— Если хочешь, научу такие плести, — предлагает она с улыбкой.
Я соглашаюсь даже не раздумывая.
Для учебы слишком жарко — в этой части планеты лето как-никак — и остаток времени мы копаемся в нитках и проволоках. Грида показывает, как закручивать их и крепить, я пробую, и ни черта у меня разумеется не выходит ни с первого, ни со второго раза, но интереса это не остужает — только подстегивает. Домой я возвращаюсь еще более нагруженная, чем уходила: вместо миски с миррум я несу корзинку разноцветных ниток и каркасов и смутное понимание, что со всем этим делать.
…Раньше мне нравилось вязать — надо мной даже смеялись из-за этого — но я все равно вязала своих страхолюдиков, пока спицы не начали со мной разговаривать…
Я прижимаю карту к двери, дожидаюсь щелчка и боком втискиваюсь в проем, чтобы тут же сгрузить довольно-таки объемную корзину на каменную тумбу… оставляю там же карту, выпуская из груди тяжелый уличный жар… как же жарко, с ума сойти можно... У нас где-то был сок сармус’си, дикой горной ягоды, жажду утоляет одним глотком… куда я его…
Шершавый, тягучий голос раскатывается по комнате.
— Кто тут у нас?
Я успеваю удариться боком о стул и выругаться, прежде чем узнать его.
— Раш'ар!.. твою мать, нельзя же так!..
Тур стоит на нижней ступеньке — что он забыл в спальне? — руки в карманах, скалится… но выглядит чуть расслабленнее обычного. Причина доходит до меня не сразу, а когда доходит — омывает внутренности холодом.
Мара нет. Мы одни.
Он приближается вразвалку, глаза его странно блестят… Я не отвожу взгляд — мало ли, что удумал — но он садится за кухонный стол и вполне миролюбиво отвечает:
— Извини, если напугал.
— ... Не делай так больше, ладно? Ты почему дома?
— Рейс отменили, персонал отпустили пораньше.
— А… ясно.
— Не рада меня видеть?
Ну вот и что ему ответить?
— Да мне все равно, если честно. Я просто удивилась, обычно ты поздно приходишь.
Мой ответ ему не нравится — черт с тобой, где мой сок? умираю от жажды… В тишине собственные жадные глотки кажутся оглушительными, я стараюсь об этом не думать… не думать о неподвижном, но пугающем туре за спиной, взгляд которого скоро просверлит во мне дыру.
— Не ешь меня глазами, — не выдерживаю я спустя минуту.
— ...могу ртом.
Вот... сука.
— Ничем не надо.
— Мару пожалуешься?
— А надо? — я оборачиваюсь и тут же вжимаюсь в столешницу: когда успел подойти?!.. Я совершенно не слышала шагов!.. — Отойди, ты слишком близко.
— Я тоже хочу… — он делает паузу, делает её сознательно. — Жажда замучила.
Его руки — по обе стороны от меня, одна тянется за стаканом… это мой стакан вообще-то… не отстраняется, наливает себе, шумно и быстро пьет, как лошадь, косясь на меня сверху вниз… ну что смотришь, а?..
— Напился? А теперь отойди от меня.
Он чуть щурится и отстраняется, я же с облегчением отворачиваюсь к столешнице, надо срочно себя чем-то занять... точно, самое время начать готовить ужин, сейчас только волосы подхвачу...
Тяжелое жаркое дыхание тревожит влажную кожу, щекочет ухо шершавым шепотом:
— А если не хочу?
Да чтоб тебя!..
— Ты!.. Что ты… — я рывком разворачиваюсь. Раш’ар ухмыляется, но глаза у него будто проглоченные черепом. Он скрестил на груди руки, защитный жест, вот только кого он защищает: себя от меня или…
— Не надо так делать, хорошо? — стараясь казаться спокойной, говорю я. Хочется отвести глаза — но зрительный контакт почему-то кажется очень важным сейчас. Словно если я его разорву… если отведу глаза… тот зыбкий контроль над ситуацией растворится, рассеется и тогда…
— Так — не буду, — отвечает он.
— Вообще никак не делай.
— Мм? Что именно мне не делать? — издевается, точно издевается. — Не делать то, что Мар делает с тобой?..
Я вся покрываюсь пятнами. Сочувствовать ему? Обойдется!..
— Прекрати паясничать и займись чем-нибудь. Ты мне мешаешь.
— Как скажешь, милая.
— Я тебе не милая.
— Сладкая?
— Да отцепись ты от меня!..
Он смеется злым лаем — но наконец-то уходит и устраивается в гостиной. Я выдыхаю с облегчением. Скорей бы уже Мар вернулся домой… я не вывожу этого одна.
3-10
Раш’ар.
Это была плохая идея — вернуться домой пораньше. Домой… как будто это место можно назвать домом. Сжечь бы его… вместе с собой... Зачем он тогда пришел? Какого шерха ублюдочного? Друга захотел повидать… повидал на свою голову. Проклятье… одних воспоминаний достаточно на три раза в темноте под одеялом и еще дважды — под душем… Маленькая, вся с ног до головы розовая, смотрела так испуганно…
Головой о стенку — и еще раз, и еще… В доме никого, и никто не глянет с осуждением.
По спине скребет шероховатый камень. Пол отвратительно теплый, но стоять он не может. Чудовище внутри ревет — выпусти, выпусти, выпусти!.. Выпусти, дай все вокруг уничтожить, все разнести, разнести и втоптать в камни! А потом в агонии себя самого разорвать на куски — как будто это поможет.
Вообще-то поможет.
Хватит.
Все равно он не может убить Мара. В прошлый раз ему повезло — другие бойцы его ранили. Ладно, если постарается, то сможет наверное… Вот только…
Горячечные глаза, полные буйной, свирепой ненависти — как он сможет потом в них смотреть?..
Шерхи, проклятые шерхи… почему не взорвали тот корабль полностью?.. если бы она не выжила…
Лопается крупный сосуд на шее, заливая ключицы кровью. Даже думать о таком…
Мертвая твердость пола легко держит его ослабевшую спину. Бесполезно — он все равно проваливается и падает куда-то вниз — глубоко-глубоко, где нет света, тепла, жизни. Где одно только черное чудище на привязи, и звенья ее истончаются с каждой секундой. Мар, ублюдок. Знал же, что он не спит, и все равно… Чтоб его самого так выкрутило!..
Если разбежаться и прыгнуть в овраг Крутрам, он сразу умрет или помучается? Может, и правда стоит…
Отличная идея — тогда никто им уже не помешает.
Заткнись, мразь, просто заткнись.
Порыв нечаянного ветра распахивает наверху окно — гулко стучит рама о стену. Все существо его поджимается, собирается в одну точку, заполняя внутренности пузырящимся кипятком. Там… наверху…
Надо подняться. Да, надо подняться, ведь нужно закрыть окно, иначе ветер нанесет всякого…
Стираются зубы в порошок, истончаются кости под током черной крови. Чудовище внутри не обманешь, оно жадно скалится и капает слюной… Да… поднимись… поднимись в комнату, где спит твоя Шер-аланах… просто посмотреть… просто ощутить запах… ничего больше… Он закроет окно. Просто закроет окно. Он просто…
Он просто стоит посреди комнаты уже четыре минуты и жадно втягивает воздух — еще немного, и легкие его разорвутся.
Постель, на которой она спит. Простынь, что касается ее бедер, живота и груди… она хранит тяжесть маленького тела… тяжесть маленькой женщины… которая так нежно стонет, когда ее касаются руки…
Не твои руки.
Просто сдохни уже.
Постель… теплая… от жары, конечно же… но можно представить, что это ее тепло… тепло покалывает ладонь, ядовитые стрелы пуская в кровоток, и они вонзаются во все ткани, во все органы… Жарко… пот течет по вискам, груди и пластинам хребта… горит в паху и ладони… запах… нужен только ее запах… как же гадко… вот так… от одного запаха ее постели… еще сильнее… нужно еще больше… где еще его?.. нашел… нашел…
Тело скручивает, сжимает и выбрасывает в открытый космос — оно становится пустое, звонкое и стремительно холодеет. Он смотрит на руку, сжимающую кусочек ткани… это что, её… шерхи его раздери… Остывший было жар волной поднимается снова. Если забрать… заметит?.. конечно заметит, и скандал будет просто чудовищный…
Легкие шаги приближаются к дому — он узнает их даже мертвым. У него есть секунд сорок, чтобы уничтожить следы своей гнусной слабости.
