— Чего ты, кроха? Все хорошо, не надо плакать, — подбородком прижимаю подрагивающую сильно детскую головку. — Кира! — негромко зову девушку, которая сейчас должна находиться на своем рабочем месте у расчетного прилавка. — Кира-а-а? Ты где?

Она не отвечает, зато я слышу четкие шаги и спокойное дыхание позднего посетителя с той стороны вертикальной витрины, возле которой мы с племянником застряли до момента разрывающего тишину колокольного звонка. Он рядом? Здесь? Возле или напротив нас? Как изваяние застываю и не отвожу глаза от лотка с большими расписными пряниками. Игорь громко всхлипывает, квакает, затем закидывает ручки мне за шею и прячет личико на моем плече. Он боится и открыто демонстрирует свой страх мне. Мне? Как будто я смогу что-то сделать в случае нападения…

— Ау? Эй? Где Вы? Выйдете, пожалуйста, — обращаюсь к безмолвному прилавку, раскинувшемуся передо мной. — Со мной сейчас находится маленький ребенок. Пожалуйста! Вы сильно пугаете его. Ведите себя достойно. Он еще совсем кроха. Ау?

В ответ звенящая и оглушающая тишина. Еще теснее прижимаю мелкого и упираюсь спиной в противоположную стену.

— Кира! — громко и уверенно имя девушки произношу.

По-моему, этот кто-то сейчас язвительно смеется. Он издевается? Больной или действительно опасный человек?

— Кто Вы?

Однозначно мимо! Посетитель, кто бы он ни был — мужчина или женщина — не намерен отвечать. Тяжело собраться и принять взвешенное решение, когда на моем плече хнычет крохотная жизнь, а напротив, скрытый высокой торговой мебелью стоит, по всей видимости, неадекватный человек.

— Могу Вам чем-нибудь помочь? — спокойный женский голос вклинивается в наше жуткое молчание. — Касса здесь!

Похоже, незнакомец, кто бы он ни был, отходит от стеллажа и двигается по направлению к продавщице, отсыпающей ему довольно милые и любезные слова:

«Пожалуйста… Будьте так добры… Пакет? Наличность, карточка… Вам у нас понравилось? Рекомендую это…» — стандартный набор фраз кассира, которому нужно рассчитать требовательного, потому что платежеспособного, клиента.

Пока она щебечет и старается ублажить покупателя, я осторожно обхожу витрину, одно нехорошее мгновение назад разделяющую нас с этим неизвестным человеком. Прижимая к себе Игорька и нашептывая ему на ушко подходящие нерядовому случаю слова, заворачиваю в нужный ряд…

Черная мужская высокая фигура стоит спиной ко мне. Темноволосый парень в кожаной короткой куртке и с мотоциклетном шлемом в своей руке, отставив зад и оперевшись на широкую поверхность торгового стола, о чем-то тихо и довольно мило беседует с кассиром.

— У вас уютно, — говорит мужчина.

— Вы у нас впервые?

— Да.

И надеюсь, что повторов этого неприятного типа у нас впредь не будет. Я не вижу его лица, но поведение откровенного мерзавца, надменной сволочи, которая была осведомлена о том, что со мной крохотный мальчишка, и даже зная это, не переставала нас с племянником пугать.

«Чтоб ты подавился тем, что здесь купил!» — про себя желаю мотоциклисту.

Пока кляну и к высшим силам взываю, не замечаю, как спотыкаюсь о что-то мелкое, некрупное, но твердое и определенно весовое:

«Господи! Что это такое?».

— Всего доброго, — Кира прощается с посетителем, лица которого я так и не успела разглядеть, потому как споткнулась об…

Игрушку?

Собака-робот… Механизированный пес на пластиковых лапах… Щенок, вращающий головой и поднимающий в игривой стойке зад… Серый программируемый питомец сидит на кафельном полу в торговом зале, а рядом, на второй полке прилавка с конфетами ручной работы находится его пульт с запиской:

«Привет, меня зовут ТибО! Давай дружить, Антония?».

Прямоугольный белый, сильно вытянутый почтовый конверт с логотипом специализированной медицинской лаборатории лежит на моем столе уже почти пятнадцать минут. Доставлен чересчур улыбчивым и весьма болтливым юношей-курьером и передан лично мне, в дрожащие от нетерпения или страха неизвестности руки вынужденного пациента — отменный сервис и своевременная доставка, нечего сказать. Ну, так еще бы! Внутри ведь нехороший приговор молодому человеку, у которого, как принято говорить, вся жизнь маячит впереди и все только-только начинается.

Не моргая все эти пятнадцать минут, я слепо пялюсь в одну точку, изучая красивую, чего уж тут, закрученную геральдическими лилиями монограмму холодного на сочувствия учреждения, которое через несколько мимолетных минут или секунд выдаст мне скупой почти автоматический вердикт о том, что я не годен к дальнейшей половой жизни, или, как вариант, на мне, как на когда-то абсолютно здоровом и молодом, до некоторого времени физически привлекательном человеке можно поставить жирный черный крест и забыть на весьма продолжительное время об отношениях сексуального характера с малышками, отбоя у которых у меня никогда не было. Пиздец!

Прикрываю глаза, сцепляю зубы, укладываю ровной линией губы и шумно носом забираю воздух. Застываю на живительном глотке, а затем резко распахнув глаза, громко выдыхаю:

— Бля-я-я-я…

— Привет! — оперевшись на дверной проем и почти просунувшись в мой рабочий кабинет, с добродушной и всегда располагающей к себе улыбкой здоровается Егор.

Не отвечаю, зато демонстративно отворачиваюсь от друга, выставляя ему напоказ спинку высокого кожаного кресла.

— Петь, ты чего? Не в духе? Кто обидел нашу голубую кровь?

Кажется, он все-таки вошел в мой кабинет? Какого черта? Я об этом не просил и не разрешил его визит, поэтому:

— Мантуров, выйди на хрен и оставь свой абсолютно неуместный юмор. Голубая, розовая или золотая. Не тебе об этом говорить, не понятно чей сынок! — рычу и снова прикрываю глаза, сильно воспаленные то ли спертым жестким воздухом, то ли солью мужских слез, которые показывать нельзя, если они не по весомым случаям или стоящим причинам — по долгожданному «да» от зазнобы, рождению первого, второго и последующего ребенка, например, или смерти родителей, уставших от тяжелой жизни и выбрыков собственных детей. В любой период жизни настоящий мужик должен быть героем и не увлажнять скупой слезой своих жестких и пытливых глаз.

— Что случилось? — Егор укладывает ладонь мне на плечо и пару раз сжимает. — Велихов, кто тебя обидел? За обедом ты вроде был как все. Как все нормальные мудаки — поправочка и уточнение. А сейчас? Неспокойно в датском королевстве? Чего там у тебя произошло?

— Ты еще здесь? — сиплю в ответ.

— Да. Петь…

— Иди на хрен! — дергаюсь, пытаясь скинуть его типа дружеский поддерживающий жест.

— Через пять минут совещание, если это интересно. Остынь и приведи себя в чувства. Ведешь себя, как в баба в ПМС.

Интересно? Чрезвычайно! А главное, очень своевременно — под конец сегодня и так слишком продолжительного рабочего дня. С чего бы? Отец решил в босса поиграть или дать разгон и проредить слишком многочисленные кадры? Контора — только на бумаге, а на самом деле — завод юридических крыс. Нас тут слишком много рядовых трудяг, зато начальников как будто двое. Вернее, они с Ланкевичем в чем-то соревнуются и по справедливости делят наши трудодни. Одну неделю Михаил Андреевич пилит штат, а через семь дней мой серьезный, временами хмурый, отче заступает в караул и устраивает начальственное представление в виде совещаний под конец службы, когда по домам уже пора, а не просиживать штаны в очень неудобных стульях вокруг круглого совещательного, почти рыцарского, стола. Но мне, сосунку-законнику, как говорит отец, деваться некуда — нужна работа и занятие по душе, которое бы приносило солидный заработок и увеличивало финансовый доход ежемесячным перечислением денежных средств на мой личный счет. Так что… Да! Я работаю на папу в прямом и переносном смысле слова. А вот Егор… Смешно до колик и слез из глаз, но «Егорыч» — это «разведенный», однако все-таки законнорожденный, отпрыск компаньона моего отца. Мантурова — девичья фамилия бывшей жены Ланкевича. При пышном, чего скрывать, разводе родительница довольно громко приложила дверью о стены полного комфорта и теплого уюта с дорогим спокойным адвокатом, но, увы, ничего из денежного или вещественного не взяла, зато больно уколола новой метрикой единственного сынка и, как следствие, первым паспортом мальчишки, наследника хорошо известной и зарекомендовавшей себя в соответствующих кругах фамилией. Мантуров Егор Михайлович — сын и престолонаследник Мишеньки Ланкевича, второго босса фирмы и единственного, по профессиональной линии, конечно, друга моего отца…