— Мы взрослые разнополые люди…

— Тем лучше, Велихов. Значит, разумные, состоявшиеся и юношеской херни не натворим. Едем? — спрыгивает на пол и поворачивается спиной.

— Я ведь не согласился, — прищуриваюсь и вслед шиплю.

— Прощай! — вскидывает руку вверх и, виляя задницей, подскакивающей, словно издевающейся, походкой направляется в свой рабочий кабинет. — Трудоустройством можешь не заморачиваться. Слился, потому что слабачок! Каким ты был, — даже стерва песню напевает, — таким ты и остался…

Р-р-р! Похоже, мой черед — глубоко вздыхаю, в большом неудовольствии закатываю глаза и съезжаю задницей со стула.

— Мы недоговорили, Тоник! — иду за ней, пытаясь упрямой стерве что-то разумное почти на пальцах доказать.

— Отнюдь. «Нет» значит «нет»! А ты, дружок, свободен! Не научился, Велиховчик, на слабо играть. М-м-м, мне так жаль, Петруччио-о-о-о, — скулит, изображая мелкую сучару в течной период, когда большие кобели ее не выбирают, сознательно игнорируя малышку. — Прощай-прощай…

— Хочешь в гости?

Быстро поворачивается ко мне лицом:

— Хочу и именно сейчас!

Надеюсь, что потом о своем любезном, нежном и гостеприимном предложении не пожалею. Ничего не потеряю, если тупо покажу огромную жилплощадь, на которой с большим комфортом самостоятельно живу. Отец отдал в мое распоряжение свою пустующую холостяцкую квартиру. Как мама говорит:

«Неудобную берлогу и необжитую конуру!».

Возможно! Но, как по мне, там очень круто и свободно, к тому же я ее обжил. Пространство — хоть полонез и краковяк танцуй, прокручивая фуэте. Все есть, конечно: и экономичная по содержанию мебель, и мои личные вещи, и книги, и персональный гардероб, и кухонная утварь, плита и мелкая бытовая техника, и мини-прачечная — я стирать люблю, и даже тренажерный зал с «Богданом» — резиновый урод, которого я периодически колю, рублю и протыкаю, когда рассиживаюсь дома в неблагоприятные жизненные моменты, каких, похоже, в скором времени прибавится, если я не скину вгрызшегося в мой загривок Тузика, как надоедливую вшу. А всего-то хотел дополнительного бабла срубить, вспомнить детство и скинуть случайный сплин. Болеть всегда тоскливо… Херня! Я просто пошутить решил. Вот, видимо, в моей шараде непредсказуемо появился чрезвычайно тайный смысл.

Моя жилплощадь по квадратам, безусловно, позволяет взять соседа и не одного, только если случаем ко мне подселенные герои не станут настаивать на чем-то огороженном и собственном пространстве. Ведь на протяжении моей квартиры, согласно так называемому генплану, к счастью или чьему-то сожалению, не предусмотрено ни одной двери и какой-нибудь несущей, ни хрена не вынужденной, стены… Кирпичные колонны, металлические перекрытия, и деревянные стропила — как бы все! Такая вот по задумке прежнего хозяина моя нынешняя квартира.

— Это что? — кошачьим шагом Тонечка вползает в пока что темное и мрачное помещение.

— Возражения? — хлопнув выключателем, врубаю полное освещение своей квартиры. — Сразу говори!

— Офи-и-и-игеть! — запрокинув голову, сиреной в потолок визжит, и тут же тянет с плеч свое пальто. — Куда можно повесить? — протягивает мне, предлагая поухаживать за ней, как за дамой, которую я с определенной целью к себе в дом привел.

Ну, до чего же изворотливая стерва!

— Давай, — забираю то ли куртку, то ли лохматый полушубок, то ли зимнее пальто и помещаю, силой затолкав, в огромный шкаф.

— Спасибо. Боже мой, Боже мой! Как здесь круто и красиво! — кусает кулачки и разрезает, как струной, звенящей нотой си, спокойный до ее сюда вторжения мой личный воздух.

Я что-то, мать твою, никак не въеду в этот писк. Так плохо или слишком хорошо, а, стало быть, я себя обрек на женское присутствие в этом тихом и укромном месте? Ее устраивает, что здесь как будто стадион для домашних соревнований по футболу: вот поле, например, и зрительские трибуны, а там фудкорт и туалеты для фанатов, перебравших с пивом — все при параде и ждет болельщиков и соревнующиеся команды. Футбол по габаритам, безусловно, мини, но это абсолютно не снижает градус восхищения, которое транслирует Антония, пища и прыгая на месте, словно в сказочное место за конфетами случайно забрела.

— Петя-я-я… — обхватив рукой колону, Смирнова заворачивает восхищения, ни разу не споткнувшись в выражениях. — Очень красиво. А где…

— Нет отдельных комнат. Такая планировка. Все? — не двигаюсь и не отхожу от входной двери.

— Ты не сказал, что это…

— Об этом не стоял вопрос, — шумно выдыхаю ртом и нервно скидываю обувь. — Чай, кофе, сок?

— Тут так клево!

По-видимому, Тузик будет свой чаек?

— Кухня там, — рукой указываю направление, — прошу.

— А службы? — семенит туда, посматривая беглым взором по сторонам. — Ой-ой, а это что?

Какая-нибудь чепуха, которая возбуждает Тонечку, как конфетный фантик разыгравшегося мелкого котенка, желающего молочка.

— Все есть. Это квартира, а не хлев. Туда… — грублю и жестким тоном направляю.

— Я понимаю, — Антония опускает голову и резко вскрикивает. — Черт побери! Я обувь не сняла. Петруччио, прости-прости, — она вдруг резко разворачивается и без разбору, с огромной силы, в силу своей дури и неудержимого желания разуться мелким телом на полной скорости врезается в меня, как в неподвижную и правильно припаркованную на обочине огромную машину. — И-и-и-и…

Это еще что такое? Перед собой я вижу темную макушку, гордо выставленный, словно вызовом отмеченный точеный, острый дергающийся в желании «поплакать» женский подбородок и яркие блестящие глаза, длинные завитые, очень четкие и черные ресницы, густые, вычесанные специальной щеткой брови, гладкий кончик носа, как будто что-то шепчущие розовые губы и обворожительный румянец на щеках. Она не красится? Где чертов макияж и жирная вонючая помада? Их нет, а то, что я перед собой размыто вижу — ее природный шарм, наличие которого давно отметил, еще с первой нашей встречи. Смирнова — стерва, шавка, мелкая засранка — вызывающе красива и обворожительно хороша. Я бы… Сжимаю кулаки и стискиваю зубы:

«К черту все здесь разъе.ать, чтоб Нии неповадно было! Не будет жить со мной… У меня в трусах обосновался охренительный стояк еще, похоже, с долбанного магазина, в машине странно отпустило — я выдохнул и неспокойный дух с облегчением перевел, да потому что обогрев салона не включал — вот в чем было дело. А сейчас… Опять голодненький проснулся, словно разыгрался от вечерней температуры и близости красивого, но недоступного по двумя причинам женского тела. Сейчас проснувшемуся я обе должен тихо называть?».

— Тонь… — глядя на нее, стараясь сохранять спокойствие, вкрадчиво произношу.

— А? — Тузик смаргивает, но глаз с меня не сводит.

— Ты залезла сапогами мне на ноги. Это…

Су-у-у-у-ка! Оче-е-е-ень больно!

— Ой, прости меня…

En garde! Prêts? Allez (франц.) — На страже! Готовы? Вперед! В фехтовании команда принять положение соответствующей боевой стойки или оборонительной позиции.

— Белое или красное? — жонглирую двумя бутылками с вином, словно цирковыми булавами. — Что предпочитаешь, юная Смирнова? Дилемма — две жалкие позиции и твое мгновенное решение.

— Красное, конечно, — не оборачиваясь, Ния спокойно отвечает.

Отставляю то, которое оказалось не в чести, а добровольный алкогольный выбор, наоборот, приближаю к себе. Приподнимаю бутылку и подсовываю темную стеклотару впритык, под свой нос.

— М-м-м, Тузик, а ты уверена в своем выборе? Есть еще одна попытка, так называемый последний шанс. А? — растягиваю рот улыбкой, припоминая странную историю именно этого напитка. — Мне кажется, вернее — я практически уверен, что сей продукт за три целковых похмельное утро способен превратить в кромешный рвотный ад. Боюсь, что не выдержу твоего крика в попытках вызвать духов из преисподней, чтобы…

— Это обыкновенный глинтвейн, Велихов, — отрезает, сводя на нет мои попытки предсказать позор, который ждет любительницу красного неизвестной торговой марки. — Отставить панику, Петруччио. Все прокипячу, а нехорошее веселье выпарю, затем добавлю пряности, к тому же мы, если ты, дружочек, не будешь здесь крутиться и отвлекать меня, сытно поужинаем с бокальчиком горячего винца. Еще немножко нужно потерпеть…