И он начинается прямо сейчас.

Девни

Спать в этой постели было ошибкой всей жизни, но я была одинока. Все, чего я хотела — это почувствовать близость с ним, а потом я попалась на глаза мужчине, которого пыталась избегать. Однако я сильная и решительная женщина. Я не поддамся на мужские уловки, которые грозят ослабить мою бдительность. Я не повторю ту же ошибку, и мы с Шоном вернемся в зону дружбы. Вот и все. Я еще раз переворачиваю блинчики, кладу их на тарелку и поворачиваюсь, чтобы направиться в столовую. Но вместо того, чтобы двигаться. Я превратилась в статую. Мои кости — гранит, а сердце остановилось. Стоит Шон… мокрый, с него капает вода. Струйки воды в замедленной съемке падают по его груди, скользят по плоскостям и контурам его очень, очень подтянутого тела, а затем задерживаются на полотенце, обмотанном вокруг его талии.

Я прослеживаю путь каждой капли, мечтая о том, чтобы мои пальцы оказались на его коже, чтобы почувствовать, как я спускаюсь вниз.

Его глубокий гул прерывает мой взгляд, и когда я ловлю его глаза, то вижу в них озорство.

— Ты меня слышала?

Он говорил?

— Нет. Прости, я… задумалась.

— О чем?

О твоем теле.

— О еде.

— Ну, раз уж я спросил об этом… нам повезло.

Юмор в его голосе невозможно перепутать. Он прекрасно знает, что делает, и что я точно не думала о еде. Мне нужно контролировать эту ситуацию и вернуть нас на землю. Вот только я никак не могу перестать наблюдать за тем, как вода каскадом стекает по его коже.

— Ты собираешься завтракать в полотенце? — спрашиваю я, чувствуя, как горло сжимается от последнего слова.

— Обычно я завтракаю голым.

— Голым?

Шон ухмыляется.

— Я подумал, что это хороший компромисс.

Да, компромисс.

Я закрываю глаза, вздыхаю и сосредотачиваюсь.

Я могу это сделать.

Он пытается вывести меня из себя, заставить сказать, как сильно я его хочу, или даже соблазнить, чтобы я сделала какую-нибудь глупость вместо того, чтобы просто подумать об этом. Я снова напоминаю себе о том, что я сильная и не испытываю влечения к этому мужчине. Это ложь. Он меня очень привлекает, но не интересует. Да, потому что интерес ведет к желанию, а желание ведет к плохому выбору, а плохой выбор ведет к пожизненным сожалениям, которых у меня уже предостаточно. О Шоне Эрроувуде я не буду жалеть, потому что он не будет никем иным, кроме как другом.

— Можешь есть голым, если хочешь. Это твой дом и все такое.

— Ты хочешь, чтобы я был голым?

Я поднимаю глаза на него.

— Я этого не говорила. Я просто сказала, что это твой дом.

— Я слышал «Шон, раздевайся».

— Тебе нужно проверить слух.

А мне нужна лоботомия.

— Я внесу это в расписание, — Шон садится за стол, а я ставлю тарелку и спешу на кухню за беконом.

У меня покалывает кожу, когда я опираюсь обеими руками о стойку. Это Шон. Это парень, который раньше не проявлял ко мне никакого интереса. Мы сотни раз спали в одной постели, и я ни разу не представляла его голым. Но сейчас. Боже, теперь я не могу ничего делать, кроме как представлять его. Если бы это полотенце хоть немного сползло, не было бы больше никаких чудес. У меня запульсировало сердце, когда я начала представлять, что могло бы произойти, если бы я подошла, прижала руку к его твердой груди и позволила теплу его тела окутать меня. Я хватаюсь за край гранита и держусь, чувствуя, как ускользаю. Затем я чувствую, как рука прижимается к моей спине.

— Девни, — голос Шона глубокий и хриплый.

Я не отвечаю, а мой пульс учащается.

— Ты в порядке?

Нет. Я определенно не в порядке. На самом деле я нахожусь настолько далеко от нормы, что не помню, на что это похоже. Его рука движется вверх по моей спине, а затем сжимается, когда он доходит до моего плеча.

— Я в порядке.

— Нет.

Я должна это прекратить. Нам нужно создать новые границы, о которых я даже не подозревала, это не работает. Мне нужно где-то остановиться, хотя бы ненадолго, но я не могу уйти. Я поворачиваюсь к нему лицом, чувствуя такую сильную тягу к нему, что у меня голова идет кругом. Я открываю губы, чтобы сказать все это, но ничего не выходит. Что-то есть в его глазах. Темный ободок стал шире, и между нами разгорается голод, который становится все сильнее.

Я прочищаю горло.

— У меня есть бекон.

Его губы медленно растягиваются в ухмылку.

— Да?

— Да. Бекон. Я его приготовила.

— Хорошо. Я люблю бекон.

Он придвигается ближе, но я никуда не могу деться, потому что спина упирается в прилавок. Шон наклоняется, его одна рука лежит рядом со мной, а другая тянется к тарелке, которая стоит позади меня.

— Шон, — говорю я в качестве предупреждения.

Но он берет кусок бекона и отправляет его в рот.

— Ммм… — стонет он, и мой желудок опускается. — Вкусно.

Я быстро моргаю, изо всех сил стараясь не думать о том, что он издает эти звуки, пока делает что-то… другое.

— Тебе нужно одеться.

Он снова смотрит на полотенце, а потом на меня.

— Я причиняю тебе неудобства?

Если он имеет в виду, что мне хочется делать совсем не дружеские вещи, то да. Но у меня нет ни единого шанса сказать это. Шон получит от этого слишком много удовольствия.

— Не то, чтобы слишком.

Две недели мне удавалось избегать всего сексуального, но сейчас я хочу сорвать с него полотенце и прижаться к его губам. Он наклоняется ближе, на его губах все еще витает аромат бекона, и мне хочется попробовать его на вкус — бекон, а не его.

— Знаешь, когда ты врешь, твой глаз немного подергивается. Вот здесь… — его большой палец касается уголка моего левого глаза, и я заставляю себя не двигаться.

Губы Шона складываются в легкую улыбку, когда он тянется за очередным куском жирной вкуснятины.

— Отойди, чтобы я могла принести еду, которую ты продолжаешь есть, на стол.

Он смеется, откусывая кусочек.

— Даю тебе две недели.

— Две недели?

— Да, — он стучит беконом по моему носу. — Две недели, пока ты наконец не признаешь, что хочешь полакомиться мной и больше не в силах сопротивляться.

О, он дурак. Может, я и хочу полакомиться им, но у меня гораздо больше самоконтроля, чем у него.

— Я в деле.

Он делает шаг ближе, тепло его тела затягивает меня в очень небезопасный кокон.

— Разве ты не хочешь узнать условия?

Я смеюсь с сарказмом.

— Пожалуйста, мне не нужно знать, потому что я планирую выиграть, несмотря ни на что.

— Но я все равно скажу, чтобы ты не могла пожаловаться на результат. Если ты сможешь продержаться две недели, я останусь в крошечном домике, а ты сможешь оставаться здесь, пока не захочешь уйти.

— А если ты выиграешь?

— Ну, если ты проиграешь, я буду делать именно то, что хочу — голым. Очень много обнаженного меня, милая.

Я стараюсь, чтобы это не дошло до меня. Шон практически признался, что хочет заняться со мной сексом. Это не должно меня удивлять, ведь он парень — очень горячий парень, и мы уже дважды целовались, но все же. После этого все вернулось к дружбе. Это были мы. Девни Максвелл и Шон Эрроувуд. Странная девушка, которая была немного сорванцом, немного душкой и очень неловкой, и качок, которого каждая девушка пыталась поцеловать. Это… может стать чертовой катастрофой. Я не готова к этому. Поцелуи — это одно, но секс с Шоном — это совершенно другой уровень того, к чему я не готова.

— Я не проиграю.

Он ухмыляется.

— Ты так говоришь, но после того, как мы займемся этим фантастическим, умопомрачительным сексом, я вернусь сюда… где у меня будет еще много такого секса, о котором я только что говорил. А мы с тобой проведем оставшееся время здесь как пара. Мы разберемся, что это такое и что нам с этим делать.

— Мне не нужно ничего делать.

— А мне нужно. Значит, тебе нужно продержаться всего две недели.

Я тяжело вздыхаю и поднимаю подбородок.