Я не Наташе обещал, что о малышке позабочусь. Мне перед другим ответ держать надо. Кого в живых уже нет.
— Ты выглядишь уставшим, — девушка вздыхает. — Ты хоть немного отдыхаешь? Спишь?
— Сплю, — лгу без запинки.
Сплю, как же. Глаза прикрываю, а под веками Мара притаилась. Как чума. Отрава. Смертельная хворь, и тут уж точно лечение не поможет.
По нервам бьёт каждый раз, когда её вижу. Импульсы посылает, заставляя злость сильнее гудеть в груди.
Сердце барахлит. Скручивается. Впрыскивает новую порцию яда в кровь.
Злости и ненависти. Густой, тёмной. Никого так не ненавидел в своей жизни, как её.
И сейчас — повода нет. Мы разошлись. Свободные. В прошлом всё. А не отпускает.
Никогда, бляха, не отпускает.
Сидит глубоко, не вырвать. Насмехается.
Будто недостаточно было с другим трахнуться и на меня ребёнка повесить. Попытаться.
Тот день, чтоб его, до сих пор перед глазами. Чёрный кофе, который гипнотизировал. На Мару не смотрел.
Казалось — прибью к чертям. Просто сорвусь и в зверя превращусь. Непоправимое совершу.
Поэтому… Кофе и попытка сыграть в безразличие.
Конечно, милая, ты беременна. Только меня мало интересует, с кем именно ты кувыркалась. Не после того, что я узнал.
Не интересует? Как же.
Отделаться теперь не могу от мыслей — с этим Балабановым роман завела? Интрижка в следующий брак переросла?
Плевать.
Похер.
С кем она и как. Посмотрел, понаблюдал, пора завязывать.
Пусть дальше с этим бакланом живёт. С сыном своим.
Кирилл.
Покоя не даёт. В мозгу тоже сидит. Занозой. Невозможной идеей.
Этого не может быть. Я знаю.
Кирилл Юрьевич, чтоб его.
Дубинин.
Это просто эффект. Остаточное явление. Пройдёт. Не надо мне в это лезть. И думать не надо.
Всё равно…
Да. Завязывать пора и валить. Как только с донорством решу — так и свалю. Хватило мне общения.
До сих пор кислота в горле плещется. Я на многое готов, что Лялю вытащить. Законы нарушу. Врачей подкуплю.
Но ребёнка использовать, как Мара обвиняла, это что-то запредельное. В таком меня ещё не обвиняли. Нужно же совсем отбитым быть, чтобы пойти на подобное.
А Мара решила. Переживала. Так сильно нервничала, что мозги зудят… Мысли складываются в догадку…
— Савв, — Наташа вновь плечи сжимает. Надавливает двумя ладонями. Массирует. — Тебе расслабиться надо. Нельзя всё время быть в таком напряжении. Я могла бы…
— Порядок, — отмахиваюсь.
— Хм. Ты ведь останешься? Ляля очень хотела увидеть тебя, как проснётся. Снова поговорить. И мне легче, когда ты тут. Не представляю, чтобы мы без тебя делали. Как бы искали донора. Совпадения — это ведь даже с родственниками…
Голос Наташи в гул превращается. Доноры и родственники.
Твою же мать, Мара.
Сделала меня девочка. Не дала эту мысль в кабинете додумать, разобрать и понять. Потому что…
Потому что нихрена это реальностью не может быть. Невозможно.
Я свой диагноз знаю.
— Савва, ты куда?!
Наташа растерянно охает, а я понимаю, что на ногах уже. Сгребаю документы в папку, к выходу направляюсь.
— Дела образовались, — сообщаю. — Приеду когда смогу.
— Но… Мы же хотели…
— Передай Ляле, что я позвоню ей.
Не слушаю больше. Как только идея созревает в мозгу — разрастаться начинает. Сорняком. Корни пускает. И только об этом думать могу.
Гоню как ненормальный. Не снимаю ноги с педали газа. Пальцами руль сжимаю. С такой силой, что они белеют.
Не могла… Могла? Да нет…
Да.
Могла.
Сейчас стою напротив девушки на балконе. Краем глаза на монитор смотрю. Там сын спит.
Мой сын, получается.
Мозги словно через мясорубку пропустили. Фарш и хаос. Чёткой мысли — ни одной. Всё крутится вокруг того, что у меня сын есть.
Мой.
Это — мой.
И тогда, два года и семь месяцев назад… Всё тогда к чертям полетело. Из-за меня. Из-за моей ошибки в расчёте.
— Ты не имеешь права, Дубинин, — в который раз повторяет Мара.
Не имею. Знаю. Морального права никакого нет лезть. Но это — мой сын. Мой ребёнок. Не чей-то. Не плод измены.
У нас с Марой получилось.
Нет права.
Но юридически — есть. А мы с Марьям — юристы. И оба понимаем, что в случае суда — я выиграю. Я получу опеку. А если она противиться начнёт, так условия лучше будут.
Но я суда не хочу. Без грязных разборок и попыток утопить друг друга. Мирное соглашение — лучший вариант.
— И всё же, Мара, — получаю в ответ очередной злобный взгляд. — Как решать будем?
— Никак, — цедит, обхватывая себя за плечи. Мёрзнет. — Ты…
— Ты замёрзла. Давай в квартиру вернёмся.
— Кирюша спит. И я не стану его будить из-за разборок с тобой!
— Хорошо. Тогда утром. Ты ведь хотела встречу? Она состоится.
— Я…
— И ты будешь там, Марьям. Придёшь и всё обсудим. У тебя есть время обдумать свои условия. Я не планирую давить или как-то грязно играть. Я просто хочу с сыном познакомиться. Но если ты не появишься… То я буду считать, что ты выбрала судебные тяжбы.
Выбрала. Не пришла.
В офисе Мара не появляется, а я как на иголках. Все встречи отменяю, в кабинет никого не запускаю.
У меня только один посетитель сегодня должен быть, который не появился.
Покачиваюсь на кресле, прикрывая глаза. Это открытое приглашение к войне? Не думал, что Мара так безрассудно поступит. Она умная девочка. Почему глупит?
Я суд выиграю. Легко. Никаких подстав не нужно, всё честно и по закону. И получу даже больше, чем мог бы рассчитывать.
Вот только я не спешу готовить документы. Не тянет этим заниматься. Через суд протаскивать Мару и ребёнка, чтобы своего добиться…
Не уверен, что это хорошо закончится. Вобьется вечным клином между нами с девушкой. Окончательно рассорит.
И раньше…
Раньше бы я так и поступил. Мне нужно — делаю. И её чувства мало волнуют. Но теперь…
Теперь другое осознать пытаюсь. У неё — мой сын. Мой.
Достаточно теста ДНК для уверенности, но я почему-то не сомневаюсь. Слишком яро Марьям пыталась избавиться от меня. Реагировала. Злилась.
Такую реакцию не сыграешь без повода.
И тогда получается…
Я могу стать отцом. Я уже отец, если номинально брать. И с этим нужно разобраться. Научиться — как с двухлетним сыном себя вести.
Два года ему…
На экране ноутбука открыта фотография. То, что нашёл в сети. Марьям ярко улыбается, прижимает к себе Кирилла.
А малыш супится. Хмуро в камеру смотрит, поджав губы. И что-то знакомое в его лице мелькает, очень похожее на меня самого.
— Савелий Вениаминович, — заглядывает секретарша. — Ваш кофе.
— Дубинина…
— Не объявлялась.
Киваю, отпуская девушку. Медленно глушу кофе, стараясь оставаться в сознании. Ночью так и не смог уснуть.
Какой тут сон, когда мой мир переворачивается? Трясёт его, трещины появляются, на клочки разрывает.
У меня есть сын. И Мара не изменяла мне? Не предавала.
Я почти три года считал её лживой дрянью. Беспринципной, продажной. Которая просто захотела себе место под солнцем. Предательницей, которую хотелось удавить.
Впервые так сильно погряз. Сильно ведь, если брак предложил. И разрывало тоже сильно. Ощущение было, что кости ломает.
И теперь — это всё неправда. Надуманное, сыгранное.
И…
Я мог убить собственного ребёнка. Кирюши могло бы не быть. Из-за меня. И вот это — факт, достоверный.
Мышцы скручивает, связки рвёт будто. Внутренняя агония усиливается, чем больше я смотрю на фотографию пацана.
Хорош. Взгляд — жёсткий, серьёзный. Деловой.
Поэтому так меня возле больницы зацепило. Буквально тянуло и трясло, пока я вглядывался в его лицо.
Мозгами понимал, что не может быть моим. Я наизусть диагноз знал, каждую строчку. Высечено было.
Но всё же тянуло. И не отпускало. И мысли лезли в голову. В основном из-за срока. Из-за того, что парень взрослым выглядел, а Мара сама сказала, что аборт сделала.
