Это ведь ее вещи, там за дверью, которые я сейчас в квартиру предусмотрительно занес? А стало быть, под этой простыней она полностью раздета? Это сделал Петя?
— Её? — поднимаю руку и протягиваю мешок ухмыляющемуся Петру.
— А где ты это нашел? — как будто в изумлении задает вопрос.
— Не смешно. Она…
Петька оборачивается и смотрит на фигуру, которая сейчас стоит как раз напротив окна. Свет обнимает Нию, а нам предоставляет всеобъемлющий эстетический экстаз от обнаженного и тонкого молодого тела. Красивый силуэт и странная раскачка, в которой женщина курсирует по квартире лихо будоражит мою кровь, заставляет дергаться и испытывать определенный дискомфорт, от которого закорачивает полный нервный импульс и стопорится с урчащим звуком «у-р-р-р» сердце, по сравнению с этой девочкой, стремительно и на глазах дряхлеющего старика.
«Наташка, Наташка, я так люблю тебя» — как клятву повторяю и считаю про себя, сколько раз я плотское словил, рассматривая невесомый светлый и запретный образ, укрытой тонким покрывалом малышки, с отцом которой я сто лет знаком и впредь не хотел бы потерять эту дружбу.
Да что со мной? Я ее хочу? Или…
Она слишком похожа на женщину, с которой я тридцать лет бок о бок и душа в душу прожил. То есть… Твою мать! Только этого мне не хватало. Я от почти потенциальной дочери торчу? Старческий маразм и очередной приход?
— Одень ее, — быстро опустив взгляд, шиплю.
— Я ее не раздевал. К тому же не было такого уговора, да и я не в настроении. Она достала, па…
— Какая, бл, разница. Мне… — задираю голову и смотрю на великолепную красоту. — Она, как дочь. Ты что… Вы… Велихов, твою мать! — сжав руки в кулаки, грозным шепотом рычу. — Убери это.
— Это новое пари, отец. Смирнова решила доказать себе или мне — мы не решили, если честно, что сможет обольстить, соблазнить и даже изнасиловать меня. Только я на это не куплюсь. Что в ней особенного? Сиськи, жопа…
— Заткнись!
Она красивая молодая женщина. Умная… Предприимчивая… Очень хваткая и целеустремленная… Веселая… Скорее озорная, чем умалишенная, какой её эта недоросль, стоящая сейчас передо мной, утиравшая по старым временам кровавую соплю, которой Тосик его вознаграждала за что-нибудь, к чему мой сын прикладывал свой любопытный нос, от всей широты своей души считала.
— Пройдем на кухню. Ей не до нас. Она, похоже, добралась до моей музыки. Наушники напялила и ушла в свой мир искусств, — вцепившись в мой локоть, Петька тянет в противоположную сторону от вращающейся Смирновой.
— Ты дело слил! — сиплю через зубы и неохотно с ним иду.
— Не сливал. Кофе хочешь? Есть остатки ужина. Извини, но мы еще не завтракали, а готовит Тузик все же на пятерочку. Па?
— Обойдусь, — цепляю носком ножку барного стула, откинув вещи, ловлю одной рукой и своим бедром намеревающийся свалиться на пол предмет недорогой мебели. — Не думай, что никто не вкурил, как лихо ты убрался с полосы препятствий. Это был первый и последний раз, Велихов! Дошло?
— Клиент врал, а я не видел…
— Приехали! — расстегиваю свое пальто и растаскиваю по сторонам освобожденные от замка короткие полы. — Это люди, а такое состояние им очень свойственно — врать, выкручиваться, выгоду искать.
— Я не священнослужитель, а они не на исповеди. Только правда, какая бы она ни была, важна для дела, которое я веду. Гражданский иск, который превратили в фарс, забыв упомянуть о том, что необходимо и достаточно для победы. Противная сторона воспользовалась и выкрутила ситуацию в свою пользу. Откуда тогда, мне интересно знать, взялось твое неприкрытое недовольство?
— Это деньги, Велихов! — расставив руки на столешнице, испепеляя взглядом самоуверенного засранца, очевидными фактами и крайне нехорошим тоном бью. — Твоя зарплата, например. Премия, рейтинг, бонусные очки и положение на добровольно выбранном поприще…
— Можешь не платить! — буквы произносит, словно воздух разрезает. — Я…
— В чем дело, Петька? Чего ты завелся?
— Сегодня выходной, а ты пришел ко мне в дом с утра пораньше с профессиональными нравоучениями. Я не мальчишка, которому ты можешь предъявлять претензии. Дело закрыто — клиент убрался восвояси. В следующий раз трижды подумает, прежде чем организовывать дешевое представление. Я не в обиде на Мантурова. Егор все в установленном порядке, согласно процедуре, разрулил. Мы разошлись друзьями. Зачем ты здесь?
Мельком замечаю, как он заглядывает мне через плечо. Следит за Тоней, ищет, глаз с нее не сводит, испепеляет, буравит, кровь себе разогревает, да он башку сейчас себе свернет, если девчонку не взнуздает.
«Да чтоб меня разорвало!» — откидываюсь на невысокую спинку стула и разумом выкатываю миленькую догадку. — «Он ее… Пасет и женского внимания ищет?».
— Вы в отношениях с Тосиком? — выдаю вполне разумное предположение.
— В некотором роде, — нервно передергивает плечами, а затем, посмеиваясь и не давая мне сосредоточиться и принять к сведению его первое утвердительное предложение, более конкретно разворачивает свой ответ. — Она мой работодатель на выходные дни и пятничные вечера. Я продавец в ее шоколадном магазине. Реализатор сладкой продукции, которую, между прочим, могу и произвести.
Чего-чего? А жизнь все-таки полна неожиданностей! Не могу представить — а не то чтобы поверить — то, о чем он только вот сказал. Мой сын — не тунеядец и не лоботряс, конечно, он очень самостоятельный, по-мужски способный к кухне, однако это же десерты, выпечка и шоколад… Велихов — доморощенный кондитер? Первый в роду и моей семье.
— Как это понимать? — вкрадчивым, почти издевающимся тоном, спрашиваю у него.
— Я прошел ее выдуманные курсы, как будто даже сдал экзамен и получил одобрение членов тройственного союзница недотраханных, но с небольшим пробегом, баб. Поименно каждую назвать?
— Смени этот тон и не утруждайся. Все уже понятно. Они решили тебя в оборот взять? У вас, друзья, по-прежнему в заднице играет дурь. Ты слышишь, что я говорю? Петь?
Стоит столбом и полосует взглядом вид, который недоступен мне, ведь я сижу спиной к тому, что там, немного дальше, происходит. Однако я не связан по рукам и по ногам, а значит, имею право пару раз, одним глазком… Намереваюсь повернуться и свое желание тотчас же реализую.
Перепуганная женская мордашка юркает угрем за угол, а ее хозяйка глубоко вздыхает и быстро несколько раз «мамочку-мамочку» всуе вспоминает.
— Дай свои вещи, пожалуйста. Или…
— Обойдется! — выдает, тренируя баритон. Горланит и увеличивает звук — запугивает Нию или предупреждает о том, что здесь опасность и ей не стоит высовываться, чтобы обнаженкой на кого-нибудь нечаянно, как в западню, не попасть, и на большие неприятности не нарваться.
— Опять?
— Что? — шипит и переводит на меня свой взгляд.
— Да ничего. Все ясно и понятно. Я все-таки Сергея предупрежу на всякий случай, что деточки решили стариной тряхнуть.
— Что ты хотел? — выставляет руки на стол, вытягивает шею и, как удав, почти бессмысленно, но в то же время гипнотизирующе, таращится, выпучив безумные глаза.
— Планы на праздники изменились, Петя.
— Замечательно. И что?
— Ничего. Просто…
— Исходя из прослушанной информации я свободен на неопределенное количество дней? Я правильно принял твой посыл?
— Мы с матерью не сдерживали тебя. Ты, видимо, плохо спал или не проснулся. Сашка валит на рыбалку со своей компанией, мы планируем поездку в лес. А ты…
— Мы соберемся здесь — Смирновы и Велиховы, как в старые добрые времена.
— Ты будешь один…
— И что? Я Мантурова приглашу. Он очень рьяно и назойливо напрашивался.
— Да ничего.
Я просто чисто для себя уточнил! Четыре очаровательные малышки и чем-то взбудораженный сынишка. Хотя… Муж Дарьи, спокойный Ярослав, затем, возможно, Костя Красов, необыкновенно ухаживающий за Юлей, и Мантуров Егор, сын моего делового партнера и, по всей видимости, единственный друг мужского пола, оставшийся в закромах раздувающего ноздри, взбесившегося от моего внезапного прихода мальчишки. Их будет четверо мужчин на четверых малышек, две из которых заняты и имеют маленьких детей, одна к тому же окольцована.
