Скрывавшаяся за тонкой полоской пропыленного леса деревушка была тиха и безмятежна. Пустые улочки, чуть прибитые шаррафой цветы в палисадниках, милые домики из светлого камня. Не квохчут куры — их всех съела нежить, — не мычат обреченно, требуя дойки, коровы — их тоже съели, даже колокол над храмом стих.

Зной. Летящая по воле ветра пыль. Пустота. Даже нежить предпочитает в такую погоду прятаться в теньке. Наверное. Во всяком случае бесцельно бродящей по деревне нежити видно не было. У страха глаза, конечно, велики, и мальчишка из Ванса Айк Уолл мог ошибиться в её количестве, но точно не в присутствии.

Грег прикрыл глаза — в движении было трудно выстраивать эфирно-пространственную модель деревни и отслеживать нежить, но лучше перестраховаться. Потом времени может не оказаться.

Паромобиль мягко остановился в тени местной часовни при кладбище. Одли тихо, чтобы не мешать Грегу, выдал Хоггу коробку с серебряными пулями и револьвер. Тот принялся его заряжать.

Грег открыл глаза:

— Порядка трех сотен разного вида нежити. Все собрались у храма в деревне.

— Сколько? — ошарашенно переспросил Одли.

Открывая дверцу и выходя из паромобиля, Грег повторил:

— Три сотни. Не меньше. Тут пока относительно чисто — всего с десяток экземпляров из тех, кто не способен передвигаться. — Он глянул на Хогга: — твой шанс без спешки нарисовать необходимую пентаграмму.

Грег зажег на пальцах огненный шар. Его примеру последовали Одли и Лиз, пристроившаяся Грегу за плечом. Хогг как последнюю надежду сжал в руках мелок — прихватили по дороге в одной из лавок.

— Прорвемся, неры, — сказал Грег, направляясь за заросшую сухим сейчас вьюнком ограду кладбища.

— Прорвемся, — проворчал Одли, шагая за плечом Хогга и страхуя его.

До середины или почти середины кладбища добрались без проблем — Хоггу даже выстрелить ни разу не позволили, издалека уничтожая полуразложившуюся безвольную нежить. Та валялась у покосившихся надгробий или лежала на краю разрытых могил и словно недоумевала, что же она тут делает. Вся. Скопом.

Эфир был спокоен — легкая примесь некроэманаций витала в воздухе, вполне обычная для еще используемых кладбищ. И если бы не оскверненные, разрытые могилы и редкая разморенная зноем нежить, то ничего плохого в эфирном плане о кладбище и подумать было бы нельзя. А ведь по утру Грег еще чувствовал при сканировании легкое возмущение со стороны Ванса, но забылся и не отдал распоряжение проверить.

Хогг остановился:

— Может… Тут? — он оглядел могилы и надгробия.

Одли, разворачиваясь и страхуя Хогга, уточнил:

— Это тебе чутье некроманта подсказывает?

— Это мне так удачно упавшее надгробие подсказывает, — пробурчал, опускаясь на корточки, Хогг. Надгробие, и впрямь, было удачное — рассчитанное на целую семью, так что места для пентаграммы было более чем. — Отстань, Вин. Нет у меня чутья.

— Так бы и сказал, что устал тащиться… — Одли достал из кармана платок и вытер мокрый от пота лоб.

Странная тишина угнетала и пугала. Летом в такой зной стрекочут кузнечики, басовито поют пчелы, пищат комары и даже мухи жужжат, а сейчас, в шаррафу… Тишина. Только ветер играет ветвями деревьев, засыпая в них. И сознание тревожно пытается найти любые звуки, чтобы разрушить несоответствие того, что видят глаза и не слышат уши.

Грег, прикрывая собой Хогга и Лиз, уточнил у неё:

— Помнишь, на дирижабледроме я вам с Анри рассказывал про вихрь силы?

Лиз посмотрела на него:

— Это тот, легендарный, который невозможно повторить?

— Да. Тот, для которого требуется эфира больше, чем может пропустить через себя даже гранд-мастер. Помнишь его плетение?

Лиз кивнула:

— Помню. Если надо — смогу создать.

— Вот и умница. — Он прислушался к эфиру: — Одли, внимание! Нежить почувствовала нас, точнее Хогга, и движется сюда. Скоро тут будет жарко.

Хогг прикусил губу и быстрее принялся выводить знаки в лучах пентаграммы.

Первая волна нежити оказалась небольшой — не все из вернувшихся мертвецов умели быстро передвигаться. Зато первыми примчались самые яростные, и тут же сгинули в огненных шарах, запускаемых магами.

Хогг выпрямился, грязным рукавом рубашки вытирая пот со лба:

— Готово!

Грег, прислушиваясь к эфиру, скомандовал:

— Наполняй своим эфиром. Просто выпусти его из себя — он сам вольется в пентаграмму, она самый лучший сосуд для него тут. Просто отпусти эфир.

Хогг, весь в бисеринках пота, кивнул. Он побелел от усилий, выпуская эфир… Пентаграмма чуть подернулась алым эфиром и… И все.

Одли даже обернулся на Хогга:

— И…?

Тот сглотнул, быстро доставая револьвер и готовясь открывать стрельбу:

— Я же предупреждал!

Грег глянул на неактивную пентаграмму, на Хогга, сейчас нагло сиявшего обычным голубым эфиром, и вздрогнул:

— Ты точно не некромант…

— А я преду… — Окончание слова заглушил выстрел — подоспела вторая волна нежити.

Она была более плотной. Она была более голодной и потому яростной. Она была бесконечной. Воняло падалью, горелой плотью, пороховыми газами, першившими в горле. Кольцо горевшей нежити сужалось — задние ряды напирали на передние, и скоро мертвые просто раздавят числом живых, растопчут и загрызут.

— Лиззи…

— Да?

— За спину и плети вихрь.

Она без слов спряталась за ним, а ведь если не получится, то и его спина не защитит её. В деле Хогга он совершает ошибку за ошибкой. И эта последняя — самая нелепая и смертельная.

Завоняло кровью — кого-то все же нежить задела. Она тут же отлетела, отброшенная воздушной стеной, но запах крови сыграл свою роль — натиск усилился, превращаясь в сплошную стену зубов, клыков, острых когтей, утопающую в пламени и все равно продолжавшуюся двигаться. Хогг, перезаряжая револьвер, снова слил эфир в бесплодной попытке запустить пентаграмму. Опять ничего не вышло.

Странно, но за этой голодной, свирепой стеной Грег заметил непонятную нежить. Мужчина. Худой. Высохший, как мумия. С длинными шилообразными клыками на безгубой челюсти. Желтушная кожа обтягивала кости, стыдливо укутанные в старинный лийский камзол — короткий, на вате, с вышивкой, с резными некогда пышными рукавами. Эта нежить спокойно стояла, прислонившись к стволу березы, и с нескрываемым любопытством рассматривала происходящее.

— Проверь! — Лиз отвлекла Грега от странного мужчины, а потом стало не до него совсем — он краем глаза проверил плетения и скомандовал: — отпускай!

Он еще успел прокричать:

— Одли, Хогг, спиной к спине! Плотно!

И тут белый, звенящий вечной ненавистью живого к неживому эфир слетел с рук Лиз, высасывая из неё все силы. Океан в сердце тут же пришел в движение — Грег послал Лиз все, что у него было, весь свой эфир, до конца.

Вихрь ширился, разрастался, летел прочь, выжигая сетчатку — перед глазами стояло белое пламя и ничего больше.

Лиз упала. Он поймал её, но, кажется, тоже упал. В глазах плясали солнечные зайчики. Ничего не было видно. Хорошо хоть обоняние не отключилось — исчезла вонь и гниль. И слух не зацепило — когда прошел звон в ушах от внезапной слабости, Грег услышал и тихое дыхание Лиз, и шорох ветра, и скрип ветвей. И Одли услышал — тот витиевато выругался, а потом уточнил:

— Это…

Одли огляделся на догорающие по всему кладбищу останки нежити — Грег смог их тоже разглядеть:

— Это же вихрь силы, да?

Грег, шатаясь встал, таща за собой и Лиз — она удержалась на ногах только потому, что уткнулась Грегу в грудь и обвила его руками за талию:

— Пить… Как же хочется пить…

Хогг пробормотал, вытирая остатки мела на ладонях о брюки — тем уже такое было нестрашно:

— Нет никого страшнее леры, не получившей свой послеобеденный чай.

Одли громкой вздохнул — его голос мешал гулкой пустоте в голове Грега, но в тоже время заставлял собраться:

— Только не говори, что ты и лер ненавидишь, как ненавидишь крыс.

Грег вмешался, хриплым голосом добавляя: