— Красивое пузико, — провожу зеленым колоском по пульсирующему прессу. — Дырочка маленькая, словно ты Святым Духом питалась, а не тем, что тетя Женя предлагала, пока носила тебя.

— На лирику потянуло? — из-под руки, закинутой себе на лоб, язвительность транслирует объевшаяся мясом Ния.

— Немного, — плюхаюсь на живот рядом с ней, упираясь локтями в землю, вставляю жесткую травинку в зубы. — Поласкать? — цежу сквозь плотно сомкнутые губы.

— Не откажусь, — поглядывает на меня через темные ресницы, прищурив один глаз.

— Не заласкай только! — ехидничает проходящий мимо Сашка. — Развалилась, бесстыжая. Хоть бы…

— Халва, пошел на х… — не успеваю до конца озвучить маршрут для брата.

Смирнова несильно, но все же неожиданно хлопает по моим губам и грозно шикает:

— А ну-ка, перестань! — прижимая подбородок к груди, указывает мне. — Начинай ласкать, Петя. Ей-богу, я устала ждать. Только языком чешешь, пугаешь, грозишься, а ничего не начинаешь. Где твое соблазнение? Где твой скрытый шарм? А? М? Где «этот мужчина добивается внимания этой женщины»? Вот она я, а где же «он»? Тот, кто эту курочку возьмет?

— Ты похотливая, что ли? — посмеиваясь, шепчу ей в пуп.

— Возможно, — с придыханием отвечает. — Только не губами, а тем колоском, Петруччио.

— Кто ж тебя так развратил, Смирнова?

— Хм!

И это я, по ее мнению, должен принять за все объясняющий ответ или это только для затравки, а обоснование еще в пути, где-то забурилось.

— И все же! Я был женат, к тому же парень. Мой опыт…

— Ты мизогинист, Велиховчик?

— Э-э-э?

— Женоненавистник?

— Э-э-э! — щекочу ей перевязанную акушером «впадину». — Я девочек люблю. Люблю-люблю!

— Считаешь, что половой опыт имеет только мужчина?

— Чего ты выступаешь? — подползаю ближе и утыкаюсь носом в обнаженное плечо. — Мне интересно…

— Сколько у меня было мужчин? Не боишься потеряться в количестве, которое я назову?

— Только не привирай, Тосечка. Я все вижу и понимаю.

— Интересно-интересно, — она приподнимается и утыкается локтями в подстилку, приблизив нос к моему лицу, которое сейчас я вынужденно держу на расстоянии.

— Ты бравируешь, строишь из себя опытную даму. Такую, — подаюсь вперед и языком притрагиваюсь к ушку, запуская кончик в маленькую раковинку, — профурсетку, маленькую потаскушку, всезнайку, многостаночницу, почти интердевочку, хотя…

— Ничего не буду доказывать, — перебивает, словно отрезает.

— Не надо, — скрещиваю наши взгляды. — Это глупость, когда советуют открыто рассказать новую партнеру о своем сексуальном прошлом. Я не хочу…

— Сменим тему, — грубо обрывает и бегает глазами по моему лицу.

— Я не хочу знать о тебе ничего. Ничего, что было без меня, до меня. Ты понимаешь?

— Сменим тему, Велихов, — Смирнова внезапно снова падает на спинку. — Итак! Как же ты намерен покорять меня?

— Покорять? — удивленно изгибаю бровь.

— Я лишь повторяю твои слова, дружок, когда ты предложил собственное пари без дополнительных условий на две короткие недели. Сказал, что я будто поплыву от твоей галантности, внимательности и природного шарма. Вот твой отец… — она неспешно поворачивает голову туда, где он сидит в обнимку с мамой. Старшие нас, конечно же, не замечают, зато Антония подвисает на моем папуле, словно имеет на старикана виды и далеко идущие плотские планы.

— Ему семьдесят лет. Побойся Бога! Он счастливо женат, имеет двух сыновей, к тому же он ссыкло, который никогда не изменял моей маме. Женатые не изменяют, Туз…

— Чего-чего?

— Они развлекаются и вносят в свою жизнь разнообразие, за которым скучают, потягивая семейную лямку.

— Ты грубиян! — заключает с небольшим толчком в мое плечо.

— Я ревную!

— Чего-чего?

— Отец в возрасте, но он хорош, а ты…

— Петруччио хлебнул пивка и парня понесло? — задушенно хохочет.

— Я приготовил кое-что, — меняю резко тему разговора.

Довольно об отце! А я действительно ревную. Черт меня и его возьми! Страшит не факт или наличие события, как такового, а то, что по отношению к кому и как. К собственному отцу! Ревность — это низкая самооценка и неуверенность в партнере, еще это тихий абьюз и тонкая манипуляция. По-моему, все, что я привел, свидетельствует о психическом нездоровье того, кто этой ревностью сейчас живет.

— Что?

— Вот, — вытягиваю из заднего кармана сложенный в три или четыре раза глянцевый листок.

Тоня разворачивает то, что я ей предлагаю, шурует глазками по строчкам, переворачивает, внимательно рассматривает картинки, сощурив взгляд, еще разок прочитывает содержание, а потом спокойно возвращает мне.

— И что?

— Это уже завтра, Тосик! Четырнадцать дней вдвоем. На реке, собственная комфортная каюта, питательный завтрак, полноценный обед, легкий ужин, познавательные экскурсии, наши шлюзы количеством три штуки и…

— Золотое кольцо? — пытается знанием поразить меня.

— Нет, конечно, но маршрут тоже закольцован, а двигаться мы будем по реке, на которой выросли. Я…

— Ты интересовался, не страдаю ли я морской болезнью?

— Да. И ты, — запускаю кончик пальца ей в пупочек, Тоник дергается и кожицей зажимает мой импровизированный щуп, — сказала, что проблем с этим нет.

— Ты устроил свидание в том доме на воде, чтобы…

— Это пробный заплыв, Ния. Мне показалось, что с тобой было все в порядке. Я ошибся?

— Нет.

Кроме, выпитого вина, от которого ее вело! Или я придумываю и Тосик просто по умолчанию такая. Она переволновалась, перенервничала и изображала женщину-вамп, хотя, на самом деле, маленький, очаровательный… Щенок, требующий нежных почесушек!

— Я согласна, Велиховчик, — откинув листок, обнимает мое лицо и притягивает его к себе. — Пари есть пари! Попробуй покорить меня, дружок.

— Вчера ты говорила, что уже влюбилась, — подмигиваю ей, — что без ума от меня, что уже моя, что…

— Одна жена и больше никого? Я права? — Смирнова ерзает губами по моим губам, сильно прыская, издевается.

Она смеется надо мной?

— Что это значит? — прикрываю веки.

— Я у тебя вторая, половой герой?

— Что ты лепишь?

— Ты очень доверчивый, Петруччио. Как оструганная доска, жутко прямой и простодырый. Как ты сволочей от ответственности отмазываешь, если…

— Я занимаюсь разводами, Смирнова. Не передергивай, пожалуйста.

— Сам себя развел?

— Я овдовел. А ты забываешься, Ния! — рявкаю с закрытыми глазами, потому как не хочу смотреть в ее смеющееся лицо. Она ведь провоцирует меня, заставляет грубить и выставлять себя в не очень выгодном свете. Вот хрен тебе и шишечка в придачу, стерва!

— Я флиртовала и порола чушь, которую ухажеры обожают слышать. Фр-фр-фр! — фыркает, шумно выдыхая. — Я никогда в тебя не влюблюсь, Велихов. Устанешь покорять! Я не поддамся. Н-и-к-о-г-д-а! Услышал?

— Опять игра, да? — трепеща ресницами, задаю вопрос. — А как же «люблю свидания», «спасибо, что пригласил» и тэ дэ, и тэ пэ? «Не обижай меня, Петенька, я не выдержу издевательств»? Ты…

— Именно! Игра и все! Я не влюбляюсь в мужиков, с которыми встречаюсь. Мне скучно, а с тобой нормально, потому что…

— Ты со мной играешь?

— В круиз поеду, Велихов. Это очень интересно и потом…

Ну и стерва ты такая! Не желаю слышать больше ничего…

— Заверь меня, пожалуйста, что это действительно работает, — уже в третий раз она просматривает таблицу, на которой отображается внутренняя жизнь «Шоколадницы» в сроках выполнения договоров, огромных цифрах прибыли и недостачи, лупоглазых процентах скидок и надбавок, ломаных графиках и линиях тренда с коэффициентами аппроксимации и корреляции, слабых рисках и соответствующих вероятностях. — Петя? — Ния с неохотой отрывается от стоящего на ее коленях ультрабука и обращается уже в который раз ко мне с одним и тем же вопросом.

— Работает, — сухо отвечаю, зато бодро киваю головой в собственное подтверждение.