— Я люблю тебя, — шепчет он, прижимаясь к моей щеке. — Я люблю тебя и собираюсь заняться с тобой любовью сегодня ночью.

Я откидываю голову назад и издаю тихий стон, когда его губы переходят на мою шею.

— Ты такая красивая. Я могу целый день только и делать, что смотреть на тебя и находить что-то новое, что кажется мне идеальным.

— Я не идеальна.

— Ты для меня идеальна.

Его рот накрывает мой, останавливая слова, которые собирались сорваться с моих губ. Он единственный, кто идеален. Я не лгала, когда говорила, что он — мечта, потому что так оно и есть. Он смещается, его вес оказывается надо мной, и он поднимает мою футболку через голову, прежде чем снять лифчик. Когда Шон смотрит на меня, его глаза — это пламя, которое грозит расплавить меня.

— Идеально, — его голос хриплый, прежде чем он двинул головой, чтобы лизнуть мой сосок.

Мои пальцы впиваются в его волосы, удерживая его, пока он берет его в рот. Он сосет и облизывает его, прежде чем перейти к другому.

— Шон, — я стону от его имени, когда он делает это снова.

— Скажи мне, чего ты хочешь, Девни.

— Тебя.

Он хихикает.

— Хорошо, милая, потому что я буду у тебя. Хочешь, чтобы я заставил тебя кончить?

Это действительно вопрос?

Шон не дает мне ни секунды, чтобы ответить, прежде чем снова переместит свой рот к моей груди.

— Хочешь? — снова спрашивает он, прежде чем перейти на другую сторону. Он опускает одну руку к моим трусикам и проникает внутрь.

— Ты мокрая для меня? Хочешь, чтобы я потрогал тебя здесь, милая?

— Да.

Я хочу всего этого. Я так подавлена и нуждаюсь в этом, что это слишком. Я не могу думать, когда его палец перемещается к моему клитору.

— Тебе приятно?

Мои бедра двигаются, и я киваю.

— Боже, да.

Он поднимает меня выше, двигаясь все быстрее и быстрее, совершая круговые движения. Я чувствую, как быстро приближается пик, и мне хочется добежать до него, сорваться с края и упасть, но в тот момент, когда я уже нахожусь на вершине, он останавливает движение. Свободное падение обратно на дно происходит так быстро, что у меня открываются глаза и я с трудом перевожу дыхание.

— Шон?

— Да, милая?

— Почему ты остановился?

Я оглядываюсь по сторонам, чтобы понять, есть ли причина, например, мой девятилетний сын в комнате или что-то еще.

Его нос проходит вдоль моей шеи.

— Потому что я собираюсь тянуть с этим так долго, как только смогу.

— Пожалуйста, малыш, — хнычу я, требуя, чтобы он снова прикоснулся ко мне.

Он стягивает с меня шорты и целует, спускаясь ниже.

— Сядь, — приказывает он. — Обопрись на локти и смотри на меня.

Я делаю, как он говорит, приподнимаюсь, когда он поднимает мои колени.

— Не своди с меня глаз, иначе я остановлюсь. Понятно?

Я киваю. Шон избавляет меня от неловкости и застенчивости. Я не стесняюсь, когда мы вместе. Я чувствую себя сильной и красивой… как будто я единственная женщина в мире, которую он хочет. Его сильные руки раздвигают мои колени, и я смотрю, как его язык лижет мой клитор. Мне хочется закрыть глаза, но не потому, что смотреть на это невероятно возбуждающе, а потому, что меня переполняет удовольствие. Но потребность в том, чтобы он продолжал, не дает мне этого сделать. Он наблюдает за тем, как я смотрю на него, и это так возбуждает, что я могу поджечь дом. Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, когда он снова поднимает меня на гору. Он толкает меня выше, чем раньше. Каждый взмах его языка подталкивает меня вверх. Боже, я вижу это. Я стону, не сводя с него глаз, наблюдая, как он любит меня своим ртом. А потом это становится слишком, и я больше не могу сдерживаться. Каждая секунда кажется раем, и я никогда не хочу спускаться. Опустив голову на подушку, я задыхаюсь, чувствуя, как он входит в меня одним толчком.

Я открываю глаза, желая запомнить каждую секунду.

— Я люблю тебя, — говорю я ему.

— Повтори это еще раз.

— Я люблю тебя.

Он толкается глубже.

— Еще, — требует Шон.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Ты мне нужен. Я твоя!

Я произношу эти слова со всей силой своих эмоций. Это все правда. Я люблю его больше всего на свете. Он нужен мне так сильно, что я боюсь его потерять. Я его, и всегда буду его. Что бы ни случилось, это никогда не изменится. Его руки обхватывают мое лицо, а зеленые глаза умоляют. «Останься со мной».

Противоречие раздирает меня с такой силой, что становится больно. Моя голова воюет с моим сердцем. Я хочу остаться. Я хочу, чтобы он остался навсегда. Наша жизнь могла бы быть такой прекрасной, но страх кричит на меня, уговаривая не говорить. Я борюсь за слова… те, которые моя душа отчаянно просит меня сказать. Сказать ему, что я останусь рядом с ним и мы все решим. Он толкается сильнее, глубже, как будто знает, что должен вытащить это из меня. Это самая сильная связь с другим человеком, которую я когда-либо испытывала. Как будто наши тела говорят, а рты не могут. Шон переплетает наши пальцы, а затем тянется так, что моя рука оказывается прижатой к подушке над моей головой. Мы соприкасаемся от кончиков наших пальцев до кончиков пальцев ног. Он снова делает толчок, и я чувствую, как он умоляет меня дать ему ответ. Он борется за меня. За жизнь, которую мы хотим. Я открываю рот, чтобы сказать это, но ничего не выходит, и тогда я чувствую, как он распадается на части. Он кричит, когда кончает, а потом я чувствую, как он покидает меня.

Шон

— Ну, вот и все, — говорит Девни, держа в руках коробку. Остин уже в машине, пристегнут и готов вернуться в свой дом.

— Похоже на то.

Она пинает грязь и тяжело вздыхает.

— Ты будешь заезжать?

Я бы перевернул весь мир, если бы думал, что это что-то изменит, но это не так. С моей стороны эгоистично просить ее переехать во Флориду, и я не стану этого делать. Мы могли бы попытаться сделать это на расстоянии, но мы знаем, что это не сработает. Ей и так будет тяжело, если она попытается устроить Остина здесь. Я не могу просить ее постоянно путешествовать, а мой график непреклонен.

— Я бы хотел, но не знаю…

— Должны ли мы?

Срыв в ее голосе разрывает мне душу.

— Я не это имел в виду. Я просто не хочу усложнять тебе жизнь.

— Я не думаю, что это возможно. Сейчас это абсолютная пытка.

— Мне тоже нелегко.

Она смотрит на машину и снова на меня.

— Ты мой лучший друг, Шон. Пожалуйста, скажи мне, что мы не разрушили двадцатилетнюю историю за несколько месяцев. Я не могу… Я не могу потерять тебя, а ты обещал, что не потеряю.

Я делаю шаг к ней, и моя рука перемещается к ее щеке, чтобы я мог погладить мягкую кожу большим пальцем.

— Ты никогда не потеряешь меня, но мне придется понять, как перестать любить тебя так.

— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь это сделать, — признается она.

— Может, и я не смогу.

По ее лицу катится слеза, и я вытираю ее.

— Не плачь, милая. Это правильно, как бы больно ни было. Ты должна думать об Остине, а я всегда буду делать то, что лучше для тебя.

Ее прекрасные глаза закрылись, и по ее лицу потекла еще одна струйка.

— Все, чего я хочу, — это бросить эту коробку и отдаться тебе. Я хочу умолять тебя остаться, хотя знаю, что ты не можешь.

Я сдвигаюсь, позволяя руке опуститься, пока мое сердце неумолимо колотится.

— Я могу перестать играть.

— Нет, — она качает головой. — Ни в коем случае, Шон Эрроувуд. Бейсбол — твой ребенок. Я не попрошу тебя прекратить играть по тем же причинам, по которым ты не попросишь меня оставить Остина.

— Бейсбол — это еще не все.

— Нет, но ты не готов отказаться от него.

— Я сделаю это ради тебя.

— Я не позволю тебе.

И на этом моя последняя «Аве Мария» заканчивается. Не говоря уже о том, что, если я нарушу контракт, это обойдется мне в миллионы долларов неустойки. Все это так хреново. Мой брат подходит к ней и берет коробку из ее рук.