— Ложь не засчитана. Мы сдавали миллион анализов, Дубинин.

— Да.

— И ты говорил, что всё нормально. И врач…

— Я попросил молчать. Пока проходил дополнительные обследования. Чтобы не на первом анализе крест ставит. Проходил полное обследование. Ты не знала. И оно показало бесплодие. Оно… Черт.

Савва продолжает ругаться, сокрушаться, а я… Это должно меня убедить, успокоить? Он думал, что ребёнок не его и можно избавиться от меня?

Это служит оправданием?

Да ни разу!

Это делает ситуацию лишь хуже. Потому что вместо того, чтобы озвучить проблему — Савва на меня сбросил ответственность.

— Это не оправдание, — нахожу в себе силы, чтобы произнести это вслух. — Ты не узнал у меня ничего. Ты просто решил меня уничтожить и растоптать. Из-за своих тайн. А теперь хочешь переиграть всё? Так не получится, Дубинин.

— Получится, — произносит жёстко, совладав с эмоциями. — Если Кирилл мой сын… Я хочу участвовать в его жизни. Хочу, чтобы он меня отцом называл. Я… Он мой единственный ребёнок. Сейчас и в будущем. Я не позволю просто так… У нас два варианта, Мара. Либо мы между собой всё решаем. Либо через суд. Но тогда я сделаю всё, чтобы решение суда было как можно благосклоннее ко мне.

Я сжимаю зубы. Дрожь проходит сквозь тело. Затылок покалывает, а ногти впиваются в ладони. Думаю, как бы побольнее стукнуть Дубинина так, чтобы сын не проснулся.

— Ты-ты-ты, — шиплю с трудом. — Ты решил. Ты узнал. Ты хочешь… Всё вокруг тебя крутится!

— А разве ты не так же говоришь? Оставь нас в покое, — передразнивает хрипло. — Но ведь о себе говоришь.

Возможно. В моих мыслях — тоже много «Я». Но они не просто так взялись. А на основе поступков Саввы.

Не пустые обвинения.

Ну, помимо моего почти что обвинения в том, что он за органами охотится.

— Я думаю о том, что лучше для моего сына, — я бью локтем. Попадаю. Савва ругается и отступает. Снова могу дышать. — Не трогай меня больше. Мне неприятно. Это первое. Второе. Если ты ещё раз посмеешь мне угрожать…

— Согласен, — мужчина кивает. — Я не с того начал. Не так должен был… Это просто в голове не укладывается. Ты действительно нечто, Мара. Умудряешься меня выбить из колеи. Единственная так сбиваешь с толку.

— Горжусь собой. Итак…

— Про суд я говорил как последнюю инстанцию. Если мы не договоримся. Если всё пойдёт плохо. Естественно, я бы не стал бороться за единоличную опеку. Во-первых, это и проигрышно. Во-вторых, просто не стал бы. Ты кажешься хорошей матерью. Справляешься. Я не собираюсь мешать вам с Кириллом. Но я хочу быть в его жизни.

— Ты…

— Да. Я и хочу. Да, я эгоистичен. Но ты знаешь меня, Мара, я своего добиваюсь. Не лучше нам просто обсудить приемлемые условия?

— Условия чего? Савв, у тебя не сына. Нет!

Шиплю на него, не давая спорить. А после, смелея, хватаю его за руку. Подхватываю со стола видеоняню. Тащу мужчину за собой, к выходу.

Савва, что удивительно, не упирается. Возможно потому, что я из дома выхожу первой. Направляюсь к общему балкону.

Холодный воздух бьёт наотмашь. Я тут же покрываюсь гусиной кожей, а в носу начинает щипать.

Но тут можно поговорить нормально. И покричать, не боясь разбудить сына.

Одёргиваю ладонь, словно только сейчас чувствую, что прижималась к разгорячённой печке.

По ощущениям — кожа Дубинина такая же.

— Ещё раз, для особо одарённых! — цежу я. — Мне плевать, какие у тебя были причины. Ты свой выбор сделал. Ты отправил меня на аборт. Считай, что я его сделала! Нет у тебя детей. Усынови кого-то.

— Мара, — с предупреждением. Но у меня тормоза отказали, не срабатывает.

— Сходи по бывшим, Савелий. Может, там найдёшь ещё тайных детей, которых у тебя не может быть. Ты не можешь ворваться в жизнь Кирюши просто так. Лишь из-за того, что он твой единственный вариант. Мой сын — не какой-то удачный случай для тебя. Ты не можешь использовать, как подвернувшуюся игрушку.

— Я и не планирую такого.

— Нет, планируешь! Ты только что мне заявил, что не можешь иметь детей. Что единственный ребёнок — это Кирилл, и только поэтому ты собираешься лезть.

— Я не так выразился, Мара.

Савва прижимается плечом к кирпичной кладке. Спокойный и уравновешенный.

Словно всего несколько минут он не был в шоке. Не расхаживал по кухне, путался в словах, смотрел на невиданное чудо.

Дубинин, сволочь такая, быстро берёт себя в руки. Возвращает самообладание. Пока я — всё ещё дрожу.

У меня огонь в груди полыхает. И хотя я готовилась…

Сейчас адским пламенем готова сжечь любого, кто может навредить моему сыну.

— Давай ещё раз, — просит Савва. — Без лишних надумок.

— Куда уж мне, — я хмыкаю. — Это твоя стезя.

— Справедливо. Но я в любом случае хотел бы общаться с сыном. Будь у меня их десять или двадцать. И с дочерью тоже. Пол не имеет значения. Это мой ребёнок. Моя плоть и кровь. Я хочу общаться с Кириллом.

— А я хочу…

— Ты не обязана сразу ему рассказывать всё. Для начала будет достаточно простых встреч. Знакомства. Потом — посмотрим.

— Посмотрим?!

— Да, Мара, посмотрим. Я не требую сразу всего. Но нам нужно как-то обсудить всё. Договориться. Не просто забыть этот факт. И я готов договариваться. На приемлемых для тебя условиях. А ты готова?

— Я? А если бы я сделала аборт, а? Ты не спросил даже, Савва. Не обвинил меня! Ни-че-го! Ты просто швырнул мне эти гадкие слова в лицо и свалил. Ты, ублюдок, свалил!

Савва, который внезапно оказывается рядом, получает кулаком в плечо. Я бью, потому что эмоции раздирают.

Потому что представляла это миллион раз. Колочу по груди, когда мужчина пытается перехватить мои руки. Снова касается.

Толкаю его, а Савва на себя тянет. Не пускает. Внутри взрывы и ураганы. Меня колотит от голода и жара.

— Если бы я сделала, а? — шепчу надрывно. Голосовые связки разрывает от подступающих всхлипов. — Послушала тебя. Решила, что не потяну одна. Пошла и… А потом бы ты узнал правду. А? Как бы ты тогда единственного ребёнка вернул? Чтобы ты сделал?

Савва молчит. Несколько долгих мгновений. Я замолкаю. Его ответ ничего не изменит.

Это нужно было мне.

Чтобы выплеснуть то, что копилось во мне столько лет.

— Тогда я бы просто подох, Мара. И всё.

Немногим ранее

Ненавижу больничные палаты. Белые стены. Запах лекарств.

Силы выкачивает. Давит. Ощущаю себя так, словно сам больным становлюсь.

Но я обещал приезжать. На выходные к Ляле заглядываю. Она ждёт. Посетителей у неё не много, так что любому рада.

— Она уснула.

На плечо опускается ладонь. Наташа чуть сжимает, а после протягивает мне кофе. Усаживается на соседний стул.

Я договорился. Нашёл свободную палату, которую не используют особо. Не полная загруженность в этой клинике.

Поэтому мы в отдельной палате. Скромной, но одноместной. Соседняя — Ляли. Так Наташа сможет хоть немного отдохнуть.

Мне кажется — это выдержка нужна титановая. Находиться тут. Смотреть, как твой ребёнок умирает. Изо дня в день. И держаться.

Я привык считать себя сильным. Но жизнь показала — ломаюсь. И часто поспешные решения принимаю.

Жалею.

О некоторых — совсем нет.

— Ничего не известно? — девушка пытливо смотрит. — Ты…

— Не нашёл, — делаю глоток кофе. Жмурюсь.

Голова трещит. Я бросаю взгляд на часы. Восемь часов спал за последние три дня. Времени не хватает.

С фирмами решать надо. Как раз многие компании годовые отчёты присылают. Результат моих инвестиций.

Их финансовый директор просматривает. Ошибки ищет. Но я после тоже. Держу руку на пульсе.

А ещё дорога в столицу. С Лялей побыть. Донора искать. И это — сложнее всего.

Потому что Наташа не простит. Не примет, к кому я обратился за помощью. Проверяют — насколько совпадают.

Не простит. Не поймёт. Но если это цена здоровья для Ляли — мне подходит.