— И ты думаешь, что этой дружбы достаточно?

Зак улыбается, и его взгляд переходит на Шона, когда он возвращается к нам.

— Я думаю, что без нее у вас нет ни единого шанса стать чем-то большим. Он любит тебя, независимо от того, какие недостатки ты в себе находишь. Черт, если бы я мог предположить, я бы сказал, что он любит тебя больше из-за них.

Это почти полностью описывает мои чувства к Шону. Он может быть угрюмым, глупым и упрямым, но я люблю его до самой глубины души. Мы пережили времена счастья и самые мрачные дни. Но я не знаю, значит ли это, что мы можем быть больше, чем просто друзья. Это большая проблема. Тем не менее он поспорил со мной, что я не продержусь и двух недель, и у меня нет ни единого шанса выиграть. С каждым днем мне все труднее и труднее сопротивляться тяге к нему. Я хочу его. Не так, как всегда, а как нечто гораздо более глубокое и значимое. У меня не так много времени, чтобы разобраться в этом, и именно это меня пугает. Если это просто влечение, то с этим можно справиться. Но если это нечто большее, то я не знаю, можно ли от этого отказаться. Время — вот что мне нужно. Еще одна неделя — вот что у меня есть, прежде чем наше пари закончится, и он снова станет никем.

— Что ж, несмотря ни на что, у нас есть еще неделя, в течение которой я буду просто его лучшей подругой, не более того.

Его улыбка наполняет холодный воздух.

— Ложь, которую мы говорим себе.

— Что за ложь? — спрашивает Шон, останавливаясь рядом с нами.

— Просто поговорил с Девни о чувствах.

Шон ухмыляется, в зеленых глазах пляшет озорство.

— Не волнуйся, Зак. Она может пытаться отрицать это, но я всегда видел ее насквозь. У нее есть чувства ко мне, просто она не готова их принять.

***

— Доброе утро, солнышко.

Я вскакиваю и оборачиваюсь, чтобы увидеть Шона, стоящего в дверном проеме кухни без рубашки.

— Что у тебя за отвращение к одежде?

Он ухмыляется.

— У меня его нет. Я просто знаю, что тебя раздражает, когда на мне меньше одежды.

Прошло два дня с тех пор, как Зак уехал, и с тех пор Шон сделал своей миссией сводить меня с ума. Вчера вечером он сказал, что ему нужно постирать, что означало снять с себя все, что на нем было надето, кроме нижнего белья. Я очень надеялась, что к этому времени перестану пускать слюни по его невероятному телу, но, похоже, чем больше я его вижу, тем больше хочу. Поэтому следующие пять дней сопротивляться ему будет очень тяжело.

Каламбур.

— Я не нервничаю, — отрицаю я и поворачиваюсь, чтобы закончить делать свой сэндвич.

— Нет?

— Нет.

Я слышу его приближающиеся шаги, и мое тело напрягается.

— Даже когда я делаю это?

Его руки движутся от моего запястья вверх по рукам, оставляя за собой мурашки. По телу пробегает дрожь, а его тихий смешок раздается прямо мне в ухо. Каждая частичка меня хочет повернуться в его объятиях, поцеловать его до бесчувствия и потеряться в его прикосновениях. Но со мной что-то не так. Я не хочу этого. Нет. Нет. Нет. Я хочу, чтобы он отступил и снова стал моим язвительным другом- засранцем, к которому у меня не было чувств. Это все из-за отсутствия рубашки. Так и должно быть. Меня поражает его пресс. Вместо того чтобы утонуть в его прикосновениях, я выпрямляю спину и напоминаю себе о пари. Я не уступлю, когда осталось всего пять дней.

— Извини, — говорю я настолько отстраненно, насколько могу. — Я считаю, что нам нужны дополнительные правила относительно этого твоего пари.

Тепло его дыхания скользит по моей шее, заставляя волосы встать дыбом.

— Какие правила?

Я поворачиваюсь, толкая его грудь, чтобы освободить немного места.

— Ты не можешь просто подойти ко мне сзади и начать трогать меня. Это нечестно.

Губы Шона превращаются в наглую улыбку.

— Я никогда не говорил, что буду драться честно.

— Мы не деремся!

— Нет, милая, не мы… а ты. Ты борешься с этим, со мной и с тем, чем мы могли бы быть.

Я вздыхаю и качаю головой.

— Нет, я борюсь за нашу дружбу.

— А я борюсь за большее.

Это невозможно. Я не могу сделать это с ним, потому что это закончится катастрофой, а у меня их было достаточно.

— Ты не знаешь, сможем ли мы стать чем-то большим. Это может стать… концом для нас. Это может стать гвоздем в нашем гробу, а я бы предпочла, чтобы этого не случилось.

Он делает шаг назад, проводя пальцами по волосам.

— Я знаю не больше, чем ты, но я не собираюсь бояться.

Я смеюсь.

— Ты никогда не любил женщину настолько, чтобы познать страх ее потери.

В его глазах вспыхивает гнев.

— Ты думаешь, я не знаю, что такое потеря?

— Я не так сказала. Ты терял людей, которых любил, но совсем другое дело, когда ты отдаешь свое сердце. Потерять мать — это не то же самое, и ты это знаешь.

— Нет, но я знаю, каково это — не иметь смелости попробовать. Когда ты сказала мне, что Оливер собирается сделать предложение, я думал, что сойду с ума. Как будто все вещи в моей жизни, в которых я был так уверен, вдруг перестали быть таковыми. Я все это видел, Дев. Я видел, как вся наша жизнь разыгрывалась, словно в каком-то фильме. Ты была там, в белом платье, шла под руку со своим папой, но в конце этого проклятого прохода стоял не я. Нет, это был Оливер, и я не мог этого допустить.

— Почему?

Шон поднимает руку, отводя в сторону прядь волос, выбившуюся из моего хвоста.

— Потому что это я должен ждать тебя. Я должен быть на пляже, стоять с океаном за спиной, пока ты идешь ко мне.

Мои глаза расширились.

— Почему мы на пляже?

Он наклоняется и прижимается мягким поцелуем к моей щеке, и все мое тело покалывает.

— Потому что это мечта, верно? Это то, что ты сказала мне давным-давно, и я никогда не забывал. Здесь нет правил, потому что я не играю с тобой в игры, и я использую любые средства, чтобы завоевать твое сердце.

— А что, если мое сердце не готово?

— Тогда я буду ждать тебя, Девни. Я буду ждать, пока ты не поймешь, что дело не в пари и не в чем-то другом, кроме того, что мы должны быть вместе. Я хочу и нас, и тебя, и все, что с этим связано. Я хочу целовать тебя перед сном, просыпаться с тобой рядом и любить тебя так, как ты того заслуживаешь. Поэтому я буду ждать, пока твое сердце будет готово, потому что мое готово для нас обоих.

Шон уходит, оставляя меня стоять на месте, пытаясь придумать хоть что-нибудь, чтобы отрицать, что он только что украл мое сердце из груди, и я никогда не получу его обратно.

Девни

— То есть ты хочешь сказать, что у него есть чувства к тебе, у тебя есть чувства к нему, но ты не хочешь с ним встречаться? — Cидни спрашивает, глядя на меня.

Я пришла сюда за советом, и чтобы разобраться в своих мыслях, потому что они запутались до чертиков.

— Я говорю, что Шон хочет большего.

— А ты не хочешь?

— Я не знаю. С одной стороны, хочу. Он лучший парень в мире.

— А с другой?

Я вздыхаю.

— С другой стороны, мы знаем, что не сможем долго продержаться на расстоянии. Я беспокоюсь, что его слава станет проблемой, и я буду безумно ревновать.

Она возится с Диконом в манеже, а потом садится рядом со мной на диван.

— Ты боишься, и ты идиотка.

— Я не идиотка. Здесь многое поставлено на карту.

— Да, это так, — соглашается она.

— Но также многое будет поставлено на карту, если ты не рискнешь.

Я застонала и откинула голову назад.

— Мне нужна чертова жизнь! Мне нужно что-то. Что-нибудь, кроме этого. Я скучаю по тебе на работе, все идет медленно, потому что я не могу выбраться из этих чертовых американских горок в моей голове.

Она пожимает плечами.

— Из ада Эрроувуда не выбраться. Я клянусь. Я пыталась несколько лет, но в итоге залетела и вышла замуж.

— Мы можем поговорить о чем-нибудь еще?

— Ни за что, ты не выберешься из этого. Скажи мне кое-что, почему ты здесь?