— Тебя как будто по оврагам за ноги таскали, — окинув меня взглядом, произносит Рихта с тем, что можно с натяжкой принять за сочувствие. Слышать это от существа без одного глаза и с протезом обидно вдвойне.
— Спасибо, ты как всегда восхитительно тактична.
— Обращайся. Как оно вообще?
— ...
— Что, морды друг другу разъе…
— Было дело.
— Ты что, только Мару даешь? А второй на ручном приводе держится?
Резкая откровенность вопросов, высказанных таким спокойным и ровным тоном, вышибает почву из под ног. Я только ловлю ртом пузыри, а Рихта кривится, закатывая глаза.
— Первородная… ты как дожила вообще до этого дня, такая замороченная?
— Ну… как-то…
— Лучше бы их трахала вместо своих мозгов — или что там в твоей лохматой черепушке, вата?
— Да не могу я… Не могу с обоими сразу, это же… блядство какое-то!
Рихта наклоняет голову на бок и с искренним изумлением спрашивает:
— Где же тут блядство? Вы женаты, все трое.
— На Земле… там, где я росла… так не принято было. Не принято было вступать в такие отношения. Для меня это… дикость.
— Отсталая планетка.
— Иди ты…
— Схожу, но попозже. Смотреть не могу на твою унылую рожу. Совсем тупица, да? Всем глубоко насрать, сколько у тебя мужиков. Ты не на Земле уже, что, никак не дойдет?
— Это не так просто… я не могу так просто взять и вытрясти из себя установки, с которыми выросла...
— Боги милосердные… — Рихта откидывается на спинку дивана, она маленькая, ногами до пола не достает, так посмотришь — ребенок, пока не откроет рта. — У тебя мамка-папка были там, на Земле?
— ...
— Сирота, что ли?
— Была… мама. И отчим.
— От…что?
— Неродной отец. Второй муж матери.
— М-да… а братья-сестры?
— Сестра. Сводная.
— Ну вот смотри, объясняю на пальцах для альтернативно одаренных. Дите у вас маму-папу обычно ж любит, так? Его никто камнями не бьет за то, что оно и к мамке на руки просится, и к папке лезет? Я к чему… любить не кого-то одного, а нескольких — разве это странно? Ребенок не будет любить маму меньше от того, что у него есть еще и папа, и бабки-дедки, тетки там, сестры, братья… понимаешь, лохматая?
Кажется… понимаю… действительно понимаю… понимание входит в тело пузырями легкости и… свободы?
— Вроде бы…
— Вроде бы… тупица… Так если у тебя два мужика — почему нельзя любить обоих? Каждого… ну, по-своему как бы. Как у ретранслятора есть разные частоты, так у тебя тоже — для каждого своя частота. Ты просто переходишь с одной на другую — и о-па, всем хорошо, все друг друга понимают. Как тебе мысль, нормально? Голову не жмет?
— Не жмет. Я тупая, но не до такой степени.
— Да что ты говоришь, быть того не может.
— Рихта…
— Я помню, как меня зовут. Назовешь в мою честь первенца?
— У туров девочки не рождаются.
— Ой, какая разница, мальчик, девочка... Или у тебе еще и гендерные загоны?
— Нет никаких загонов, — отвечаю я быстрее, чем реально соображаю. Не хватало еще лекции на эту тему… Моему ответу Рихта не верит, но не настаивает, только хмыкает, и взгляд ее снова делается похабным.
— Но с Маром-то было? Нормально, не возня детсадовская?
— ...
— Быыыыыло, признавайся. Я с туром ни разу не спала, но они, говорят, хороши… Правда, что с ними всегда кончаешь?.. А ты чего вся красная стала?..
— Ни…чего… просто…
Рихта смеется до икоты над моим смущением, а когда ее отпускает приступ обидного для меня веселья, спрашивает внезапно-вкрадчиво:
— Но тебе-то хорошо было? Понравилось?
Четкое ощущение, что слышит и слушает меня не только Рихта, сжимает сердце, сжимает горло, голову, когда я едва слышно для самой себя выжимаю в воздух:
— Понравилось. Очень… хорошо…
— Я тебе видео все-таки скину.
— А можно пожалуйста не надо?
— Обязательно к просмотру. Вот прямо сейчас и скину…
Планшет на тумбочке вибрирует после пары-тройки тычков, сделанных дарган в свой запястный коммуникатор. О боже милосердный… удалю сразу же… даже открывать не буду…
…Надолго Рихта не задержалась — как будто что-то могло ее задержать. Убедившись, что все, на кого ей не наплевать, относительно живы и здоровы, она оставила мне какую-то коробку (даже думать не хочу, что там внутри), сделала ручкой Мару, который на заднем дворе укреплял защитные экраны — и только свистнул на грани ультразвука ее флаер.
Но кроме коробки, вагона смущения и оторопи она оставила после себя кое-что очень важное. Рихта вряд ли это осознавала, я и сама поняла это не сразу. Лишь через пару дней с какой-то кристальной ясностью ощутила то, что она назвала “разные частоты” — когда проводив Раша на работу ласковым объятьем, я вернулась в постель к Мару и не ощутила больше ни капли тяжести внутри.
Они… разные. Разные настолько, что чувства к ним и не могут быть одинаковыми даже по своей природе, и сравнивать их... бессмысленно.
Накатившее облегчение сделало все тело ватным, я растеклась по груди тура, обнимая его легко и естественно, как будто только что не обнимала другого. И он словно бы это почувствовал и потянулся ко мне в ответ, и впервые за долгое время я снова нашла отражение своей улыбки в его глазах.
Нашла в нем отражение проснувшейся надежды, что мы идем правильным путем.
5-2
— Не жмет? Нормально?
— Да… вроде бы…
— Тебе очень идет этот цвет.
— ...
— Ну что ты? Правда идет. И фасон, и цвет…
В зеркало Гриды наверное что-то добавлено — иначе отчего я кажусь себе как будто подсвеченной изнутри?.. В любом случае, платье из легкого плетения с поясом под грудью мне и правда идет. Еще и белое…
— Похожа на урным — молодую жену.
И правда похожа...
— А здесь тоже белое на свадьбу надевают?
— Здесь в самое красивое платье наряжаются, красное, черное, зеленое… но на Уйриме принято в белом.
— На Земле тоже…
Мое бракосочетание провели давно, но невестой я чувствую себя сейчас. Сегодня вечером мы втроем идем на праздник, и Мар, неловко и запинаясь, предложил зайти в храм — “на удачу”. Я и так планировала туда заглянуть, по своим причинам, поэтому вопросительно мы смотрели на Раша, а он взял и согласился — так легко, как будто не говорил о традициях со скепсисом.
На последнем занятии Грида сама предложила одолжить нарядное платье для праздника, и у меня не было причины отказываться — вся одежда была повседневной и довольно простой. Когда я упомянула об этом дома, Раш’ар только пробухтел что-то с досадой, а Мар покопался в планшете, после чего отдал его мне с коротким “выбирай”.
— На будущий год… пускай будет, а то в самом деле неудобно.
Неловко и неудобно стало уже мне при виде ценника — в местных ценах я уже что-то понимала.
— Я выучу язык… и найду себе что-нибудь…
— Ты о чем?
— Работа. Ну, чтобы на шее не сидеть…
— На моей можешь сидеть сколько угодно. И не только на шее.
— Раш.
— Ну что? Глупости не говори.
— Но…
— Тебя забрали не по твоей инициативе. И принимая на Таврос, мы взяли на себя определенные обязательства. Обеспечение тебя всем необходимым — одно из этих обязательств, — неожиданно очень серьезно произносит Мар.
— ...ладно…
И вот я в невестином платье мнусь на пороге, уйримка посмеивается, пока я поправляю волосы, поправляю подвешенную к поясу сумку. Как будто на первое свидание, ей-богу…
В каком-то смысле и правда — первое свидание...
— Сейчас кто-то выломает нам дверь, так что поторопись пожалуйста, — сквозь улыбку протягивает Грида.
— Уф… да, хорошо. Спасибо за платье.
— Не за что.
Она провожает меня со странным прищуром — как будто что-то знает. У меня у самой чувство…. странное. Как будто я тоже знаю — что-то произойдет.
— Раздери меня мроки…
Я краснею — сразу всем лицом, ото лба до шеи. Раш ругается, нервно смеется, а Мар просто молчит и смотрит.
