Кристина взяла руку священника, поцеловала и вдруг неожиданно спросила:

– Разреши мне называть тебя и обращаться с тобой так, как я хочу?

– Да-да, конечно.

Мурлыкая себе под нос какую-то дайну, Кристина ушла собирать букет к обеденному столу. Она не догадывалась, что их ждет впереди. Священник закрыл глаза, прислушиваясь к однозвучному пению синицы, так напоминающему миниатюрный колокольчик.

«Все перемешалось, как ТЫ хотел! Одних свел в могилу, других свел с ума. Бедная Марта! Отреклась от Бога! И я не смог ее спасти! Не спрятал! Она сидит в сарае и ждет ТЕБЯ! Ждет на пепелище своего дома. Но ТЫ млеешь от ожидания моей казни! ТЕБЕ больше никто не нужен. Цепкие когти! Как изящно сделать Инквизитора исполнителем твоей дьявольской воли! Сегодня мой последний шанс борьбы за Марту».

Где-то над головой раздалось слабое скрежетание, и рядом свалился жук-олень. Викарий обнял толстую нижнюю ветку, подтянулся и взобравшись на нее, увидел, как по стволу стекает сок из-под коры. На пир подоспели муравьи, жуки, шмели. Вокруг встревожились мухи, разлетелись, но быстро сообразили и вернулись на прежние позиции. Между тем два элегантных жука-оленя выбирали себе место послаще, но сцепились рогами, приподнялись на дыбы и свалились к третьему, барахтавшемуся под деревом.

Спрыгнув на землю, священник мокнул ободранную ладонь в ведро с водой и тщательно промыл.

«В храме ОН сделал последний жест… ОН показал, что вся моя борьба с НИМ тщетна. Я в сетях. Раскаиваясь в одном грехе – я совершаю два новых, еще более страшных. Теперь я лишен прихода. Я живу с женщиной – значит, лишен священства. Я стою на коленях перед Сатаной – значит, лишен Бога… Но моя философия в другом. По делам моим, ты меня рассудишь, Господи! Или я сгину непрощенный…»

Он засуетился, споткнулся обо что-то.

– Куда ты собрался? – спросила его Кристина.

– Скоро вернусь, побудь дома….

– Возьми меня с собой.

– Нет. Дело мое не терпит отлагательств. Ты не успеешь оглянуться, как я вернусь. Кто бы здесь не появился, не выходи – не разговаривай ни с кем. Если почувствуешь угрозу – ты знаешь наше место в лесу. Жди меня там.

– Нет. Я пойду с тобой.

– Хорошо. Проводи меня до поляны.

– Я захвачу свирель. А ты оставишь меня на поляне? Пусть будет по-твоему. Когда ты оставишь меня на поляне – тебя будет провожать дальше моя музыка. Да-да. Не смейся. Я хорошо придумала? Ты не оденешь сутану? – она посмотрела на его сапоги. – Ты разве идешь не в церковь?

– Кристина, ни о чем меня не спрашивай. Считай, что я немой…

– Тогда надень сутану.

– Хорошо! Пусть будет по-твоему!

На поляне их встретил шальной ветер. Как-то робко потрепал их одеяния, развеял аккуратно уложенные волосы… Она села в высокую траву и заиграла на свирели. Он уходил, но издали оглянулся, когда утихли звуки, и увидел торчавшую из травы девичью головку и тонкую свирель. Но кроме звуков свирели уже рос далекий гул земли от тяжелой повозки Инквизитора.

Он спешил к заброшенному дому. Сегодняшней ночью, во сне, он успел спуститься в его подземелье. Сон подсказывал ему путь по узким лабиринтам, где его ожидала неизвестность.

Именно туда, сегодня, рыбаки с пристани Борду, тайно доставят Марту. По уговору со священником, они ее свяжут, и на телеге, под парусиновым навесом, под которым перевозят рыбу, привезут. Так, чтобы никто не догадался и не выдал ее властям.

Скрежет тяжелых сапог на полу, покрытом осыпавшейся лепниной, казался необычно звучным и громким, он останавливался, прислушиваясь к нему. С каждым шагом звук отдавался в высоких застенках, и затихал. Он завернул к потайной двери, под лестницей, что вела в подземный склеп, стал медленно сдвигать нагромождения, будто шум от этого мог быть меньше. Петли, которые он в прошлый раз перетянул скрепами, оказались нетронутыми. Старый шкаф бдительно стоял на страже этой двери, также покрытый многолетней пылью.

В этом месте он хотел на время укрыть Марту, но загромождая вход, он так и не вошел внутрь, хотя конечно, не собирался показывать это место суеверным рыбакам. Что там осталось, за этими дверьми с тех пор? Он рушил петли запрятанным топором.

Когда-то, тайком от родителей, он пробирался сюда, прячась от теней блуждающих призраков, и находил диковинные вещицы: восковые куколки, кадильницы, чашечки, кинжалы с орнаментом, в миниатюрных баночках мази и краски, рожки домашних животных, пузырьки и флакончики с терпкими жидкостями. Теперь, справившись с ударившим запахом горения, он постоял, пока привыкли глаза к темноте, где только тонкий свет пробивался от одной стены. За свисающей паутиной, посреди залы, он наткнулся на железный престол, с горой пепелища, тут же обнаружил дарохранительницу из храма, с кучей мелких обгоревших костей, в углу камнем застыла шкура закланного животного, и под ней тот самый пропавший треножник для курений. Склеп хранил в себе тайны еще одного места дьявольских утех. Здесь проходило жертвоприношение – «заклание агнца». Поэтому пол облепили слипшимися клоками шерсти, он запалил свечу и направил ее в узкий проход к лабиринту – оттуда пахнуло дохлятиной. Он пошел вдоль стены – пламя осветило огромную кучу сваленной одежды и башмаков. Все было испачкано красновато-бурой пылью, какая была только в одном месте – на Ратушной площади города. Те погибшие люди, тела которых лежали на площади, после нашествия Дьявольского легиона, они вдруг исчезли с площади. Тела были здесь сожжены! Вот почему никто не принес их отпевать! И среди них были те, кто не погиб сразу и подвергся мучениям. Это видно было по следам запекшейся крови на стенах и слипшимся клокам волос. И люди не пришли к нему, они покорились воле Дьявола.

А он тогда бродил над подземельем…, разгадывая знаки на стенах, и не подозревая, что Дьявол побывал везде.

Он поднял руки к глазам, чтобы стереть с них пыль, и задел ветошь, висевшую на стене. На него слетела его когда-то пропавшая сутана. Выходил он в полной темноте, но избегая столкновений – помнил каждый камень, торчащий из стены.

Он затворил железную дверь, снова закрутив скрепи. Дьявол ждет в склепе инквизитора и его слуг. Более весомых улик против него не сыскать. Да пусть все сгорит, чем исполнится его замысел!

Сухой хворост вспыхнул быстро и пламя взвилось до потолка, через несколько мгновений дом охватило огнем и дымом. Он носил охапки хвороста и соломы, раскладывая их ближе к деревянной мебели, когда горело от жара его лицо. И уже пылало жаром его лицо. Никогда слуги инквизитора сюда не попадут. И когда будут стоять обугленные стены и сгоревшая крыша, никому не придет в голову искать эту дверь. Теперь он шел по лесной дороге навстречу рыбакам. Он сообщит им о поджеге, и уведет Марту в лес. Никто не раскроет его план.

Когда он оглянулся на зарево пожарища, кто-то подкравшись сзади, вывернул на его голову сутану, повалил на землю и стал жестоко бить. Голосов он не слышал, глаза были завязаны. Он с хрипом, часто задышал под тяжестью того, кто навалился на спину. Как скользкий лунь он вывернулся, и оттолкнул нападавшего ногой. Затем он ударил следующего, но вновь его сзади сшибли с ног. Чьи-то сильные пальцы залезли в рот и схватились за язык. Священник почувствовал острую режущую боль, и горячая кровь хлынула в горло. Он чуть не захлебнулся – его успели вовремя перевернуть на живот, и он смог вдохнуть воздух.

…Он потерял сознание, глаза слиплись от натекшей крови, и слух и зрение повернулись внутрь и там, где сплошные тени, он ищет себя, но не находит, ибо не знает, где можно найти себя. На ощупь, судорожно, ломая ногти, он цепляется за выбоины каменной стены, по которой струится вода. Его мучает жажда, но водяные потоки минуют иссохшее горло. Ноги, немеющие ноги застряли в трещинах этой беспредельной стены. Он втиснут в стену. Но взгляд срывается вниз и…

Сознание выбросило его из забытья наружу. Он шевельнулся, держа рот открытым от разгоревшейся боли, от пожара боли, несносного пылающего в гортани пожара. В висках кололо, будто их стянули скобами. Он успел подумать – случилось что-то непоправимо страшное. Приподнял голову и услышал голос, будто из того света. Он застонал, и пелена крови разорвалась на глазах ошметками – у ног его возилась Марта. И разговаривала с ногами как с малыми детьми. Она повернулась спиной, захватила обе ноги, прижала локтями и потащила свою ношу волоком.