Дазриэль же через несколько секунд пошел за добавкой.

Я должен что-то сказать. Предупредить команду шхуны, пока их работодатели завтракают. Они занимаются парусами, обсуждают, как ловко подобраться к цели. Я чувствую, что должен предупредить, сказать, что люди, которые их наняли, убили уже не один десяток, и они будут убивать снова. Убьют и их.

Вероятно, опасаясь именно этого моего шага, Лаския постоянно держит меня в поле зрения. Но ведь у нее в заложниках моя мать, поэтому я ничего не скажу. Не стоит притворяться даже перед самим собой, что я человек с твердым характером.

Утро плавно переходит в день. Лаския стоит на носу, похожая на гальюнную фигуру. Обеими руками она держится за релинги, словно подгоняет шхуну. Иногда она напоминает мне охотничью собаку, указывающую на загнанную добычу. Она не отрывает взгляд от крошечной лодки у горизонта. По движению губ ясно, что она шепчет одну молитву за другой.

Погода портится с самого рассвета, моряки говорят, что будет гроза.

Я вижу, они становятся подозрительными, понимают, что с Ласкией происходит что-то странное. Эти люди знают море от и до, но эту женщину точно побаиваются. Мне даже жаль, что с нами нет сестры Берис или Руби. Только они способны обуздать Ласкию, хотя сейчас, возможно, это не удалось бы и им.

– Что будет, если они доберутся туда раньше? – спрашиваю я, впервые за много часов нарушая тишину. – Если мы не успеем вовремя?

– Я предусмотрела это до того, как мы выехали из Порт-Наранды, – отвечает Лаския, не отрывая взгляд от точки в море. – Не тревожься, Ваша Светлость. Мы либо сами догоним твоего друга, либо обеспечим ему достойную встречу на месте. На этот раз я не отступлю, пока не увижу его бездыханное тело, можешь быть уверен.

Вновь ощущаю спазмы в желудке, будто по-прежнему лежу в гамаке, раскачивающемся в такт волнам. А ведь у меня не было никаких признаков морской болезни до убийств на кораблях королевского флота. И два года назад по дороге из Алинора ничего подобного не случалось. Получается, причиной тому – многочисленные смерти.

Но, похоже, в ближайшее время у меня не будет выбора, кроме как терпеть. И заплатить сполна за все прошлое. Но мне не хватает смелости это принять.

Время от времени перед глазами появляется лицо Леандера, каким я видел его последний раз в клубе. Он был в высшей степени потрясен, даже рот открыл от удивления, глаза стали круглыми. Пожалуй, я никогда раньше не видел его растерянным, потерявшим контроль над собой, а я ведь знаю его с двенадцати лет.

У Леандера немало недостатков, но он не лгун и не притворщик. Не до такой степени.

Если он говорит, что искал меня, значит… Да и зачем ему лгать? Он не смог бы так быстро придумать, как выпутаться, ведь он был искренне удивлен встрече.

Ему неизвестно, что я – человек Руби. Скорее всего, он понятия не имеет, кто она такая. У него не было причин считать меня врагом.

Вывод напрашивается сам собой – он действительно приходил к нам домой, оставлял письма для меня. Он действительно искал меня. А мама не отдала мне письма и скрыла его визиты из-за своей убежденности в том, что нужно разорвать отношения, начать с чистого листа и смотреть вперед.

Я непременно расспрошу ее обо всем, когда вернусь домой. Если вернусь. Хотя это уже не изменит произошедшего. Сейчас я в таком состоянии, что готов молиться, вот только не знаю, к кому обращаться. Вскоре мы будем рядом с Храмами всех семи богов и Матери. Если Леандер доберется первым, его молитва будет весомее.

Долгое время я считал, что Алинор не дал мне ничего хорошего, только боль. Но сейчас ловлю себя на том, что опускаю веки, чтобы защититься от соленых брызг, и мысленно обращаюсь к Баррике. Прошу ее подождать Леандера и помочь…

Причина проста – если Лаския помешает ему совершить жертвоприношение и у Баррики станет еще меньше сил, тогда зеленые сестры добьются желаемого. Они будут заманивать жителей Мелласеи в Храмы и дальше до той поры, когда Макеан станет сильнее, сбросит чары сна и поднимется. Вот тогда неизвестно, что случится. Но точно что-то страшное.

Боюсь, это будет не просто война между Алинором и Мелласеей и даже не мировая война, в которую втянут все королевства на континенте, а битва, которой не было пять сотен лет.

Война богов.

Я могу думать только об управлении лодкой и шхуне на горизонте. В какой-то момент кажется, что она приближается, и довольно быстро. Вот уже паруса становятся достаточно большими, можно разглядеть детали. Потом внезапно шхуна отстает, но точное расстояние в море определить без приборов сложно.

Гроза подбирается ближе и скоро накроет место, где находимся и мы, и враги.

Ветер усиливается и становится шквалистым, паруса натянулись до предела. Я нервничаю и больше не трачу силы на то, чтобы скрыть это от парней.

Они оба тихие и сосредоточенные, беспрекословно подчиняются моим приказам, когда я велю им зарифить парус. Мы, в отличие от преследователей, не пойдем со всеми поднятыми парусами, ветер может разорвать их. Тогда мы никогда не доберемся до Островов.

Леандер самый молчаливый из нас. Я знаю, он винит во всех наших проблемах себя, хоть и пытается иногда улыбнуться. От выражения его глаз у меня щемит сердце.

Всякий раз, проходя у штурвала мимо меня, он хоть на пару мгновений, но кладет руку поверх моей. Я думала, что надо бы выразить поддержку, пожать его ладонь в ответ, но от холода пальцы окоченели, боюсь, не смогу разжать их.

Всего каких-то пару дней назад я бы противилась его прикосновениям, сама уже не помню почему. Теперь же они утешают меня и дают покой. Больше я не хочу притворяться и делать вид, что испытываю иное.

Я ведь даже хотела позволить ему поцеловать меня.

Я отдаю себе отчет, что случится, когда преследователи нас догонят, а это неминуемо произойдет, когда мы бросим якорь у Островов. Я даже ненадолго пытаюсь представить, как будут выглядеть наши безжизненные тела. Наверное, как Ренса и Кайри. От этих мыслей я почему-то начинаю продумывать способы, которыми нас могут лишить жизни, а потом несколько раз меняю установленный курс. Моя основная задача – как можно дольше не допускать, чтобы они нас догнали. И сейчас я думаю только о том, чтобы доставить Леандера в Храм целым и невредимым.

Я инстинктивно смотрю правее, туда, где у штурвала на «Лизабетт» была закреплена статуэтка Баррики. Я часто прикасалась к ее теплой металлической поверхности, просила о помощи, удаче, а еще направить на верный путь в жизни и помочь развить терпение, чтобы уметь придержать язык. Этих качеств у меня по-прежнему нет.

Когда мы впервые поднялись на борт «Эммы», я заметила на этом месте маленькую фигурку Макеана, сразу открутила болты и оставила ее на берегу.

Неважно, что наше судно мелласеанское по духу. На его борту я, кажется, впервые молюсь Баррике по-настоящему, а не устраиваю торг из уступок ради получения привилегий, как это было в прошлом, когда казалось, что у меня ничего не получается.

Сейчас мои молитвы просты, они идут от самого сердца, я ничего не требую, не прошу.

Все, что мы делаем, – для нашей богини. Я должна оправдать ее доверие.

Помоги мне управлять этой лодкой. Помоги мне доставить его туда, где ему нужно быть.

Я готова отдать за это жизнь, пожертвовать будущим и всем, что у меня есть, всем, что могло быть у нас двоих. Я готова сделать все от меня зависящее.

Не знаю, сколько еще веры и жертв потребуется.

Ледяные брызги летят на меня, когда волна разбивается о борт. Вода попадает в глаза, и я трясу головой.

Мы должны идти вперед, иного пути нет.

Ночью шторм усиливается. Ветер бьет по левому борту. Я вижу, как нарастают волны, как белые шапки поднимаются выше и заставляют нашу лодку крениться больше.