгляд, делаю несколько глубоких вдохов.

Прохлада не остужает пылающие щёки, только сильнее кровь разгоняет. Я не знаю, как на это реагировать.

Паша делает неторопливый глоток чая. Словно взвешивает каждое последующее слово. Во взгляде ни осуждения, ни какого-либо раздражения. Сплошное бесячее понимание.

— Знаю, что не нужно, — кивает он. — Но он сам этого не скажет напрямую. Ты же знаешь, он ни страхи, ни сожаления не озвучивает. Только когда совсем ломает.

Мне озвучивал.

Ломало?

— Савва не ждёт, что ты его простишь. Надеется, но не ждёт. Он запоздало пытается сделать хоть что-то правильно. Но я думаю… При каждой вашей встрече лишь осознаёт, что всё просрал. Два с половиной года в этом варится.

Я судорожно вдыхаю, сминаю край гольфа под столом. Стараюсь справиться с нежелательными эмоциями.

Мне было хреново. Сколько бессонных ночей со слезами в подушку… Но я совсем не ожидала узнать, что морально раздавленной была не только я.

Что настолько сильно ударило по Савве.

— Не лучший пример, но… — Паша задумывается. — Мы с Викой чуть не развелись. Из-за моей ошибки. Там всё сложно было, но я повёл себя как урод. И как-то она спросила… Смог бы я лично измену простить? А я не уверен. Возможно, но… Не знаю.

— И ты это говоришь потому…

— Потому что Савва смог. Он в бреду несколько раз рассуждал, что нужно было промолчать просто. Сделать вид, что не бесплоден, что всё нормально. Перетерпеть немного и дальше жить. Настолько ты ему дорога.

Из груди протяжный вздох. Я прикрываю глаза, из последних сил удерживая броню. Запечатывая смешанные эмоции внутри.

Даю понять Паше, что не готова сейчас разговор продолжать. И так слишком много узнала.

Не нужно было…

— Я пойду, — мужчина бросает несколько купюр на стол, перекрывая и мой счёт. — Прости, что так вывалил, но… Решил, что ты имеешь право знать. А, и спроси его про дом.

— Что? — я поднимаю растерянный взгляд на Пашу.

— Ваш дом. Он его не продал, Марьям. Не жил там, но сохранил всё.

— Он выплатил мне мою долю. И сумма там была приличная. Савва никогда не держал таких денег в свободном доступе…

— Да. Он выдернул чуть ли не все деньги из проектов. Савва пожертвовал правами на многие фирмы… На будущий доход… Чтобы сохранить то единственное, что напоминало ему о тебе.

— Мама! — Кирюша дёргает меня за руку. — Козлик.

Сын тянет меня за собой. Я двигаюсь с ним в ходу в «сельский двор». Кирюша восторженно рассматривает животных, которых можно погладить.

Савва покупает в лавке специальную еду, чтобы покормить козлика. После этого сын окончательно попадает в состояние экстаза.

Скачет, громкое смеётся, едва не визжит. За меня отскакивает, стоит овечке подойти ближе. Но тут же тянется погладить.

Для малыша обычный поход в зоопарк становится целым событием. Ярким, радостным.

И я не могу перестать улыбаться, наблюдая за Кирюшей.

Я опасалась идти в зоопарк с Саввой. Прошлая неделя меня знатно расшатала. Но несколько дней тишины и спокойствия…

И я чувствую себя хорошо.

Возможно, дело ещё в том, что сам Дубинин не переходил грань. Он услышал меня. Дал выдохнуть, не беспокоил.

— Кир, не беги!

Я пытаюсь одёрнуть сына, но он оказывается проворнее. Мчит вперёд, быстро перебирая ножками. Цепляется.

Я только движение начинает, а Савва уже перехватывает. Хватает Кира под руки, поднимает в воздух, закручивая.

Сын звонко смеётся, мигом забывая о желании поймать курочку.

— Ещё! — просит радостно.

Савва беспрекословно выполняет «приказ». А я цепко слежу за его движениями. Переживаю, чтобы не уронил.

Рядом с сыном мужчина будто расслабляется немного, опускает свои щиты. На суровом лице проступает лёгкая улыбка.

— Самолётик! Как мама.

Мне приходится подступить ближе. Объяснить Савве, как это — «как мама». Раньше я часто крутила сына, но теперь он тяжёлый.

А для Дубинина — как пёрышко, наверняка. Мускулы почти и не напрягаются, когда он держит Кирюшу на руках.

Сын чувствует это, продавливает дальше. Чтобы его носили дальше, а не ножками ходить.

— Туда, — управляет.

Сегодняшний день он для Кирюши. Всё внимание для него. У сына глазки горят от впечатлений, улыбка не сходит с лица.

И я… Я чувствую себя на удивление хорошо. Когда нет давления, бури внутри, а как-то спокойно и гладко всё идёт.

Кирюша щедро делится со мной сладкой ватой. Точнее, он просто объелся, а мне достаётся лишнее.

Но я всё равно радуюсь. Отщипываю кусочек, с наслаждением отправляю в рот. Сладость тает на языке, заставляя зажмуриться от удовольствия.

Как мало нужно для счастья.

Я заливаюсь румянцем, стоит открыть глаза. Кирюша крутится на руках у Саввы, а тот… Тот смотрит на меня.

Его ореховые глаза словно светлеют. От лучиков солнца или ещё чего-то. Мужчина не отводит взгляд, даже когда я ловлю его.

Его внимание словно мягкими волнами касается кожи, заставляя щёки гореть ещё сильнее. Мне неуютно, но и отвернуться я не могу, почему-то.