— И… идем?..

— Идем. Давай руку.

— А мне?

— ...

— Вот спасибо.

Странно… как первоклашка с родителями… только от них жаром ведет и запах, который я ни с чем не спутаю, горло щекочет изнутри. Лицо пылает — как хорошо, что Шерхентас уже скрывается за горной грядой, и с нее опускаются быстрые густые сумерки. В городе горят огни, слышны голоса и, кажется, музыка — ритмичная, ударная. В животе подрагивает, струится холодный пот по спине. Мы идем молча — хотя уже научились разговаривать втроем.

Кажется, пришло время научиться вместе молчать.

Ближе к центру становится понятно, что на праздник собрались не только жители Рум'ры, но и окрестных деревень и хуторов — потому что если местные уже привыкли к моему лицу и волосам, то приезжие во всю таращились и разве что пальцем не тыкали. Я смущенно отворачивалась, пряталась то за одного тура, то за другого, и этим, подозреваю, привлекала еще больше внимания. Маленький мальчик с мамой-дарган (их среди женщин на Тавросе больше других) даже выронил свою сладость, протянул руку и залепетал что-то на детской тарабарщине. Его мама закатила глаза, подхватила ребенка на руки и направилась к нам с выражением отстраненной решимости. Мар оказался передо мной быстрее, чем я успела моргнуть, но женщину это не поколебало.

— Это дитя хочет потрогать твои волосы. Можно? — обратилась она ко мне, минуя настороженные взгляды Мара и Раш’ара. Крепкий и не очень молодой уже тур в стороне наблюдал за нами с напряженным вниманием. Отец, наверное…

— ...да, конечно.

— Только пусть не дергает, — вставил Раш из-за спины, кладя ладони мне на плечи. Мар лишь молча отступил, позволяя дарган поднести ребенка ко мне.

Мальчик был весь темненький, смуглый, круглолицый — ничего в нем не напоминало расу матери... Пока он неловко водил мягкими ладошками по лицу и волосам, вокруг нас в толпе образовалась мертвая зона — никто не подходил близко, но многие задерживались, чтобы посмотреть. Лицо тут же вспыхнуло краснотой, и по толпе прокатился легкий рокот, в котором я без труда узнала “Миршельнасс”. Такому, наверное, положено радоваться, но я от стыда и неловкости не знала, куда себя деть.

— Хватит, дарган. Нам нужно идти.

— Благодарю, — с непривычным для ее расы почтением ответила женщина. — Благослови Серменара вашу Шер-аланах.

— Благослови она твой род и твое дитя, — с этими словами Мар взял меня за руку и расколол окружившую нас толпу подобно ледоколу.

— Она сказала, нашу Шер-аланах, — донеслось из-за спины, когда мы оказались в менее людном месте.

— ...

— И ты не стал возражать.

— ...

— А еще месяц назад…

— Прекрати его подначивать, — я легонько пихнула тура в бок, да он уже довольный, как таракан, только усиков не хватает. — Мар, все хорошо?

Тот оглянулся с натянутой улыбкой, сжал мою руку.

— Не волнуйся. Я справляюсь. Куда хочешь пойти?

Первым делом мы добрались до храма — если каменный лабиринт из колонн и мостов можно так назвать. Храмы на Тавросе интересно строились: сначала ставился алтарь, а после к нему каждый житель нес по мере сил и возможности плиты и валуны, превращая местность вокруг в этакий каменный сад. Поэтому каждый храм был не похож на остальные и каждый житель мог гордиться, что он сам или его предки приложили руку к его созданию.

В честь праздника в храме было множество туров — кто-то молился об урожае, кто-то о здоровье семьи и близких… На меня оглядывались, но уже не подходили — и на том спасибо. Когда впереди показался алтарь с гигантской статуей Праотца — бык с раздвоенными рогами — я, замявшись, обратилась к турам:

— Я одна могу сходить?..

— Нет.

— Зачем?

Ясно… Ладно, попробуем иначе.

— Мне нужно туда пойти одной, рядом с вами будет неловко.

Тотальное непонимание на лицах... они как братья-близнецы в такие моменты, честное слово.

— Я расстроюсь, если не смогу сходить одна. Можно?

— ... — так, Раш кажется дрогнул, оглянулся на Мара чуть растерянно.

— Иди. Только аккуратно. Мы будем ждать здесь, — наконец ответил тот, тяжело скрещивая руки на груди.

— Спасибо.

С трудом пробираясь по камням, я чувствую лопатками словно ожоги — сверлят спину так, что точно споткнусь! — но все равно упрямо продолжаю двигаться к центру, где на коленях перед изваянием Великого Тура молятся его жрецы. К алтарю я не иду, а смещаюсь к окраине, где собираются женщины. Сегодня все они здесь с одной-единственной целью — замкнуть свой ракум, что бережно плелся все лето.

Очередь небольшая, но движется она медленно — над каждым браслетом читается что-то вроде молитвы-благословения. Я нерешительно мну в руках сумку — ну а вдруг на мое плетение скажут что-то? Вдруг мне, как переселенке, вообще откажут?..

... Никто мне не отказывает и ничего не говорит — жрец лишь мажет чуть оживившимся взглядом по лицу и легко крепит крючки из темного металла на мое плетение. Он водит над ним руками, бормочет себе под нос, я с трудом слышу и почти не понимаю слов… Да разве так уж это важно, в конце концов?.. Разве это важнее тех мыслей и чувств, что я вложила в свою работу?..

— Хорошо получилось. Иди, — произносит под конец тур, возвращая мне ракум.

— Спасибо…

Обратная дорога дается тяжелее востократ. Потеют пальцы и мозги: как сказать-то? Надо же слова правильные подобрать… сейчас ляпну какую-нибудь глупость, как обычно покраснею, начну запинаться… ох господи боже, вон они стоят… Заметили уже?.. как назло споткнулась, точно заметили, дернулись синхронно… может, я не ошиблась?.. Может, все правильно?..

— Под ноги смотри, бестолочь, — бурчит Раш, за что мгновенно получает тычок под ребра. — Что? Она же так рано или поздно… эй!

— Закончила? — мягко произносит Мар, не глядя на возмущенного Раш’ара.

— Да... эм… Мы можем на пару минут… я хотела… кое-что вам дать…

Я протягиваю браслеты на вытянутых ладонях — одинаковые узоры, одинаковые нити… Один и тот же смысл, вложенный в каждый узелок.

“Я желаю тебе долгой жизни. Я желаю тебе счастья. Я дорожу каждым днем, когда мы вместе”.

Они молчат — каждый по-своему. Раш фыркает, уводит глаза к темнеющему небу, теребит загривок, Мар переводит взгляд с меня на плетение… Руки уже дрожат, и я нервно добавляю:

— Вы дарили мне… к свадьбе… Это ответный подарок. Надеюсь, что понравится… Я правда… очень старалась, когда их делала…

Мар отмирает первым, молча берет ракум и крепит его на предплечье. Раш что-то бормочет и тоже хватает свой, но почему-то прячет в карман. Он так на меня и не смотрит — а Мар так и не отрывает глаз.

Я знаю, что значит ракум на их языке. Знаю, какой смысл несет сам факт такого подарка. Они, само собой, понимают, что дарю я их не просто так. Дрожащее, пульсирующее нечто между нами сгущается, приобретает новый вес, новую форму… неудержимо меняя и делая невозвратным все то, что было раньше.

— Ааа, шерхи меня раздери… Может, обмыть это дело, мм?

Мар чуть закатывает глаза, улыбается. Раш так и не вынул руку из кармана — ладно, сделаю вид, что не замечаю этого... как не замечаю блеска в его глазах.

— Почему бы и нет?..

… Хороший у туров алкоголь — крепкий, но пьется как молоко, легко и ласково обволакивая горло и внутренности теплом. Тепло это как кокон, я не иду — плыву в нем, едва переставляя ноги… а нет, не иду, меня уже несут на руках, и сияющие полосы перед глазами — это звезды сливаются в серебристые нити. Если потянусь рукой… сильно-сильно… я достану?.. и что я буду делать, если дотянусь?..

— Хорошо ее разобрало…

— Не то слово.

— Смотри, как бы плохо не стало…

— Ничего, я сам донесу.

— ...

Голоса у туров — будто горный камнепад. Я прижата к груди одного из них, кого, Мара? да, его — и слышу, как тяжело и с оттяжкой его сердца качают густую черную кровь. Раш идет рядом — беспокойно мелькают его руки, то и дело поправляющие мои волосы, платье... Мне отчего-то очень-очень спокойно и даже весело — хочется поймать его за руку и… и что?.. что я собралась с ней делать?.. ааа, как же красиво тут, в темноте…