— Привет! — громко выдыхаю и мотаю головой. — Что такое?

— Ты подписал? — глухо задает вопрос.

— Петь… — корчусь, изображая жуткие конвульсии и мимические судороги на своем лице.

— Михаил Андреевич согласен. Осталась твоя виза. Я жду!

Значит:

— Нет! — выставляю руки на пояс.

— Ты юрист, отец. А значит, отдаешь себе отчет, что нарушаешь закон. У нас нет рабства или чего-то подобного. Я отработал положенные две недели, поэтому…

— На хрена? — подхожу к нему и застываю, располагаясь почти вплотную к красивому молодому парню, на которого несколько часов назад организовал с одним придурком странное пари.

— Хочу самостоятельности.

— Чем ты будешь заниматься? — прищурившись, задаю вопрос.

— Я не пропаду.

Не сомневаюсь, но отпускать его все же не хочу. Было дело! Мы с матерью позволили ему уехать и жить собственным домом вдали от нас…

— Как твое здоровье, Петя? — хватаю его за руку. Он собирается уйти, а я держу довольно крепко и ничего не позволяю. — Что было?

— Неважно.

— Ты здоров?

— Вполне, — я вижу, как он мягко улыбается и скашивает взгляд, будто что-то скрывает и недоговаривает. — Больше нет проблем, — видимо, почувствовав, что надо бы подать еще немного информации, пытается убедить меня и избавить себя от будущего потока нехороших для него вопросов.

— А как Тоня? — мягко захожу в нужный поворот.

— Все хорошо.

— Вы встречаетесь? — присев, по-щенячьи заглядываю ему в лицо.

— Да, — спокойно отвечает.

— Давно? — с нескрываемым облегчением в своем голосе задаю, откровенно говоря, чересчур интересующий всех нас вопрос.

— Давно.

— Петь…

— Я не вернусь в контору. Сегодня был мой последний день. Завтра — все!

Да как же так? По-видимому, я все проморгал, пока бегал на стрелки по делам.

— Пока, — сын освобождает свою руку из моего, по всей видимости, некрепкого захвата и покидает мой кабинет.

Высунувшись, провожаю, только для меня, еще мальчишку, на которого у меня был составлен просто-таки аморальный, нечеловеческий контракт с женщиной, на которой я очень счастливо сейчас женат. Тридцать один год назад! Тридцать один — возраст моего Петра и срок совместной жизни с Черепашкой.

Сын замедляется и тормозит у кабинета Мантурова. Он что-то говорит тому, с кем давно знаком, с кем дружил и с кем красивую девушку не поделил. Они о чем-то договариваются, потому как я точно слышу, как Егор говорит:

«Согласен!»,

а Петя после того, как обернувшись на меня еще разок и дружелюбно улыбнувшись напоследок, идет к дверям лифтовой кабины.

Одна неделя, товарищ Сергей Смирнов? Думаю, все произойдет гораздо раньше. Два дня максимум! Нет, пожалуй, я переиграю. Наверное, все-таки…

Один!

Обожаю скорость. Это трудно объяснить. Уж я бы точно не рискнул. Рев мотора бешено заводит, поршневой свист будоражит, стремительное движение подсаживает и вместе с этим все это основательно расслабляет. Похоже, я нашел место, где могу выплеснуть то, что под каемочку подобралось. Переполнилась сучья чаша, а пена через край пошла. Сука! Сильно накипело! Но теперь-то все. Все! Отныне — точно все!

Выжимаю акселератор, нагнетаю мощь и разрезаю плотный воздух, слившись с байком. Не сбавляя скорости, вхожу в повороты, которых на этой трассе, что мух, обсевших плошку с медом. Мельком подмечаю яркие цвета заградительных барьеров, кое-где расплывчатые фигуры любопытных зрителей и тренерскую палатку конюшни, в которой за моим заездом сейчас следит обретенный очень странным образом новый друг. Ярослав Горовой — муж самой главной пресмыкающейся чешуйчатой, самой старшей Смирновой из мелких скользких гадин. «Моментально Уничтоженный Жених» Дари-Дори, «Мужчина, Угнетенный Женщиной», адской Дашкой. На чем мы спелись с ним? Да вот как раз на этом. Он бывший гонщик, травмированный пилот скоростных, дорогостоящих болидов, а я большой поклонник того, чем трудно или невозможно управлять. Кстати, ко всему относится, а не только к гоночным машинкам, байкам или грузовикам соответствующего класса! Тащусь от непокорности и сложности, упрямства и несгибаемости. Я обожаю подчинять, покорять и добиваться, к тому же дух соревнования и гребаный азарт никто еще пока не отменял. Это дело принципа и нестираемая черта характера. Разобьюсь, но черт меня возьми, добьюсь. Очень жаль, что кое-кто считает, что я на большее, чем мне предложено, не способен. По-видимому, настало время показать себя!

Я выбрал скорость… Выбрал драйв!

Согласно оглашенному прейскуранту Горовой предоставляет трассу мне. Я приезжаю в заранее оговоренное с ним время и за отсутствующую плату пользуюсь его любезностью сполна. Посещаю трек, когда он полностью свободен от заездов и очищен от разбитых, не прошедших испытаний прототипов.

— Закругляйся! — спокойно сообщает Ярослав.

Я слышу его четкий и негромкий голос через динамик своего наушника. Он поставил мне одно условие — наша постоянная с ним связь, пока я наматываю круги на хорошо изученном маршруте. Здесь нет проблем!

— Хорошо, — хриплю, заглатывая лишний воздух, и в микрофон заторможенно произношу.

— Петь, хватит на сегодня.

— Хорошо. Вас понял, — зачем-то добавляю раболепие в свой голос.

Плавно снижаю скорость, распрямляюсь и, в последний раз поставив на «козла» машину, приближаюсь к месту нашей встречи с ним. Езда на сногсшибательных оборотах освобождает чакры, прочищает мозг и отключает, в моем случае, самокопание. А сегодня свобода от глупостей и негатива будет как нельзя кстати. Слушание последнего дела, которое я хотел бы довести, закрыть, а после с чистым сердцем и светлыми помыслами перелистнуть страницу, намечено аккурат сегодня, по моим подсчетам — ровно через час.

Через шестьдесят минут я встречусь с Мантуровым Егором. Нам надо бы кое-что обговорить и принять наконец-таки взвешенное, окончательное решение.

В идеале все должно быть именно так! Так, как я только вот ментально описал. Однако не уверен, что смогу себя сдержать. Ярость туго поддается контролю, а силу можно и не рассчитать. Вот поэтому я здесь. Хочу расслабить булки, расчесать запутанные нервы и выровнять нестройный ритм своего сердца лишь для того, чтобы реагировать по ситуации с горячим сердцем и смертельно ледяной башкой. Эмоции там точно ни к чему — довольно! Я сделал все, чтобы он отвалил от магазина, а главное — от Нии.

Да, да, и еще раз да! Я нагло влез в расследование и пас все, что там нежданчиком всплывало и потом, как по накатанному, происходило. Видимо, кто-то наверху сильно любит Тоньку, удовлетворительно относится ко мне и в целом терпит нас. От сердца отлегло лишь тогда, когда результаты смывов отсигналили отрицательным значком. И все как будто стало бодрячком. Но, к сожалению, осталась другая блядская проблема — мое упорное недавнее желание попасть на кулинарные курсы шоколатье. Я лихо и слегка самоуверенно подтасовал анализы, тем самым организовав себе чистенькую санитарную книжку. За деньги купил незапятнанную личную историю, стер сведения о том, что венерически нездоров, заразен, опасен и негоден для сотрудничества не только с шоколадом, но и с пищевой промышленностью в общем. Санитарные нормы никто не отменял, в конце концов!

А это, дорогие, самое настоящее мошенничество… Другая, черт возьми, статья! Смирнова о том, что я творил, естественно, не подозревала, то есть на нашей очной ставке Тосик сильно потекла бы и окончательно раскисла, но все же заверяла бы предобрейшее соответствующее ведомство, что ничего о моих противоправных действиях не знала. Но, как говорится, незнание не снимает с девочки ответственности.

«Где справедливость, господа?» — поэтому я взял всю вину на себя. Признался Мантурову, что обманул, что подсунул липовые справки, что дал взятку, что пропуск на шоколадную кухню незаконно организовал. Егор ведь в курсе, что со мною было, но он, как оказалось после, не ожидал, что я осмелился на такой крутой обман.