Я все-таки вытягиваюсь и не сдерживаю стона. Внизу давно все стихло, и звук собственного голоса кажется слишком, слишком громким в ночной тишине. Нет, так не пойдет. Нужно вставать, смыть кровь с руки и пола… как никто не вломился ко мне, они ведь явно слышали запах и волновались… Может, использовать это?.. ааа, шантажировать собственным здоровьем — тупиковый путь, так нормальных отношений не построишь… хотя я уже по сути это сделала…

Льется вода в каменную чашу, унося розовые струйки… Тянет живот — от голода и, кажется, скоро начнутся критические дни… Спуститься вниз? Ну уж нет, не смогу смотреть на них… Раш'ара просто поколочу… а перед Маром очень стыдно.

Я выхожу из ванной — и вижу на полу у двери поднос. На нем стакан с еще теплым травяным чаем, муршут — булочка с овощной начинкой — и мазь. В глазах кипит и жжет, кипит и жжет в груди… Кто бы это не сделал — хотя я прекрасно знаю, кто именно — от благодарности каменные внутренности идут трещинами и разваливаются на куски. Слабость накатывает душными волнами и течет из глаз без единого звука, без единого вдоха.

Что мне делать?.. Я не знаю, не знаю, не знаю, что мне делать?.. Как… как сделать так, чтобы все наладилось?.. Я могла бы сложить лапки и сказать — решайте все сами, не доводите меня… могла бы, не чувствуй вообще ничего… Но я не могу… в этом странном танго, которое пока только калечит участников, у меня — основная партия.

Заснуть не удается — я долго думаю над уколом успокоительного, но не решаюсь. После этих уколов я словно прибитая веслом — а мне нужно соображать, нужно придумать что-то… Окаменевший мозг быстро разогревается до воспаления, чтобы зависнуть уже от перегрева. Ничего путного в голову не идет, выхода я не вижу — все утыкается в боль, ревность и попранные моральные принципы. Чем-то придется жертвовать и по-хорошему, нам бы троим сесть за стол переговоров… вот только эти двое говорить явно не настроены… Хотя я могу это предложить… а дальше уже как пойдет…

Утром я пишу Гриде сообщение и прошу выходной — она относится с пониманием и не спрашивает о причинах. Выхожу из спальни лишь после того, как оба тура уходят из дома — молча и порознь. Внизу — убрано, сломанная мебель куда-то растворилась, и даже без этого обильное пространство становится еще свободнее… Тишина звенит и давит на уши — я стряхиваю ее с себя, как холодную воду.

Не хочу тут оставаться.

Спонтанная прогулка по окрестностям затягивается — я даже, чрезмерно отдышавшись и набравшись смелости, дохожу до местной лавки и покупаю уже готовые шерки и устраиваю импровизированный пикник под деревьями. Время от времени проходящие мимо туры здороваются, дети — глазеют, но не подходят… к счастью, место я выбрала относительно уединенное — в тишине мысли наконец остывают и обретают ясность.

Я не буду никого шантажировать, не буду ставить ультиматумы. Я попробую увязать их в разговор с условием, что только при их мирном сосуществовании останусь в доме, а в противном случае напрошусь на постой к дору Шарраху. Это должно подействовать — ведь они оба физически нуждаются в моем присутствии и должны как-то договориться… шаткий мир всегда лучше, чем добрая война.

…Но мне не приходится никому ничего говорить.

— Подержи вот здесь.

— Держу.

Я сама себе напоминаю рыбу — разве что пузыри не пускаю, а так вылитая — молчаливо таращу глаза, как двое мужчин, вчера разворотившие пол дома, сейчас его ремонтируют. Собирают стол, подгоняя грубые бруски друг к другу.

Это что же… договорились-таки?

Первым меня замечает Раш’ар — неловко вскидывается, явно хочет что-то сказать, даже делает вдох — а потом отворачивается. Мар глаза не отводит — стремительно пересекая комнату, оказывается рядом за один неполный вдох — и торопливо обводит плечи руками, словно проверяет, все ли на месте.

— Ты как? В порядке? Болит что-нибудь?

— Да... в смысле, нет, не болит...

Он выдыхает явно облегченно, но тяжесть из рук и взгляда не уходит.

— Прости за вчерашнее. Это больше не повторится.

— Да… прости… — явно через силу отзывается Раш’ар, так на меня и не взглянув.

Ладно… ладно, я поняла…

— Главное не повторяйте такое снова. Я не хочу больше вас разнимать. Двух раз достаточно, — я выверяю долю металла в голосе и, кажется, мне это удается.

— Клянусь светом над твоей головой, — отвечает Мар явно чем-то ритуальным, на одном дыхании, а потом добавляет резче, оглянувшись. — И он тоже.

Раш’ар не смотрит в нашу сторону очень долго, а потом все же оборачивается. Вид у него — как у побитой собаки. Даже странно и неуютно делается — он всегда такой шумный и агрессивный, а тут словно дышит сквозь сломанные ребра. Может, и правда сломанные?..

— Вы сильно покалечились?.. Врач не нужен?

Мар только отмахивается. Какой врач после легкой потасовки? Я смотрю со скепсисом, но от комментария удерживаюсь — то же мне, легкая потасовка, после которой надо мебель новую ставить…

— Подожди, мы скоро закончим.

Минут двадцать я сижу с ногами на уцелевшем кухонном стуле и наблюдаю за турами с беспокойным облегчением. Слишком все просто. Слишком легко далось лично мне это их перемирие, я всего-то один раз устроила сцену… так легко не бывает… какой-то подвох обязательно есть… где-то явно закололи барашка, только меня не позвали собирать жертвенную кровь.

— Крепления где?

— В той коробке.

Они… и правда разговаривают. Как посторонние, но разговаривают… Раш’ар не смотрит на меня, он и раньше почти не смотрел, но теперь его избегание сменило градус, сменило полюс — с напряженно-жаркого на болезненно-замкнутое. Кажется, вот наш барашек…

Знать бы еще, сколько крови он пролил… и будет ли еще проливать?..

Чувство вины — иррациональное и никому не нужное — кусает краешек мозга, пуская свой тухлый привкус. Я не хотела этого. Я не хотела… чтобы вот так все складывалось… но может… может если бы… хватит. Только голову себе заморочу… а ей много не надо, этой моей голове. Как долго хватит эффекта от тех процедур на станции? Не начну ли я… снова?.. Шерша говорила — эффект стойкий, должно хватить до конца жизни, но черт его знает… Вчера вон за стекло схватилась… будто каждый день это делаю…

Чтобы не путаться под ногами, я скрываюсь наверху — и со скуки листаю и перечитываю все, что сохраняла в закладках до лучшего момента. Внизу снова тишина, но она не так давит, как раньше. Кто-то чем-то шуршит, скребет… стены латают, судя по всему… как дикие кабаны, честное слово, так посбивали углы… ну, дай бог, чтобы эта их клятва что-то да значила.

Иначе я и правда не знаю, что с ними делать.

Ближе к ночи я оставляю дверь в спальню открытой — и после душа застаю там Мара. Мне неловко и стыдно, ведь я оставила его вчера ночевать внизу… хотя это его дом, вообще-то… так что я переминаюсь с ноги на ногу, ищу что сказать, когда внизу раздается хлопок входной двери.

— Раш’ар?..

— Он будет спать у себя.

— У себя?..

— Да… его дом тут недалеко.

— Я…ясно.

Я хочу спросить: о чем вы договорились, что ты ему сказал, а Мар явно что-то такое ему сказал, раз тот без споров и ссор решил уйти на ночь из дома… Я хочу — но вместо этого молча забиваюсь под одеяло и клубочусь: у меня все-таки начались критические дни, и тело содрогается от легкого озноба и спазмов.

Мар гасит свет и ложится рядом, прижимая мою спину к своей груди.

— Нездоровится? — спрашивает он спустя минуту, легкая тревога сквозит в голосе.

— Ну так… по-женски…

— Понял. Хочешь горячего?

Хочу горячего тебя, но мне нельзя.

— Нет, спасибо.

— Ладно. Тогда засыпай.

Заснешь тут… вопросы роятся в голове, я изо всех сил прижимаю их повседневными мыслями: что приготовить на завтрак, где тут пополнить запас средств гигиены, не забыть отнести Гриде пустую бутылку из-под домашнего сока, которым она неделю тому нас угостила… Отогреваясь, я понемногу расслабляюсь, гул мыслей в голове становится невнятным… тихим… пока не исчезает совсем…