«ОН упорно натравливает людей на меня! Вот поэтому ОН не убил Марту, увозя ее у всех на глазах. Обысками не обойдется. За мной скоро придут. Или стражники из гарнизона Кодена или люди, потерявшие всякую веру».

Но он был на верном пути, только понимал, что осталось совсем немного. Дьявол будет повержен. Он отступил от Инессы. Он оставит в покое и остальных. Сегодня никому не понять, что творится с Кристиной, что случилось с другими. Живым не понять погибших. Спасение ее – это спасение для людей. Но пути к спасению разные.

– Нам остается молиться, фру Паулина…

Между тем Паулина безостановочно тараторила. И ему не зачем было вникать в ее слова. Он впервые заметил, как при упоминании имени Кристины, он вдруг отчетливо представил те сцены, где они были вместе, как их поднимало в воздух от избытка чувств, и только ветер с дождем вмешивались в их разговор… Необъяснимо, но он побоялся даже сознаться себе в этом. Он уже переборол себя и не хотел уклоняться от истины своих чувств. Как не восхищаться этими, обутыми во что попало, мокрыми ногами с налипшими травинками! Ее упругие колокольчики – груди, за тончайшей одеждой. Ее терпкий запах. Ее волосы, в которых можно спрятать глаза, покрытые язвами этого озлобленного мира. Никогда ничего подобного он не испытывал. Бес искушал его. Но он теперь искушал Беса. И он вознамерился отыскать в бесовской паутине свой путь. Свой единственный путь к человеку. Пусть через соблазны…

Он очнулся от скопища прозрений и не сразу понял, где находится. Он суетливо огляделся, подошел к калитке сада, стал неумело отматывать веревку. Узел не поддавался. Фру Паулина почему-то улыбалась. Но он быстро сообразил послать ее за водой и наконец, содрал узел.

Осматривая фруктовые деревья, неухоженные, заросшие сорняками и травой, он понял, что поиски его затрудняются. Немало утомившись, он извлек из зарослей корзину, из которой торчали прутья, разорвавшиеся под тяжестью содержимого. На дне разлагался кусок телячьей кожи, сплошь покрытый личинками насекомых. Еще он обратил внимание на горку яблоневых листьев, что прели в углу сада, у трухлявого пня. «Может что-то и отыщется» – надеялся священник. За шиворот ему попала гусеница, и он остервенело тряс рубаху на спине и ворошил лиственную кучу, пока не зацепился за ветки и еле удержался на ногах, но все же влез в сажу из печной трубы. Он отошел, откашливаясь, но с упорством продолжил свое занятие.

Под разбросанной листвой ничего не оказалось. Священник лежал на траве и размышлял. В кустах защебетала птаха, он перевернулся на живот и пополз в направлении птичьих звуков и из травы он вытащил засохшее птичье сердце с воткнутыми в него иглами разной величины. Это сердце было на треть меньше голубиного яичка. Собрав ворох засохшей травы, добавив туда прошлогоднюю солому, он сжег свою находку, и растер подошвами пепел.

Он покинул сад еще полный надежд собрать вещи Кристины и пойти отслужить вечернюю мессу, хотя в мышцах чувствовалась смертельная усталость от схватки с Демоном.

Пошатываясь от усталости, он поднялся в маленькую комнату Кристины. Его встретил запах, странный запах сырой земли. «Отворить окно и уложить в мешок одежду! И вон отсюда!». Но под руки стали попадаться вещи старухи Агнессы. Все больше! И в сундуке, и за кроватью. В окне померкло, там бывает всегда перед приходом мертвых. Позади послышались тяжелые старушечьи шаги, и, скрипнула дверь. «Здесь мы не встретимся! Иначе разрушится Дьявольская легенда о священнике-богоотступнике» – мелькнула мысль. Но он остановился и подождал. В комнату никто не вошел, но и слышно было, чтобы кто-то уходил. Он выдохнул воздух, стал быстро перебирать в пальцах четки.

Он вернулся затемно. Шатался как пьяный. Кристина спала. Подрагивали ее веки, едва видневшиеся вместе с курносым носиком из-под вездесущих волос. Маленькая Инесса клубочком свернулась на шкуре в гостиной. Худющая как соломинка после исцеления, она мгновенно открыла огромные глаза, видимо ощутив на себе его взгляд. Он погладил ее голову, прочитал молитву, побрел в спальню, зачем-то вернулся и опять заглянул в открытые глаза Инессы. Он пробовал уловить в ее взгляде какой-то смысл, отыскать разгадку чему-то. Она была нема. Тем выразительнее она смотрела. Как много значил ее взгляд!

Рано утром его разбудила монахиня из прихода. Да, он собирается возобновить церковные службы. Он намного лучше себя чувствует. Нет, ему не нужна никакая помощь. С тем монахиня и ушла. Викарий извлек из дорожного сундука старую сутану, насыпал в утюг угольев, разгладил ее многолетние складки, затем постучался к Кристине. Она не отозвалась. Она спала безмятежно – он это видел, когда заглянул в окно.

В прохладном пространстве костела он зажег свечу, преклонил колени перед Святыми Дарами, и трепетно произнес молитву под полутемными сводами. Слова звенели как медь. И новый смысл молитвы был им услышан!

– Благодарю тебя, Спаситель, что ты не оттолкнул меня, грешного, сжалился надо мною, дал силы на борьбу, привел сегодня в храм и освобождаешь от оков Дьявола, спасаешь душу мою от погибели, очищаешь ее от греховной грязи.

Что воздам Тебе, Господи, за милость твою? Ничего у меня нет, кроме греха. Боже милосердный, снизойди к моему ничтожеству, прими мое сердечное сокрушение и не допусти мне более удалиться от Тебя.

Помилуй меня, Господи, по милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои.

Священник тяжело поднялся с колен. Зажег свечи на алтаре Девы Марии и вновь опустился на колени с мольбой:

– Пресвятая Дева, Царица небесная, помоги сохранить верность Святому духу, укрепить нашу веру, такую слабую веру, которая должна пройти сквозь тьму и превзойти все тревоги, чтобы идти к Богу. Сподоби меня устоять в верности сегодня, и завтра, и до последнего моего издыхания.

Он приказал ризничему звонить в колокола. Над городом разнесся неурочный звон. Священник облачился в стихарь и епитрахиль, и в дверях встречал первых пришедших прихожан. Люди шли, как впервые, оглядывая его с ног до головы. И все больше приходило людей, пока не заполнился храм до отказа.

Прочитав с ними литанию Деве Марии, не затрагивая подробностей этой жизни, не обсуждая, не оправдываясь и ничего не объясняя, он причастил желающих и отпустил всех со словами:

– Благодать дарована! Да будет благословенна Пресвятая Дева Мария!

Как в былые времена, после службы, он направился в исповедальню. Но туда никто не явился. Такого еще не случалось. Он исступленно тер мокрящиеся ладони. В людей вселилось неверие и в храм сегодня привело одно любопытство. Он увидел это в их глазах, и как не скрывал свои догадки – он смутился, а значит, они заметили на нем печать греха. В висках стучала отчаянная мысль: как он посмел войти в храм и прикоснуться к святому таинству Евхаристии? Как он посмел? «Меня обязывало священство, но не позволял грех».