– Есть, сэр.

А потом мы скрываемся в толпе.

От Леандера пахнет потом и солью. Он обнимает меня за талию, пока мы идем к углу здания, на которое указал матрос. А я не пытаюсь вырваться и при каждом движении чувствую все точки, в которых соприкасаются наши тела. Мы идем дальше сквозь толпу.

Он отпускает меня так внезапно, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не прижаться к нему. Отсутствие привычного тепла ощутимо. Но он берет меня за руку, и пальцы наши переплетаются, возвращая приятное чувство.

– Надо держаться рядом, – объясняет Леандер, когда я к нему поворачиваюсь.

Я никогда раньше не ходила с кем-то за руку – что ж, неплохо начать с принца Алинора. Сглатываю и согласно киваю.

Наши ладони разделены кожаной поверхностью перчатки, мысли против желания увлекают меня в прошлое, к тем причинам, по которым я их ношу. Я прогоняю их и сосредотачиваюсь на том, какие теплые у Леандера пальцы.

Несмотря на вечер, на улицах совсем не темно – яркими огнями всех цветов радуги переливаются вывески. Сюда съезжаются моряки и торговцы со всего континента и даже из стран за его пределами.

Всевозможные языки и акценты образуют какофонию звуков, иногда они кажутся мне похожими на крики морских птиц. В доках пришвартованы корабли разных форм и размеров, а люди здесь отличаются цветом кожи – от светлой, очень бледной, до темной с оттенком красного дерева, одежда их тоже чрезвычайно разнообразна.

Порт-Наранда совсем не похож на Киркпул, но, если чувствуешь себя в порту как дома, неважно, что это за порт. На мгновение мне кажется, что сейчас я увижу Кайри, идущую навстречу, и она скажет, где стоит «Лизабетт» и что нам надо спешить, ведь мы скоро отходим.

У меня перехватывает дыхание, я спешу стереть ее образ. Я подумаю о них еще не раз, но позже. Не раз испытаю эту боль, но не сейчас. Сейчас у меня есть важные дела, и я довольно близка к тому, чтобы завершить все успешно.

Леандер заставляет меня вернуться в реальность – рывком тянет в сторону, чтобы на меня не налетел огромный мужчина с бочкой на голове. Потом мы сворачиваем на другую улицу, как и говорил матрос.

Поток не редеет – все направляются на ночной рынок.

– Ты уверен, что здесь тебя никто не узнает? – спрашиваю я и все же придвигаюсь ближе, чтобы не потеряться в плотной толпе. В отеле мне все казалось ясно и логично, сейчас же гложут сомнения.

– Уверен, – произносит он, склоняясь к самому моему уху.

Приходится задержать дыхание – мне не по себе, когда он так близко.

– Никому в голову не придет, что я могу быть здесь, – продолжает он, – а люди редко замечают то, что не ожидают увидеть.

– Надеюсь, ты прав.

– Я уже говорил, главное – привлечь внимание одной деталью: титулом, одеждой, стражей или поведением. На остальное внимания обращать не будут. Мою внешность смогут описать совсем немногие.

– Разве не существует официальных портретов?

– Их не вывешивают на всеобщее обозрение. Конечно, однажды увидев такое красивое лицо, забыть невозможно, но все же… – Он улыбается и пожимает плечами. – Здесь меня не ожидают увидеть. Кто-то, может, посмотрит и подумает, как этот парень потрясающе красив, но с принцем меня не свяжут.

– Знаешь, я ни капельки не буду скучать по тебе, когда передам в руки послу. Без человека с таким самомнением будет легче дышать.

Он не отвечает, но сильнее сжимает мою ладонь. Хорошо, что он еще не отпустил мою руку, хотя сама не понимаю, почему это не сделала я. Может, он боится меня отпустить?

Я думаю о том, что настанет момент, когда мы расстанемся. Грудь сдавливает, стоит представить, что он вернется в Алинор без меня или окажется в одиночестве на Острове Баррики. Такое ощущение, что перед глазами все рушится, а я жмурюсь, чтобы не смотреть. Нет смысла желать, чтобы все сложилось иначе. Какая ему польза от меня?

Рынок занимает целую улицу, перекрытую для движения. В начале и в конце въезд закрывают фургоны и автомобили.

По обе стороны прилавки, некоторые устроились даже посередине. Тут и вешалки с одеждой, и столы, на которых она выложена стопками в количестве явно большем, чем нужно. И еще множество разнообразной еды. В толпе попадаются певцы с гитарами, желающие заработать на ужин, продавцы газет выкрикивают заголовки.

Мы с Леандером встаем под крышу, доносящиеся запахи еды кружат голову, но он останавливает меня, призывая подождать, когда девочка с газетами подойдет ближе. Он хочет рассмотреть заголовки.

«– Первый советник Тариден посетил Храм Макеана! Читайте последние новости!»

– Очень приятно, что не звучат слова «война» и «убийство», – произносит он и выдыхает.

– А мне будет приятно, если мы все-таки поедим, – парирую я и хмурюсь, видя его улыбку.

– Я ведь вроде как умер, и мне больше не нужна еда. Ладно, ты права, надо поесть, иначе не сможем устоять на ногах.

Толпа несет нас дальше мимо прилавков и вешалок с одеждой, подносами со всевозможными украшениями. Мы выныриваем из потока, заметив те, на которых разложена еда. За прилавками две женщины, на огне стоит широкая неглубокая сковорода, а в масле шкварчат морепродукты с овощами и рисом.

На руках одной из женщин изумрудные знаки мага. Она внимательно следит за тем, чтобы духи не отвлекались и огонь под сковородой горел, попутно собирая плату.

Вторая женщина постоянно что-то режет, перемешивает содержимое сковороды и добавляет новую порцию ингредиентов, чтобы наполненность была постоянно одинаковой.

– Две порции, – говорю я, когда подходит наша очередь.

– Два доллара. – Я копаюсь, ищу по карманам две золотые монеты, а она продолжает: – Все в порядке, милая, ты так спрятала, наверное, боялась обысков.

Я моргаю, не сразу понимая, о чем она. Да, конечно, в последние месяцы корабли из Алинора тщательно осматривают, многое конфискуют, сборы повышают постоянно, в каждом порту называют новые суммы. Я сама была тому свидетелем, когда «Лизабетт» последний раз заходила в иностранный порт. Ее слова наводят на мысль, что матрос на площади был прав – акцент сразу выдает, откуда мы прибыли.

Женщина видит мою растерянность, быстро забирает деньги и улыбается.

– Что ж, моряк, он везде моряк, – говорит она и добавляет уже тише: – Но от доков лучше далеко не отходи, девочка.

– Спасибо, мэм, – отвечаю я. Леандер, кажется, машинально повторяет за мной. Мы отходим в сторону, уступая место следующему из очереди, и ждем, когда вторая женщина положит в жестяные тарелки две щедрые порции.

– Не могу поверить, что еду можно купить за доллар, – шепчет Леандер и внимательно разглядывает сковороду. – Пахнет хорошо. Надеюсь, будет съедобно.

Я смотрю на него с сомнением.

– Ты, кажется, вообще не знаешь, что сколько стоит.

– Зачем мне, – пожимает он плечами.

– Ты… – Я вскипаю и стараюсь подобрать слова: – От тебя есть хоть какая-то польза?

Он усмехается и делает шаг вперед, не сводя глаз с жестяных тарелок, которые женщина за прилавком выдает стоящим впереди.

– Ты не должна задавать такие вопросы. Кстати, почему ты не говоришь со мной так, как все остальные?

– О, это для маскировки.

– Но так было с самого начала.

Теперь я пожимаю плечами.

– Наверное, потому что ты раздражаешь меня больше, чем всех остальных.

– Странно, – задумчиво говорит он, – а ты меня совсем не раздражаешь.

Наконец, готовы наши тарелки, женщина протягивает их нам и вонзает в горку вилку.

Леандер топчется на месте, не зная, как поступить – надо ли куда-то идти или есть здесь. Я улыбаюсь и тащу его в сторону, туда, где в просвете между прилавками стоят и едят покупатели.

Мы быстро орудуем вилками, первые минуты я могу думать только о вкусе еды. Никогда рис не казался мне таким вкусным, в меру соленым и рассыпчатым. Овощи никогда так аппетитно не хрустели, а рыба не таяла на языке. Еда и так была очень неплоха, но голод превратил ужин в пир. Через несколько минут я с удивлением обнаруживаю, что скребу вилкой по дну.