В глазах Саввы смесь уверенности, наслаждения и чего-то тёмного, почти болезненного.

— Что? — я не выдерживаю. Иду в нападение, чтобы скрыть смущение. — Что не так?

— Ничего, — он чуть усмехается. — Красивая ты. Купить тебе ещё?

— Обойдусь.

Я бормочу. Отворачиваюсь, будто это поможет унять странное покалывание в груди.

Выбрасываю палочку в урну, двигаюсь вперёд. Но далеко у меня уйти не получается. Савва легко догоняет, а после и Кирюша просит остановиться. Его заинтересовали львы.

Я облокачиваюсь на ограждение, рассматриваю хищников через сетку.

— Кися, — Кирюша указывает пальчиком. — Можно погладить?

— Это опасная кися, — улыбаюсь я. — Она может очень сильно ранить.

— Почему?

— Потому что у неё на лапах длинные когти. Укусит вот так…

Я впиваюсь ноготками в живот сына. Через курточку ничего не ощутимо, но Кирюша тут же визжит и заливается смехом.

Он прижимается к Савве, будто ищет у него спасения. А я замираю удивлённо. Озарение кувалдой падает на голову.

Ох. Кирилл не особо жалует новых людей. Но он уже вычеркнул Савву из списка «чужих», привык к нему. Видит защитника в нём.

— Ну мам, — сын недовольно пыхтит. Сам ко мне тянется. — Кусь.

— Кусь, конечно, — мой голос подрагивает. — Вот так?

Я беру себя в руки, посвящаю всё внимание сыну. Полезный навык — уметь переключаться. Потом думать буду.

Но моя заминка не остаётся незамеченной. Стоит сыну направиться к голубям, как Савва сжимает моё предплечье.

— Что не так? — уточняет он.

— Всё так, — я расправляю плечи. — Но… Савв, если ты захочешь уйти… Лучше сделать это сейчас. Кирилл привыкает и потом ему будет плохо.

— Я никуда не уйду. Никогда. Я больше не оставлю вас.

— Сына. Не оставишь сына.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я бросаю взгляд на Савву, пытаюсь добавить ледяного нажима в голос. У меня получается, но мужчину это мало интересует.

Он делает шаг ко мне, оказываясь слишком близко. При глубоком вдохе — задевает грудной клеткой меня. Или я его?

Взгляд Дубинина становится серьёзным и тяжёлым, с вкраплениями горького сожаления.

— Нет, Мара, — решительно произносит Савва. — Вас. Тебя.

Это странно, но… Насколько нормально, что я чувствую, будто прощаю Савву? Не совсем, не резко, это просто странное ощущение внутри.

Как будто легче становится.

Не так хочется вспороть его шипами. Нет тяги сбежать при любом приближении.

Психолог говорила, что простить — не значит забыть. И я всё прекрасно помню, что было. Оно хранится в голове, но больше не свербит там.

Разговоры с Саввой, с его другом, с психологом… Это всё понемногу успокаивает бурю в душе, образовывает приятный штиль.

Настолько, что я даже рискую отправиться на чужую территорию. Савва обустраивается в новой квартире. Хочет, чтобы я убедилась, что в детской всё правильно.

Будто я стану сына отпускать к Дубинину! Может, лет через пять? Десять! Но явно не в ближайшее время.

Но я всё равно иду.

Как минимум изредка Кирюша может сюда заглядывать. А я не хочу, чтобы сын пострадал из-за моего упрямства.

Я убеждаю, что заскочу всего на несколько минут. Задерживаться не стану, ещё много дел сегодня.

Кирюша как раз на дополнительных занятиях. Развивает мелкую моторику. Я специально не взяла его с собой.

Дубинин пользуется его присутствием, подбирается ближе… Да и поговорить нам нужно. Лучше это сделать наедине.

— Ты быстро всё оформил, — я оглядываю детскую.

— Я занялся ею, как только узнал, что у меня есть сын, — Савва ерошит свои волосы. — Нормально?

— Хорошо. Да, очень хорошо. Ты… Всё отлично. Если Кирюша когда-то сюда попадёт, то ему понравится. Только…

— Слишком много игрушек? Эй, у вас дома их не меньше.

Дубинин шутит, пытаясь скрыть то, что снова скупил целый детский магазин. Но в какой-то мере он прав.

И не очень много. Лишь создал отличную детскую, чтобы сыну было чем заняться. Я не могу это не отметить.

— Всё хорошо, — я обнимаю себя за плечи. — В принципе, ревизия закончена.

— Так быстро хочешь сбежать? — подначивает.

— Нет. На самом деле, не хочу.

Признание даётся мне легко. Я не знаю, из каких глубин я черпаю собственную смелость, но глотаю её до конца.

— Мне сказали, что ты не продал наш дом.

Савва мгновенно хмурится. Его взгляд становится тяжёлым и недовольным. Кажется, я не должна была об этом узнать.

Вообще или от другого?

Но спустя несколько секунд мужчина кивает. Его глаза светлеют, словно он немного приоткрывает свою душу.

— Оставил всё в нетронутом виде, — признаётся он.

— О. Вот как, — мне неловко до покалывания в животе. — А… Моя конституция там тоже осталась?

— Конечно. Привезу её тебе в следующий раз.

— Хорошо. Спасибо.

Я прячу ладони в карманы брюк. Перекатываюсь с носка на ногу. Слова упорно не лезут в голову, хотя я репетировала весь день.

— А… — я вздыхаю. — А ещё приезжал в мой двор…

— Чертов Соколовский, — ругается мужчина. — Не нужно было ему помогать. Теперь лезет вот.

— Нет, он не лезет. Он, наоборот, мне многое открыл и объяснил.

Я не лукавлю. Последние события действительно позволили мне взглянуть на всё под другим углом.

Савва жил прошлым. Всё это время он жил прошлым, варился в нём. Не мог отпустить. Продолжал любить меня.

И я…

Я в какой-то мере делала то же самое.

— Ты сказал, что больше не отпустишь меня, — напоминаю я, подступая к мужчине. — Хочешь вернуть, всё ещё чувствуешь ко мне. И я тоже не могу избавиться от этих отголосков чувств. Два с половиной года, а меня все ещё штормит при тебе. Не отпускает. Но, Савв…

Я прикасаюсь ладонями к его лицу. В глазах жжёт так, что слёзы нескончаемым потоком стекают по моим щекам.

Щетина забыто приятно покалывает кончики пальцев. Я провожу, пока угольки вспыхивают под кожей.

Мужчина сжимает челюсть, в камень превращается от моих прикосновений. Только пылающий взгляд выдаёт его состояние.

— У нас всё закончилось ужасно, — шепчу я, голос срывается. — Неправильно. Боль. И эта боль… Она нас двоих поглощает. А я не хочу быть больше заложницей прошлого.

— Мара…

— Ты совершил ужасную ошибку. Думаю… Думаю, глубоко в душе ты сомневался в том, правильно ли поступил. Действительно ли я была изменщицей. Столько всего произошло…

— Мара, не стоит.

Я не обрываю Савву, не напоминаю, что моё имя другое. Для него я всегда Марой была. Пусть так и останется. Пусть.

Можно ненавидеть Дубинина. Ох, как я его ненавидела. Но это не вырывало засохшие корни любви из моего сердца. Не делало легче.

Это лишь оставляло горькое послевкусие.

Мне кажется, я слишком сильно любила Савву. Неправильно, не так. Пыталась нырнуть в отношения. Пыталась дотянуться, стать другой.

Кажется…

Кажется, будто я нездорово сильно его полюбила. Нырнула слишком глубоко.

Было плохо и хорошо одновременно. Всегда по крайностям гуляла.

— Всё закончилось рвано, — я слизываю слёзы с губ. — Мерзко и глупо. Но теперь мы можем…

— Исправить всё? — хмуро усмехается он. Но знает правильный ответ.

— Закончить всё красиво.

Я поднимаюсь на носочки, первой тянусь к нему. Прикасаюсь к горячим губам своими. Поцелуй получается нежным и солёным.

Это не поцелуй страсти, не дикое притяжение. Тихое и спокойное прикосновение наших душ.

Рваный вздох, умирающей любви.

Прощание.

— Я тебя отпускаю, Савв, — шепчу я сорванно, с мольбой моей души. — И ты, пожалуйста, отпусти меня.

Даже если ты можешь понять, простить и забыть зло, причинённое человеком…

Это не значит, что к этому человеку ты вернёшься.

Нет.

Ты просто научишься жить, не оглядываясь на прошлое.

Может, мне всю жизнь суждено быть одной. Но с Саввой я не буду.