Девни

О Боже.

О Боже, о Боже, о Боже.

Эта тирада повторяется в моей голове. Он целует меня. По-настоящему, без выпивки, без оправданий, без лжи, которую он будет говорить себе завтра, он целует меня. И это все. Его губы мягкие и ласковые. Каждый вздох, между нами, похож на разговор.

— Ты хочешь меня?

— Да.

— Это действительно происходит?

— Да.

— Мы должны остановиться?

— Да.

Но я не могу. Я не могу остановиться. Я хотела этого каждую секунду на протяжении чуть более двух недель. Теперь, когда я чувствую его тепло и силу, я никогда не хочу, чтобы это заканчивалось. Это доказывает, что я полная идиотка. Мои руки движутся вверх по его груди и пересекают линию челюсти. Грубые волосы царапают чувствительную кожу, когда я перехожу к его шее. Я запутываю пальцы в его мягких волосах, мне нравится, как они скользят по ним без сопротивления, и тут он стонет. Он прижимает меня к стене дома, где никто не может ничего увидеть через окна. Его руки надежно обнимают меня, и я теснее прижимаюсь к его груди. Все мои мысли сосредоточены на нем. Я так сильно этого хотела, не думала ни о чем другом, и вот мы снова целуемся. Как будто мир, который я всегда знала, перевернулся с ног на голову. Это Шон.

Шон.

Он не должен был целовать меня. Я определенно не должна хотеть от него гораздо большего. И тут, как лед на голову после жаркого дня, я вспоминаю, что Шон не останется в Шугарлоуф. Шон вернется к своей шикарной жизни, а я останусь здесь.

Я поворачиваю голову, и тут он делает шаг назад.

— Мы не можем этого сделать, — говорю я, как только мне удается перевести дыхание.

Я чувствую на себе его взгляд, и я встречаю его.

— Девни, меньше всего на свете я хотел бы причинить тебе боль.

Как же он ошибается.

— Ты единственный мужчина в мире, который может уничтожить меня.

Он проводит пальцами по волосам и начинает шагать. Я так хорошо его знаю. Прямо сейчас он придумывает все способы получить то, что хочет. Он разрабатывает план, создает запасные планы, перебирает варианты и пытается атаковать наилучшим образом. Только вот конечный результат всегда будет один и тот же. Он может думать, что у него есть миллион причин, чтобы я уехала, но есть одна, по которой я должна остаться, с которой он никогда не сможет конкурировать.

— Почему? — спрашивает Шон, двигаясь по деревянному полу.

— Потому что ты знаешь мое сердце и душу. Я отдала тебе больше себя, чем кому-либо другому. Ты знаешь все мои защитные механизмы, Шон, и, если бы ты захотел их использовать, я бы не смогла этому помешать.

— Это значит, что у нас все получится.

— О, пожалуйста. Прекрати. Я знаю тебя и твое романтическое сердце, но я также знаю, что ты стоял у той могилы со своими братьями и видел то, чего у тебя не было.

Шон поднимает глаза на меня, и между нами мелькает понимание. Может, он и знает меня, но я знаю его так же хорошо.

— Я не поэтому поцеловал тебя.

— Нет, ты не жестокий. Ты беспокоишься, переживаешь, а я утешаю тебя, и это то, кем я всегда буду.

Он придвигается ближе, но останавливается.

— Я что-то чувствую, Девни.

— И я тоже, но мы дружим уже почти двадцать лет и никогда ничего не чувствовали до сих пор, почему? Это бессмысленно.

Я натягиваю куртку чуть плотнее, когда холодный воздух обдувает нас.

— Может, и нет, но это не значит, что это не реально.

— Нет, но это не значит, что это правильно.

Его дыхание вырывается через губы.

— Я понимаю.

Я рада, что он понимает, потому что я понятия не имею, что говорю. Я тоже чувствую что-то — страх. Я боюсь, что влюблюсь в него с головой, а потом окажусь разбитой на земле, когда он уедет, что и произойдет. Вопрос не в том, уедет ли он, а в том, когда он уедет. Вся его жизнь — это бейсбол, а моя — нет. Моя неуверенность в себе намного выше того, о чем он может попытаться догадаться. Я не могу жить с человеком, который хочет не только получить свой торт, но и сразу съесть его.

— Наши жизненные ситуации не изменились бы, — добавляю я.

— Нет, не изменились бы.

— Я не хочу уезжать из этого города.

Он проводит рукой по своим густым каштановым волосам.

— И я не вернусь. Даже если бы я хотел, а я этого не хочу, я обязан по контракту остаться во Флориде.

— Верно. И… значит, мы стоим на месте.

— Похоже, что мы в тупике.

В начале и в конце отношений, которым не суждено было быть.

— Я люблю тебя, Шон. Правда люблю, так что, пожалуйста, давай не будем портить дружбу, которую мы разделяем, хорошо?

Он вздыхает и притягивает меня к своей груди.

— Хорошо, Креветочка. Мы останемся такими, какие мы есть, и я сделаю все возможное, чтобы не целовать тебя.

Я смеюсь.

— Уверена, ты найдешь способ справиться с этим.

Шон отстраняется, и я отступаю назад.

— Может, хотя бы проведем время вместе? Я в этом… доме… и я совсем один.

— Ты живешь один во Флориде!

— Это другое дело.

— Как это?

Он пожимает плечами.

— Мне там никто не нравится, а ты мне, оказывается, нравишься.

— Да, да. Завтра я принесу страшный фильм, и мы сможем посмеяться над ним.

Улыбка на его лице так прекрасна.

— Идеально. Это свидание.

Друзья. Мы друзья. Друзья не ходят на свидания.

— Верно.

— Передай привет своим родителям, — говорит Шон, спускаясь по лестнице.

Я смотрю ему вслед и думаю, как мы снова сможем найти общий язык. Каждый раз, когда он целует меня, частичка моей решимости тает. Прошло столько времени с тех пор, как я чувствовала такую страсть к мужчине. И я знаю, к чему это привело. Когда я возвращаюсь в дом, мои родители сидят на кухне за маленьким столом.

— Все в порядке с Оливером? — спрашивает папа.

— Да. Он… он переезжает.

Мамины глаза встречаются с моими.

— Куда? Ты уезжаешь? Он сделал предложение?

О, это будет как удар кирпичом. Моя мать считает Оливера солнцем и звездами. Он был ее единственной надеждой избавиться от меня.

— Мы с Оливером расстались, мама.

— Прости?

— Пару недель назад мы расстались. Все было очень мирно, и нам лучше быть друзьями.

Папа немного сдвигается.

— Он тебя обидел?

— Конечно, нет, — быстро говорит мама. — Мы все знаем, кто здесь виноват. Это был твой шанс, Девни. Первый раз, когда ты обрела счастье после… после всех ошибок, которые ты совершила.

— Мы с Оливером не были счастливы.

Она вскидывает руки вверх.

— Как ты думаешь, что такое жизнь? Радуга и единороги? Вытащи свою голову из облаков, девочка! Таких мужчин, как Оливер Паркерсон, не так уж много.

Нет, не много. И Оливер заслуживает женщину, которая падет к его ногам. Та, которая не будет мечтать о единственном поцелуе, а в животе у нее будут порхать бабочки. Я не такая девушка. Я та, кто думает о нем как о теплом молоке — спокойном, стабильном и надежном. Это было привлекательно, и я была бы довольна этим, если бы после него не сделала глоток другого напитка. Тот, от которого по моим венам разлился огонь, а в груди заныло. Он был похож на тот, что я пробовала раньше, только тот, черт возьми, чуть не разрушил мою жизнь.

Папа наклоняется вперед и смотрит в лицо моей матери.

— Она уже не маленькая девочка. Девни совершала ошибки, но и мы не святые. Пришло время отпустить.

— Ошибки? Это то, что мы называем ее выбором? — моя мать вскакивает на ноги. — Да, я совершала ошибки, но я не та, которая спала с женатым профессором и имела дело с последствиями этого.

Наконец-то.

Наконец-то она произнесла эти чертовы слова.

— Да, я переспала со своим женатым профессором, мама. Какая же я позорная шлюха, да? А не то, что он воспользовался девятнадцатилетней девушкой, лгал мне, использовал меня, а потом бросил, верно? Это была моя вина. Это должна была быть я, потому что в твоих глазах я просто позор.