— Велихо-о-о-в-чик, — Смирнова прижимается ко мне.

Это еще что такое?

— Ния, ты ничего не перепутала? — с небольшим испугом и придыханием спрашиваю. — Ласка, нежность… Я ведь занят, мать!

— Нет, — утыкается лицом мне в грудь, сопит и, кажется, пытается носом полностью втянуть меня. — Холодный! С улицы пришел. Там мороз?

— Зима идет, Антония, — отклоняюсь от темной макушки, вздрагивающей и прокручивающейся на моей влажной из-за скупого мокрого снега куртке. — Ты чего?

— Когда ты вернулся? Как нашел? — обхватывает меня руками и, как любимую плюшевую игрушку, теснее прижимает к себе. — Как дела?

Сбила весь настрой! Хотел напугать и сразу бешеную к ногтю прижать, а сейчас выходит задушевный разговор хороших знакомых или как будто закадычных друзей? Надо бы сменить навязываемый этой стервой курс и свернуть в другое русло, пока не стало поздно и я еще способен здраво мыслить. С этой бестией ухо нужно держать востро:

«Помни, на кой тебя сюда сам черт принес и не поддавайся на нежности маленькой гадюки. Ужалит, а ты и не почувствуешь, и не поймешь. Сыграешь в ящик, на который стерва кинет три жмени глиняной земли, а в твоих ногах поставят деревянный крест, как назидание о том, что путь окончен, смотри, червь-человек, на всех живущих с призрачной надеждой и тоской. Покойся с миром, спи спокойно, милый друг!».

— Давно. Все хорошо. А как у тебя?

— Петенька…

Да чтоб тебя!

— Смирно-о-о-о-ва? — наигранно тяну ее фамилию.

— А?

— Мы ведь кровные враги или ты забыла?

— Врун! Мы непримиримые друзья, Петруччио. Ты все перепутал. Представляю, как все обрадуются, когда узнают, что ты в городе. Когда приехал? «Давно» — это не ответ. Сколько ты уже здесь?

— Приехал и все. Успокойся, а то головой поедешь. Всего-то Велихов почтил своим присутствием. Желанный гость из зазеркалья прибыл в отчий дом!

Она со мной играет, что ли? Или это искренняя радость на ее лице? Правда, десять минут назад Антония готова была вышвырнуть меня на улицу и даже вызвать правоохранительные органы, чтобы меня по какой-нибудь статье к ответственности привлечь.

Административная? Само собой напрашивается первым делом. В башке тут же разворачивается нужный кодекс и соответствующая статья. Да полная херня! Какой-нибудь штраф, особое предупреждение и любезное извинение, возможно, стоя на коленях, массируя скулящие от напряжения чашечки сушеным горохом или посеченным пшеном. Тоже ничего хорошего, но без уголовки, если щедро подлизать форменным сатрапам. Однако с полицейским вызовом, ясное дело, ни хрена у шавочки не вышло бы, но тем не менее… А что сейчас? Я типа непримиримый стервы друг? Ну-у-у, мы с ней, конечно, не ругались, не кусались и не дрались, мы просто изощренно мучили друг друга, подбивая на опасные поступки и провоцируя небольшой конфликт… Нас разнимали всем двором! Родители смеялись, а мы, шипя, клялись друг другу, что в следующий раз помощь не придет и мы закончим то, что спором решено и по обоюдному согласия выставлено на кон…

— Кофе будешь? — отстраняется и собачьим взглядом снизу вверх рассматривает меня.

Думал, что приглашу ее в кафе, но, видимо, все планы амором летят, когда Тонечка включает гостеприимную хозяйку и добрую владелицу шоколадного балагана.

— Не откажусь, — скалю зубы и растягиваю в улыбке рот.

Смирнова поворачивается ко мне спиной и направляется к расчетному месту, а я глазею на сладкий товар, раскинувшийся на витринных полках по обеим сторонам.

— Булочку? — протягиваю руку, снимаю сдобную улитку и поднимаю ее вверх.

— Да, пожалуй, — вполоборота отвечает, сильно скашивая свой взгляд.

Уже рисует схему? Просчитывает шаги? Пошла игра? Тонька чувствует подвох и слабое подводное течение?

— Ты замужем? — набираю сдобы и присматриваюсь к большому круглому печенью.

— Еще чего! — хихикает и, подпрыгивая, забирается на небольшое возвышение, в виде старой школьной кафедры перед доской. — А ты уже, наверное, детьми обзавелся или…

— Я вдовец, Смирнова, — отвечаю, не глядя на нее. — Жена умерла, а я вернулся к папе с мамой.

— Мне жаль. Как ты?

Зачем она спросила? Разве отец никому ничего не рассказал? Сомневаюсь, что такое нехорошее событие мимо его друзей прошло. Отец Смирновой — ближайший друг моего папА, а пол мужской любит за сигареткой или кружкой пенного о жизни потрещать.

— Сменим тему, Тоник. Ставь кофе. Есть хочу, — скидываю то, что набрал на прилавок. — Считай товар! Все за мой счет.

— Петь… — настораживается и, кажется, действительно увлажняет свои странные глаза.

— Довольно, Тузик! Плачу карточкой и… — осекаюсь, замечая недавно подаренного неживого пса, сидящим рядом возле антикварной кассы. — Как зовут этого питомца? — киваю на щенка.

— ТибО, — отвечает и пробивает мой товар.

Зашел подарок? Держит рядом, значит, робот ей небезразличен или тот посетитель Тонечке зашел?

— Черный кофе. Мне без сахара, а тебе? — прищурив глаз, интересуюсь у нее.

— Зеленый чай. От кофе воздержусь.

— В завязке, что ли?

— Сердце берегу, — на полном серьезе отвечает.

Намерена прожить сто лет? Нехилые замашки у этой замарашки.

— Смирнова! — рявкаю, протягивая для оплаты свою карточку.

— Ну? — прикладывает к терминалу и ждет подтверждения транзакции.

— Я ведь по объявлению пришел. Хочу, чтобы ты это знала.

— М? — она приклеилась к экрану своего компьютера.

— Шоколатье и сменный продавец, — щелкаю картонной карточкой по прилавку, хлопаю пальцем по бумажному прямоугольнику и подвигаю его поближе к ней.

— Кого предложишь, Велихов? — она рассматривает то, что я ей протянул.

— Себя, Антония.

— Что? — как будто бы не верит в то, что слышит. Прищуривается и и еще раз задает вопрос. — Что ты сказал?

— Мне нужна подработка, Тузик. И старый верный друг. Скучно и сезонная хандра идет. Длинные ночи, короткие дни…

— Ты депрессивный, Велихов?

— Есть немного, — хмыкаю и с шипением смеюсь.

— Нет, — не сводя с меня глаз, отказывает.

— Причина этого решения?

— Ты мужчина.

— Определенно. Но…

— Я ищу женщину, Петруччио. Здесь женский коллектив, а ты…

— Пошловато из твоих уст звучит. Не находишь? Баб плодишь вокруг. Не боишься женских склок и зависти? Вы ведь, девочки, весьма жестоки к себе подобным…

— Я сказала «нет», — грубо обрывает мою речь.

Посмотрим… Похоже, пора выполнять туше и завершать партию.

— Спорим?

— Чего-чего? — Смирнова упирается ладонями в стол.

— Спорим, Тузик? — подмигиваю и про себя считаю. — Мужчина справится с тем, что ты предложишь девочкам, очереди из которых я вообще не наблюдаю. М? Я круче, Ния! Хочешь пари?

Один, два, три…

— Я принимаю, — шипит и протягивает руку.

Руку? Ага-ага! Зажимаю мелкую ладонь и, не прикладывая особых усилий, с легкостью подтаскиваю Тоника к себе лицом и, обхватив затылок, запечатываю наше смелое «слабо» азартным поцелуем в розовые губы.

— М-м-м, — мычит и дергается Ния, но вызов, по-видимому, и поддерживает… И принимает!

На мой внезапный поцелуй Смирнова нежно отвечает.

Мне кажется, или Тоник сильно изменилась с последней нашей встречи?

— А как там? — спрашивает Смирнова, перекатывая между тонких, почти детских, пальцев булочный мякиш. — В той стране? Расскажи хоть что-нибудь…

Она как будто стала старше? Не в том, конечно, смысле, что выглядит суровой, очень взрослой тетей, у которой жизненного, в том числе полового, опыта столько, что страшно рассказать, а список показать зазорно. А в том, что у мелкой шкоды и девочки-«осмелься только попросить» определенно появилась грудь, обрисовалась талия и выступили бедра, да игривый и кокетливый то ли карий, то ли серый глаз горит не юношеским дурным задором, а семафорит диаметрально противоположными сигналами, например:

«Хочешь меня, парень? Нравлюсь? А если так?».