— Ну что, как вы тут? — к нам заглядывает Секран, помощник Рихты. Это он выводил тогда ее с корабля. Мужские особи дарган были крупнее женских, но отличались более спокойным нравом, как показалось мне на первый взгляд.

— Все в порядке.

— Отлично. Вархи уходят, так что…

Шерша цепляется за мою руку, её глаза переливаются зеленоватым. Испугалась или расстроилась?..

Секран вздыхает и проводит рукой по гладкому затылку.

— Я поговорю с Ри… поговорю с капитаном. Думаю, можно будет по пути заскочить на Рах.

Шерша не расслабляется до тех пор, пока он не возвращается: Рихта хоть и не в восторге, но дала добро.

— Только нам придется где-то заправиться… Так что сделаем остановку на Добре или Клементе, а потом уже на Рах, а оттуда — домой…

— А я?.. — осторожно спрашиваю. Мне так никто и не сказал, а спросить все не было случая.

Дарган смотрит на меня непроницаемо.

— Ты не говорила с Маром?

— …он не очень разговорчив.

— Я понял. Поговори с ним. Ты вроде хотела на Таврос, верно?

Откуда он знает?.. А впрочем… Я заторможенно, но киваю.

— Тогда скажи ему об этом. А дальше он разберется.

Секран уходит, а я оглядываюсь на Шершу. Та ободряюще сжимает мою руку своей, сухой и очень теплой.

— На Тавросе тебя никто не обидит. Не бойся, поговори с капитаном.

Поговорить, да?..

— При первой же возможности.

Первая же возможность выпадает только спустя трое суток, когда корабль дарган останавливается около небольшой планеты, окутанной маревом четырех спутниковых колец. Добра — АЗС и СТО в космическом масштабе; своей разумной жизни там нет, постоянно живет только технический персонал Объединения, который работает вахтами. Команда Рихты отправляется за топливом и другими припасами, меня же оставляют на корабле: атмосфера на Добре не пригодна для моего вида, а защитного костюма с фильтрами на мой рост у них нет.

От скуки я брожу по смотровой галерее, разглядывая планету за толстым барьером из стекла и чего-то вроде магнитного поля. Звезда, вокруг которой вращается Добра, довольно далеко и мало похожа на солнце, Шерша говорила её название, но я не запомнила. Красный карлик рассеивает вокруг себя туманное свечение довольно жуткого оттенка; космос вообще жуткий, если так посмотреть. Не по себе осознавать, какое все кругом огромное, какое далекое и как мала я сама и как незначительна моя жизнь на фоне всего этого безжизненного безмолвия… И безмолвие это, пожалуй, самое жуткое — как что-то такое огромное может быть таким тихим?

Пусть зрелище и пугает меня, но отвести глаза не получается, поэтому присутствие рядом я скорее ощущаю, нежели вижу. Я тянусь взглядом и телом на источник этого ощущения… боже… я перестану когда-нибудь вздрагивать при виде этого гиганта?..

Тур стоит в паре метров от меня, но словно бы в шаге — так его много в окружающем пространстве. Я хотела о чем-то с ним поговорить? Как вообще… с ним разговаривать?.. Он в прошлый раз ведь даже не отвечал мне… Неловкость молчания сжигает изнутри вены и жилы, душит… Он словно чувствует это, и в тишине галереи звучит низкий голос:

— Позволишь?

Он указывает на место рядом со мной. Хочет присесть? Да пожалуйста… Сама я осторожно отодвигаюсь на краешек — скамья узкая, короткая, он хоть поместится на ней?..

— Да, конечно…

Поместился — меня касается волна его тепла и запаха, так пахнут камни, нагретые на солнце… я так отвыкла от запахов, все кругом такое стерильное, что непроизвольно втягиваю воздух… и правда… я даже вижу эти камни, огромные черные глыбы, пропитанные жаром…

— Болит еще?

— А? Ааа… — слышала бы сейчас меня Рихта. — Нет, уже почти прошло… Спасибо… еще раз. Я очень благодарна…

Тур молча кивает, не сводя с меня темно-красных глаз, у меня в животе все съеживается, сжимается, шею и плечи сводит… ну приехали… Соберись, живо!.. Ты хотела поговорить, давай, другого шанса может не быть!..

— Эм… я могу узнать твое имя?

— …Маршаллех, — отвечает он спустя мгновенную заминку.

— Маршаллех, — я пробую языком незнакомое имя и прихожу к мысли, что оно ему очень подходит.

— Можно сокращенно — Мар.

— А… хорошо. Мар.

Он кивает, а потом как будто неуверенно спрашивает:

— А твое… Татианна, да?

Я невольно улыбаюсь тому, как старательно он проговаривает.

— Можно просто Таня.

Ааа… он все-таки умеет улыбаться… Неловко и немного напряженно, но уже хоть что-то… Может, все-таки выгорит?..

— Мар, я… хотела спросить… Тогда на бланке я написала Таврос… Ну и… хотела узнать… есть ли какая-нибудь возможность для меня… все-таки попасть туда? Я помню, ты говорил, что женщинам у вас рады…

Мар смотрит на меня и, кажется, легкая дрожь проходит по большому сильному телу. Что-то с ним такое… это из-за меня? Может, я тоже понравилась ему?.. Или…

— Это так. Если ты этого хочешь, то на Тавросе тебе будут очень рады.

В груди ослабляется что-то, и только сейчас я понимаю, как была напряжена. Вот только…

— А с комиссией?

— Не беспокойся об этом. Миртос не имеет на тебя прав, комиссия тем более. Есть вопрос с документами, но он решаем.

— Ладно.

Кажется, Мар тоже слегка успокаивается — во всяком случае, великан выглядит куда более дружелюбным. Я впервые рассматриваю его так близко и так долго — прощание на станции было скомканным. Черная безрукавка, простые черные штаны, обтянувшие широкие крепкие бедра… Кожа на шее бугрится черными венами, на предплечьях она все так же перекрыта серыми полосами бинтов. Его лицо сложно назвать красивым — широкое, скуластое, словно вырезанное из камня, мои ладони не перекроют эти скулы… Пронзительный взгляд, будто насквозь прошибающий, от него дышать трудно и потеют руки, во рту сохнет… Что происходит у него в голове? Он говорит так мало… я ничего о нем не знаю, но… хочу узнать…

Машинально облизнув ставшие шершавыми до колкости губы, я чуть отстраняюсь — хотя еще чуть-чуть и свалюсь со скамьи.

— М…можешь немного рассказать про Таврос? Я читала в энциклопедии, но там… мало…

Он чуть растягивает губы — улыбка выходит мягкой, но как будто болезненной.

— Что ты хочешь узнать?

— Ну… расскажи, как вы там живете?..

…И он рассказывает.

Явно подбирая слова, он рассказывает о своем доме. О том, как новорожденных относят на сутки в горы, чтобы напитать силой камней и Шерхентас, ближайшей звезды, и это, как бы дико ни звучало, действительно работает. Как справляют первые десять, тридцать и сто дней после рождения ребенка. Рассказывает, как туры учат детей — отдают тем, у кого их нет. Обучение на дому, и только по достижению зрелости и при желании, туры отправляются учиться в специальные заведения, открытые Объединением. Туда идут те, кто хочет связать жизнь с полетами и космосом. Живут туры небольшими общинами, потому что большая часть планеты — горы и леса, не развернешься на крупное поселение. Немногочисленные женщины как правило смотрят за домом и детьми — а детей, если получается, они стараются заводить много — но никто не запрещает им учиться, работать наравне с мужчинами и отказывать претендентам на свою руку и сердце: неволить женщину чем бы то ни было вообще считается позором. Я слушаю, и по мере рассказа в голове формируется образ мира и его обитателей. Я слушаю — и в глубине души позволяю себе надеяться, что в этом мире найдется для меня место…

И возможно… это место будет рядом с ним.

Рах еще на подлете выглядит как огромная клумба. Пока корабль медленно снижается, я прилипаю к смотровым окнам, жадно вбирая взглядом буйство красок внизу. Рихта снисходительно смеется, щурит оставшийся глаз — на месте второго заплатка из плотного темного материала. Она бодро ходит на новом протезе, отдает команды своим подчиненным, успевая при этом подшучивать надо мной и Шершей.

— Если так не терпится, могу открыть люки, — предлагает она, когда до земли остается еще метров пятьсот. Я рефлекторно отшатываюсь, и Рихта хохочет снова. Шерша тихонько ворчит на неё, мигая перламутром.