— Марьям!

Савва рычит так, что ток проходит по телу. Я вжимаю пальцы в кухонный столик, не оборачиваясь.

Между лопаток как будто стрелы попадают. Терзают, запуская недовольство мужчины под кожу.

— Ты думаешь, что только в этом дело? Да, Кирилл мой единственный ребёнок. Чудо, о котором я даже не думал… Но будь у меня десять детей или один — это ничего бы не поменяло. Я бы любил всех одинаково. Я никуда не денусь. Привыкай, что я в твоей жизни навсегда.

— Я всё ещё надеюсь, что ты свалишь. Савва!

Я гневом вспыхиваю. Каждая клеточка в теле вспыхивает, когда я чувствую присутствие Саввы.

Он нагло в моё пространство врывается. Оказывается за моей спиной. Его грудь прижимается ко мне.

Ещё глубже «стрелы» загоняет. Так, что те наконечником царапают сердце.

Тяжёлая аура мужчины опускается на плечи. Словно нейротоксином срабатывает, отправляя нервы в анабиоз.

Лёгкая дрожь раскатывается от шеи по телу, когда дыхание мужчины касается кожи.

— Я уже совершил ошибку однажды, Мара, — тихо раскатывает моё имя на языке. — Никогда этого не повторится. Я больше никуда не уйду.

Я совершил ошибку.

Я мечтала это услышать два года назад. До развода или после. Хоть в какой-то момент.

Под дозой гормонов и разбитого сердца — мне было плевать. Я просто хотела, чтобы Савва объяснил мне свой поступок.

И тогда…

Тогда мне стало бы легче. Или мы бы что-то исправили. Придумали. Я бы просто смогла понять.

А теперь я знаю. Если не всё, то большую часть. И Савва произносит те самые заветные слова.

Но мне не становится легче. Это не обезболивающий бальзам, а новая порция яда.

— Пусти.

Я дёргаюсь, но объятия мужчины становятся крепче. Он прижимается ко мне со спины. Размеренное дыхание щекочет затылок.

А вот я задыхаюсь. Ощущаю, как клеточки кислорода медленно сгорают в крови. Оставляют ожоги.

— Хватит.

Я хриплю, упираясь ладонями в стол. Начинаю подрагивать. Чем ближе Савва, тем сильнее расходятся швы незаживающей раны.

И я не понимаю. Почему она просто не может исчезнуть? Почему я не могу просто отнестись к мужчине так, будто он незнакомец?

Дубинин намерен присутствовать в жизни Кирилла постоянно. Нам придётся видеться. Я должна быть собранной.

А меня колотит. Постоянно лихорадит в его присутствии. Эмоций так много, что они меня до последней капли опустошают.

— Не уходи, — выдыхаю я. — Участвую в жизни Кирюши, если три месяца выдержишь. Но мы… «Мы» больше не существует. Понимаешь?

— Да, — цедит Савва. — Поверь мне, я понимаю.

— Нет, не понимаешь!

У меня получается развернуться. Я упираюсь ладонями в плечо мужчины, отодвигаясь на такие необходимые миллиметры.

Тело снова живёт своей жизнью. Рука резко подымается, летит в сторону Дубинина.

В первую секунду хочется просто ударить. Но использую другой вариант. Просто взмахиваю ладонью перед лицом мужчины.

— Видишь? — я шевелю безымянным пальцем. — Это, Савва, обручальное кольцо. И его мне подарил не ты. У меня есть муж.

— Хреновый муж, Марьям. Скоро ночь, где он?

— У него дела и…

— Ты сама в это веришь? Твой бывший муж приехал, находится с тобой наедине. А Балабанов просто закрыл на это глаза? Проигнорировал? В жизни не поверю.

— Может, хоть Юра мне доверяет? И не сомневается во мне.

— Нет. Не в этом дело. Это вопрос не доверия, Марьям. А мужской ревности.

Я фыркаю на такое заявление. Какая разница — мужская или женская? При чём тут вообще ревность?

Я не помню, чтобы Дубинин прям ярко демонстрировал её. Показывал, что ревнует или сомневается.

Да, были моменты, но не настолько впечатлительные.

— Разве ты не знаешь, что у мужчин эго хрупкое, — Савва с издёвкой усмехается, будто сам себя осуждает. — И это вопрос не недоверия к тебе. А какой-то неуверенности в себе.

— Это не должно быть моей проблемой.

— Не ты. Это наша задача. Но это прорывается. Чертова система рейтингов. Сравнивания себя с другими. Постоянно. На каком уровне ты, где те, кто тебя окружают. Лучше? Хуже? Тот перспективнее, там моложе… Это не сильно волнует, когда на женщину плевать. Но когда это твоя женщина… Тогда закручивает до предела.

— Господи. Ещё скажи, что страдал, что твоя жена моложе тебя.

— А думаешь, только женщины боятся, что найдут помоложе? Черт, ты знаешь, сколько у меня таких было, Мар? Краткосрочных отношений, которые показывали всю суть. Там деньги интересны, там связи. А оп, тут нашёлся кандидат получше.

Я пытаюсь сохранять беспристрастное лицо. Разрываюсь между двумя желаниями. Закричать, что мне его исповедь не нужна.

Всё, время истекло. Таймер пропищал. Взорвались все мосты, уже некуда спешить.

Но…

Ты же хотела ответов, Мар? Ты же хотела нырнуть до самого дна в поисках ответов? Держи, захлёбывайся.

Но я никогда не подумала бы, что Дубинин может сомневаться в себе. Он же скала. Нарушимый гранит, который придавит другого, но сам не треснет.

В браке я знала, что с Саввой ничего не страшно. Будут проблемы — он решит. Разберётся со всем.

Но…

Кажется, я никогда не задумывалась, что при этом внутри.

Разбирается с чем-то так же смело, как выглядит?

— Это… — в горле пересыхает. — Значит, у тебя был плохой опыт. Ты об этом мне не рассказывал. И что? Ждал от меня подвоха настолько, что решил жениться?

— Нет. И ты это знаешь. Но… Да. Когда появились малейшие сомнения — я за них ухватился. Неоправданно и неправильно. Но так получилось. И я хочу с этим разобраться. Хочу исправить всё. И слово даю, что подобного не повторится.

— И что? Я должна просто так простить? Напоминаю, я замужем. Тебя совсем не заботит штамп в моём паспорте? Никаких принципов не осталось?

— Мне хотелось бы сказать, что я жутко принципиальный, Мара. И эта безделушка на твоём пальце — она меня остановит. Но нет. Меня остановит только одно. Если я пойму, что шансов не будет. А судя по всему… Юра явно не твой мужчина. Или из него хреновый муж.

— Ты не лучше!

— Я, возможно, хуже. Как муж и отец — я облажался. Просрал всё, что мог иметь. Но я хочу это исправить.

— Зачем? Зачем тебе исправлять всё? Ты избавился от гулящей жены и…

— Подыхал.

Коротким словом Савва бьёт под дых. Я упираюсь поясницей в столешницу. Я делаю короткие вдохи, чтобы справиться с собой.

Воздух между нами наэлектризован. Искорки летают, больно жалят, врезаясь в кожу.

Нервы оголённым проводами оказываются. Потряхивает каждую секунду.

— Разве ты ещё не поняла? — он встряхивает головой. — Должен был испытать облегчение, а на деле — подыхал. Потому что «гулящая жена» не хотела гулять к черту из моей головы. Ты же морок наслала. Ты сидишь там постоянно. Ты… Знаешь, я бы сказал, что готов заплатить любые деньги. Гадалке, психологу или какому-то мастеру вуду. Лишь бы достать тебя из себя, нормально жить. Хотел бы, да… Нихрена. Знаешь, что было, когда я тебя с Балаболом этим увидел?

— И что?

Я не хочу знать. Мне этого не нужно знать! Но я словно загипнотизированная стою. Слушаю, поддерживаю этот разговор.

Не могу прервать. Связана изнутри.

— Я тогда был уверен в твоей измене, — напоминает Савва. — А всё равно хотелось его за шкирку оттащить. Потому что, мляха, не может он тебя касаться.

— Эгоист чертов! Два года плевать было…

— Да не плевать! Я же тебя ненавидел, Мара.

Савва делает шаг, но я этого не замечаю почти. Смотрю в его ореховые глаза, которые совсем черными стали.

Лишь редкий отблеск молний, пролетающих по воздуху.

— Так чертовски ненавидел…

Он опирается ладонями за мной. Наклоняется, оставляя между нами жалкие сантиметры. Выдыхает:

— А отпустить не смог.

— Я тебя отпускаю, — голос срывается. — Морок снимаю, иди с Богом.

— Так я пришёл, Марьям.

Я встряхиваю головой. Ощущение, что морок сейчас со мной играет. Путает, мешает сознание.