— Не надо, Петруччио.

— Мешаю, что ли? — прыскаю. — Или отвлекаю? — еще один смешок и мое невесомое движение носом в ее пахучих волосах. — Или…

— Что будет завтра? Зачем спросил? — Тоня отставляет задницу и попадает булочками на мой член. — У тебя проблемы с эрекцией, Буратино? — стерва крутит жопой, потирается и бьется своей промежностью о страдающего за близостью «малыша», она пошленько хихикает и точно издевается.

А я… А я, прикрыв глаза, шепчу:

— Хочу пригласить тебя на свидание. Согласна?

Она вдруг резко прекращает пошлые движения, а я от внезапно прерванного балдежа распахиваю глаза.

— Что такое? — спрашиваю у Нии.

— Свидание? — Тосик поворачивает голову и откидывает кухонную утварь. Лопатка скачет по поверхности, затем проскальзывает несколько гладких сантиметров и, перелетев оставшееся расстояние, прибывает в заданное место назначения — где-то с той стороны рабочего стола на холодном кафельном полу.

— Ты и я, — упираюсь лбом в ее затылок, ввинчиваюсь, буравлю дырочку в женской голове. — Что скажешь?

— Скажу, что ты заболел!

А вот этого в моем плане не было! Значит, вынужденно переходим к сверхжестким мерам. Обнимаю Тосика и укладываю верхней половиной ее тела на теплый стол.

— Ты… — шипит Смирнова. — Пусти-и-и-и…

Я вижу, как дергается ее рука, как ладошка попадает в формочки с только что разлитым в них шоколадом, как сильно пачкаются ее пальцы, а вот как она, мерзавка, прокручивается подо мной, зафиксировать, к сожалению, не успеваю, поэтому получаю какао-кистью прямо в рожу.

— Ой-ой-ой! У-и-и-и! — Тузик взвизгивает и зажмуривается, словно испугавшись законной и неминуемой отдачи.

А это очень вкусно! Супер! Обалденно! У нее, конечно же, как для жалкой мелочи, чересчур тяжелая рука, но большой, почти возвышенный, талант в кулинарии. Облизываю то, что стекает с моих губ и капает ей на шею и свободную от воротниковой зоны грудь.

— Страшно? — встряхиваю распластанную подо мной. — Отвечай, Смирнова!

— Пусти-и-и, — пищит и почему-то задирает ноги, словно бежит, но только на весу.

Тузик крутит виртуальные велосипедные педали, брыкается и, упираясь запачканными в сладкое руками мне в плечи, почти самостоятельно забирается всем телом на рабочий стол.

В последнем положении я не виноват, маленькая стерва сама на это напросилась! Перехватываю мелкие сучащие перед моим носом грязные ручонки и развожу их по сторонам. Зажав запястья, прикладываю шустрые конечности о стол.

— Спокойно! — рычу, всматриваясь в ее испуганное — это несомненно — свекольное лицо. — Готовься к жестокой экзекуции, стерва! — наигранно ей угрожаю.

— К чему, к чему? — остановив мельтешение подо мной, выпучивает глазки. — Слезь с меня, козел!

Отнюдь! Все будет не так, а наоборот. Протягиваю Нию по всему столу и следом забираюсь на него, укладываясь сверху на агонизирующую — и никак иначе — девку.

— Испачкаешь платье! — вопит и пытается стряхнуть меня с себя.

Ах, так! Завожу ей за голову крутящиеся в моих тисках руки, фиксирую их одной своей, а вторую тут же погружаю в шоколад, который мы своей возней все-таки уже испортили.

— Не смей, — всхлипывает и тут же сводит губы, растягивая их в прямую линию. Теперь мычит и кривит рот.

«Пришла сладкая расплата, маленький и бешеный щенок!» — прыскаю и наношу коричневый макияж на щеки Нии. Приподнимаюсь, немного отклоняюсь, рассматриваю то, что натворил издалека, как начинающий художник, а затем губами собираю весь шоколад, который ей по лицу растер. Тоня стонет, но подставляется. Смирнова выгибает спину, сильно бьется грудью, упираясь маленькими сиськами и растирая о мое тело всегда готовые на сексуальный подвиг шаловливые соски.

— Пари хочешь, Тосик? — в перерывах между облизыванием, предлагаю.

— Какое? — подкатив глаза, с придыханием шепчет.

— Ты будешь моей.

Похоже, это шок! Возможно, даже болевой!

— Больной, чокнутый, ненормальный, — мотает головой, попадая волосами в брызги сладкого продукта, которых на столе словно блох на дворовом кобеле.

— Через пятнадцать дней ты будешь боготворить меня, Смирнова! И умолять, чтобы я по-настоящему трахнул тебя.

— Мне сейчас смешно, — она еще раз шлепает ладонью по моей щеке.

— Хочешь посмеяться после? После того, как…

— Две недели? — внезапно переспрашивает срок.

— Да.

— Условия?

Впервые в нашей практике:

— Без условий, Тузик. Я добиваюсь тебя, а если…

— А если я не поведусь на твои попытки? — подмигивает и пальцем, испачканным какао продуктом, проводит прямую линию по спинке моего носа.

— Ничего не будет. Забудем и дальше пойдем.

— Так неинтересно, Велиховчик, — внезапно шире раздвигает ноги и приподнимает таз. — Ты, как погляжу, давно созрел. А мне до чего-то подобного нужно больше времени, а не жалких две недели.

— Четырнадцать дней, Ния, и ни днем больше. Отсчет пойдет с понедельника, два дня даю нам на притирку.

— Поэтому ты зовешь меня на свидание? — приподнимает голову и тянется губами к кончику моего носа. — Иди сюда, деревянный мальчик!

Приближаюсь, склоняюсь ниже, касаюсь лбом женской переносицы и в губы ей шепчу:

— Ты влюбишься в меня, Антония! Спорим или…

— Свидание? — мечтательно произносит только это слово.

— Да, — все точно подтверждаю.

— Я согласна, — хохочет и прикусывает мою нижнюю губу.

Отличненько! Значит, по рукам!

— А теперь держись, — ухмыляюсь и прохожусь испачканными в шоколаде губами по ее тонкой шее.

— Ой, боюсь-боюсь.

— Сегодня не через… Хм-хм? — она подкатывает глаза и кивком указывает куда-то неопределенно вверх. — Решил проявить почтение, Петруччио?

— Очень смешно, — сквозь зубы отвечаю и странно мнусь, переступая с ноги на ногу возле открытой для меня двери.

Да уж! Мои геройства даром не прошли и будут вспоминаться, видимо, до тех пор, пока исполнитель, то есть я, не отчебучит что-нибудь иное и не перебьет первоначальный рекорд, который сам же неожиданно поставил. Случайно, случайно! Невзначай. Не знаю — честное-пречестное слово, что на меня тогда нашло, но я дважды незаконно, наглой контрабандой, с нарушением территориальных границ дворца Смирновых, посетил комнату Тоньки и оба раза — так совпало — не через центральный вход.

«Нет, нет, нет, ни в коем разе! Да ты мелкая острячка, как я погляжу» — похоже, с Юлой мы не найдем общий язык.

Никогда! Не критично и не смертельно, а как-нибудь такое горе я переживу.

— Привет, Смирнова номер один, — скалюсь ей, как идиот.

— Номер один? — удивленно изгибает бровь и надменно поднимает верхнюю губу, показывая маленький клычок.

О! Хиленькая угроза, но очевидное пренебрежение и слабенькая, но с перспективой, ненависть. Все читается и ни капли не скрывается. Но… Но… Но милой, нежной, эмоциональной и сверхчувствительной Юленьке слишком далеко до ее сестрички. Старшая красотка — мягкая и чрезвычайно человечная натура. Она скроена, заточена на общение с людьми, по крайней мере, Юла способна на сочувствие, на оказание посильной или непосильной помощи, и всегда готова подставить свое худенькое плечо страждущему и нуждающемуся в том. Юля — большое и горячее сердце этой семьи, а Тоник — холодный жесткий разум и чрезвычайно точный и продуманный расчет. Родные сестры разнятся по многим составляющим. Например, диаметрально противоположные характеры и темпераменты, внешности и собственное мировоззрение. Однако в то же время есть в них что-то общее, почти неуловимое, но стопроцентно присутствующее, кроме фамилии, естественно. Аура таинственности, флер женственности, странная симпатия — ядовитый шарм и отравляющая мужчин, способных даже слабо двигаться, чертова харизма.

— Ничего такого, без подтекста, без скрытой истины. Ты первая по праву рождения, значит, — подсовываю ей под нос букет цветов, — тебе, Смирнова.

Не ожидала! Бедненькая. Сейчас, вот-вот, по-моему, прольет слезу. Мне бы посмеяться: громогласно и от всей души, но я, как истинный джентльмен, держусь, поскрипывая зубами и то и дело поджимая губы.