По-моему, у самой младшей Смирновой, наконец-то, обозначился тот самый шарм, о котором в народе говорят, как об изюминке или индивидуальном очаровании. Откровенно говоря, она всегда была с небольшой харизмой — бесящей, скотской, аморальной, что ли? Все со знаком минус, с вполне понятным направлением в лихую сторону. Тонька почти профессионально, словно где-то этому училась, доводила до трясучки ближайшее окружение, провоцировала и устраивала соревнования — не на жизнь, а на смерть, кто изощреннее и лучше всех достанет маму с папой, например, или подтолкнет шатающегося товарища в заиленную лужу, в которой он или захлебнется, или очередным опытом обрастет, словно влажная стена сине-зеленой плесенью, от которой, как известно, один раз поймав, не избавишься никогда.

Она, беспощадная и изощренная, всегда смеялась над нашими попытками обскакать или объегорить ее личину. Были… Были, безусловно, и на наших улицах праздники по случаю победы, но все же у Антонии таких триумфальных эпизодов значительно больше. Сергей, ее отец, бил кулаком себя в грудь, и кричал, подбородок высоко задрав:

«Да, моя курочка, да! Клюй в самое темечко трусливых шалопаев. Девчонки — страшная сила, чика! Моя красавица всех ближайших недомальчиков порвет! Я ставлю только на Смирнову. Кто желает еще высказаться? Петр, Саша, Илья? Кто из сопляков покажет класс? Как же вы невест себе найдете, если боитесь подойти к мелкой Нии?».

Его посыл, конечно, был понятен, а мы с трясущимися коленками дрожащими ручонками поднимали, как кость со шматом мяса, отцовский вызов и, как правило, «дружили» всей мужской компанией против жестоких странных игр его младшего неуправляемого ребенка, если хотели хоть какие-то очки в глазах своих родителей набрать. У Смирновых, родных братьев — Алексея и Сергея, — на двоих в сумме вышло на удивление четыре щелевые шишки и все, как говорится, с охренительным заскоком, словно не от той «сосны обыкновенной» произошли, у каждой гарпии в наличии свой персональный вид оружия, как в небезызвестной компьютерной игре. Ведьмы и колдуньи, да и только. А вот у игроков, увы, всего одна жизнь и не слишком трепетно относящиеся родители к их, как правило, трагической судьбе по окончании импровизированного детского ристалища. Все-таки мальчишки не девчонки, а значит, физически сильнее и психически устойчивее, например. Это да, конечно. Но! До первой встречи с неуправляемой и бесстрашной Нией. А после? После «полевого игрока» чары мелкой сучки как будто подменили. Применяла неисчерпаемую силу и жестким образом преобразовывала чувака разноглазая колдунья. Как минимум, в дергающемся, ревущем или взбесившемся от своей беспомощности пацаненке тяжело потом было узнать любимого сынка, на которого отец возлагал большие надежды и, вероятно, ставил деньги или перекидывал конфеты в качестве ставки на пари. Эти стервы — Даша, Ксения, Юлия и мерзкая Антония, словно всадники религиозного апокалипсиса, могли наворотить такого, что, как говорится, тяжело представить, да и вообще, ни в сказке сказать, ни пером описать. Могу сейчас ввернуть одним, ну очень емким, предложением:

«Бешеные бабы! Что с них взять?».

Присматриваюсь к собеседнице напротив и в голове долбаным репитом прокручиваю вопрос, накидывая слишком, как для меня, странных версий:

«Что с ней произошло? Брови выщипала — хм, и что? Прическу поменяла? Да такая же, по-моему. С ее лихих семнадцати у Тоника всегда в наличии короткая, совсем не портящая ее, стрижка, словно под мальчишку, такую даже невозможно на кулак намотать. Как в боях без правил — под стойкий ноль или ноль-пять. Зачем давать своему противнику ощутимое преимущество в виде крупных локонов, которые он мог бы вырвать и в качестве персонального кубка или трофея себе на пояс повязать. Не в пах же ей давать, в самом деле… А она согнется, если ее там неосторожно средним пальцем через это платьице пощекотать?».

Опускаю взгляд и наклоняю голову. Красиво! Определенно. Черные капроновые колготки — тонкие, как для этого времени года, и с какой-то блестящей переливающейся хренью в нитяном узоре. Я ведь вижу ее кожу между топорщащимся верхом голенища замшевого сапожка и подолом вязаного платья, который, чего греха таить, сильно будоражит меня. Нарядец очень плотно облегает тело и представляет тонкую фигуру Нии в выгодном свете… А кому выгодном? Да ей, конечно!

«Помни, „Велихов“, это чертова игра! Смирнова ищет жертву на заклание, а я ей, по-видимому, удачно подвернулся? Ну-ну! Уже себе изображает в красках, как с легкостью победу над Петруччио взяла?» — рисую перспективу, изучая имеющиеся пока немногочисленные входные данные.

Но она стопудово изменилась. В этом я уверен! Вот только не вкурю, что нового или что же с ней не так?

По крайней мере, если бы мерзавка не была отменной тварью, я мог бы поухаживать или приударить за ней, как за потенциальной девой для непродолжительных интимных встреч. В том ли причина, что с Антонией я с очень юных лет, почти с загаженных подгузников, знаком, потому как частенько отлеживал бока вместе с ней в общей прогулочной коляске, когда ленился «ножками по улочке ходить» — так мама часто говорит, вспоминая мое странное и по приключениям и вообще, по общему состоянию, детство? Какая у меня с ней разница? Года два, не больше? Возможно, полтора. Родители, по всей видимости, старались наклепать наследников побольше и скорее. Или суетились и спешили наверстать упущенное, или семьями соревновались — кто кого перещеголяет в плотском деле? Друзья детства почти в одно и то же время собирали материнский капитал, раздаивая сиську радующегося демографическому всплеску государства. По двое ведь у каждого в родительском осадке. Правда, надо бы отдать предкам должное, всех бездельников до ума и самостоятельности талантливо довели, и самое время добавить на финал:

«Вот только на свою седую голову и сморщенную жопу чирей и огромный геморрой приобрели!».

— Велихов? — Тузик толкает меня в плечо. — Заснул, Петруччио?

— Нет. Просто… — опускаю взгляд, пытаясь мысль толковую поймать, да только ни хрена, по-видимому, не выходит. — Что тебя интересует, Тоник? Цены, магазины, рента или… Заграничные кобели? — прыскаю и горжусь собою — как ловко стрелки перевел!

— Боже упаси! — шипит и обрывает.

— А что так? — подмигиваю и готовлюсь слушать ее ответ. Упираюсь локтем в стол, ладонью обхватив свой подбородок, выпучиваюсь и таращусь полным идиотом на нее. Глупо хлопаю ресницами и на каждой гласной букве почти порнографически, ну очень вызывающе, раскрываю рот. — Сплошное разочарование? Имеющийся контингент не радует глаз заказчика в твоем лице? У мальчиков в штанах чуть больше горохового стручка, а яйца, как две фасолинки, прижались и не будоражат женский взгляд? Пустые, глупые? Бедные, что ли? Ты меркантильна, Ния? Откачу последнее назад. Ты просто не такая! Или лучше — такого, который бы удовлетворил твои потребности и соответствовал тебе, страна на свет еще не произвела? Увы, но…

— Не мой стиль. И да, ты прав! Выбрать не из кого. Стручками будешь меряться, половой герой? Фасолинки щипками собирать? Все сводите к штанам и сексу?

— Возраст, Ния. Интересует секс, секс, секс, — хмыкаю и с нескрываемой гордостью в голосе еще раз произношу. — И только секс! А чем еще заниматься в тридцатник?

— Конкуренты, делегаты, резиденты? Планируешь меня под себя подмять? Карьеру строить, Велихов, как вариант для молодого человека. М? Не предполагал такой ответ? Хотя… Ну да, конечно. Ты ведь у нас успешный, грамотный, образованный, профессионально подкованный. Умом не с кем соревноваться? Будешь баб своим хозяйством в городе считать?

Ух, как это больно было. Меряться я не смогу месяцев пять или шесть, по-видимому. Радоваться и гордиться нечем. Запущенный, похоже, случай, моя добровольная оттяжка или детский страх положительного ответа еще не в хронь, но уже в трудное дело погрузил меня мой нехороший венерологический статус. А из уст Смирновой звучит довольно странный и очень неожиданный ответ. Пожалуй, уточню и подчеркну: