… Тихие скалистые породы дышат песчаником, чуть слышно крошатся под ногами. Чем ниже мы спускаемся, тем становится теплее, появляется темно-зеленая растительность с плотными, грубыми и низкими листьями.

— Это улмун. Лекарственное растение. Растет в таких расщелинах и напитывается минералами.

— И как его собирают?

— Только вручную. Поэтому стоит очень дорого.

— Вам нужны лекарства? Мне казалось, туры вообще не могут болеть.

— Мы же не боги, — Мар ласково касается кончика моего носа. — Бывает, что и болеем.

Я зябко ежусь — не хочу думать о болезнях, не здесь и не сейчас.

Мы делаем остановку на небольшой площадке, и Мар отпускает меня осмотреться. Здесь внизу видно, что жизнь в том море была буйная — во многих скалах пробиты сквозные проходы и пещеры… последние распахнули безгласную темноту, и веет от них сыростью и теплом. В одной я замечаю шевеление… кажется, что ли? нет, точно шевелится…

— Мар… там что-то…

— Это мрок. Не пугайся, сейчас выйдет на нас посмотреть.

Я ничего не знаю про мроков — но даже если бы знала, все равно не сдержала бы вскрика. Огромная ящерица, похожая на варана, с булавчатым хвостом, выползает на свет, мигает четырьмя глазами… от нас ее отделяет обрыв и непомерная глубина, но черт его знает, как далеко прыгают эти лапищи?..

— Мроки не опасны. Они довольно дружелюбны, но если болеют или линяют, могут впадать в буйство. Увидишь мрока с посеревшей шкурой — беги и прячься.

— А что, рядом с нашим домом они тоже водятся?

— Рядом с домом нет, но мало ли с гор спустятся… На всякий случай. Запомнила?

— Серый мрок — бежать и прятаться.

— Умница.

Ящерица медленно моргает, а потом разворачивается и прячет в темноте пещеры свое темно-бурое, тяжелое и неповоротливое тело. Сколько их тут вообще? Чем они питаются? Когда монстр скрывается из вида, я чуть смелею и расспрашиваю тура о местных обитателях. В каньонах обитает множество разных видов, некоторые из них — эндемики, но мрок главенствует над всеми как местный царь зверей.

Мы спускаемся еще ниже — от влажности у меня уже выступает испарина на висках. Где-то гудят водопады, хоть и не такие ошеломляющие, как на Рах, но бурные, злые; они выносят из недр земли песок и камни, и купаться в бурых желтых заводях не тянет совсем. Вокруг воды гнездятся местные хищные птицы, такие огромные, что размахом крыльев наверное могут устроить небольшое торнадо. Но вопреки размерам очень пугливы и разлетаются, стоит нам приблизиться.

— Все нормально?

— Да, все хорошо…

— Ты дышишь тяжело.

Я улыбаюсь — здесь, во влажном и теплом воздухе, мне дышится легче, чем в прохладе нашего дома. И Мар, кажется, это понимает. Он приглаживает ставшие дыбом волосы — не хочу даже думать, что у меня на голове — и ничего не говорит словами.

Его взгляд говорит достаточно.

Мы поднимаемся обратно, когда становится уже по-настоящему жарко. На горизонте клубятся и пухнут лиловые тучи — успеть бы до дождя вернутся домой, мобиль-то придется оставить на въезде в город... Надышавшись, я придремываю на пути домой, чтобы проснуться от вспышки во весь небосвод — и упавшего с него грохота.

*руф — примерно 100 кг. Мар весит 2,7 руфа, Раш’ар — 2,4.

…Грозы на Тавросе — почти стихийное бедствие. По силе разрушительнее взрыва, молнии бьют с интервалом в несколько секунд, грохот стоит такой, что можно натурально оглохнуть, а идущая стена воды смывает целые участки леса со склонов. Хорошо еще, что совсем нет ветра — на такой местности он сильно не разгонится, но что творится в небе… страшно даже подумать.

Дождь настигает нас у самого дома, обрушивается на крышу и стены как водопад, мгновенно затягивая окна сплошным потоком. Мы успели поймать буквально пару секунд — и влетели уже мокрые насквозь. Слава богу, туры строят дома с учетом этих катаклизмов — и в каждом есть резервный генератор электроэнергии, а стены и фундамент выдержат напор, даже если на них обрушится плотина. Слабое место — окна — защищают специальными экранами, которые спускают с крыши.

— Уф… погода шепчет, ничего не скажешь… — вырывается у меня с нервным смешком.

Туника облепила тело вторым слоем грубой кожи — ее хочется снять немедленно. Я фыркаю и отплевываюсь от воды, убираю ее с лица, а она все равно без конца стекает, холодя шею и плечи, капает на пол — уже лужа наверное натекла… В прихожей — полумрак, рядом так же тяжело дышит Мар — мокрый, дрожащий, но жаром от него веет, как от печки. Еще бы, столько бежать, да еще и с весом, что бы он там про него не говорил…

— Надо переодеться и…

Я не успеваю договорить, как в тело врезается обжигающая твердь. За спиной, на спине, рассекая ее, давят тяжелые руки, вжимают в грудную клетку — как будто желая впитать меня по молекулам.

— Мар?..

— ...

— Ты что?..

— ... Я скучаю по тебе…

Я тянусь ладонями, под ними вздрагивают бугры напряженных мышц.

— Я тоже…

Вжимаюсь крепче… ближе… мне мало этого дня, мало этого времени, мне нужно больше… больше смотреть на него, больше слушать… больше, еще больше узнавать о нем… Тех крох, что перепали сегодня, мне мало, так мало…

Под чудовищный грохот снаружи я отрываю лицо от его груди… становлюсь на цыпочки… Вспышка на миг освещает лицо, будто выточенное из камня… я тянусь к нему ладонями, тяну на себя…

…его губы горячие — и почему-то очень сухие. Я касаюсь их своими… он кажется не дышит, а сердец его я не ощущаю, это просто мое решило биться за всех сразу, за себя, за него, за грозу, и я не слышу ничего вокруг… Я уже хочу отстраниться, когда его руки на моей спине оживают, смыкаются на талии и резко дергают вверх.

— Ой!..

Я на тумбочке, Мар — меж моих дрожащих бёдер, вибрирует весь с ног до головы, дыхание частит и оседает на моих губах обжигающим паром.

— Это… ты… что сделала?..

— По… поцеловала… а что, не...

— Еще.

— А?

— Еще раз… сделай так… еще…

Теперь его лицо ближе и тянуться к нему намного удобнее. Мне страшно и щекотно, тревожно и жарко, когда я снова наклоняюсь к нему… когда снова обжигаюсь о него и тут же — отстраняюсь. Снова… и снова… тяну его губу на себя, пробую кончиком языка… и содрогаюсь вся как земля от сейсмических толчков, когда он отвечает — неожиданно несдержанно, резко, сразу оказавшись языком у меня во рту. Внутренности плавятся, склеиваются в дрожащий липкий ком, он оседает внизу живота, я тяну тура ближе к себе — и выдыхаю ему в рот, когда он вжимается пахом мне между ног. Мокрая туника давно задралась — и между нашими телами его штаны и мое нижнее белье… и жаркая влажность, тянущая их друг к другу словно магнитом.

Я с трудом отрываюсь от его рта, ловлю его лицо в ладони — взгляд у тура плывет.

— Понравилось? Целоваться?

Вместо ответа он только плотнее прижимается, а у меня вырывается смешок. Никогда бы не подумала, что внешне суровый и твердокожий… что он окажется таким чувствительным… Его член пульсирует и подрагивает, а у меня сохнет во рту и трескаются губы…

Кажется, у меня все-таки слетели шарниры.

— Я хочу… попробовать кое-что… можно?

— Можно… все можно… — хрипит он мне в ухо, и до самого бедра разливается мурашечное цунами.

— Если что… ты сразу говори… не знаю, вдруг я сделаю что-то… неприемлемое…

— Можно… можно…

Он дрожит и, кажется, уже не очень понимает слов. Я соскальзываю с тумбы, тяну его за руку… дальше дивана уйти не удается, преодолели пару метров — уже победа… толкаю в живот — садись, вот так… Мар следит за мной помутневшими глазами, а у меня холодок неуверенности скользит по спине. Стоит или нет?.. но хотя бы попробовать… я так хочу… просто попробовать… этот запах просто с ума сводит, от него колени ватные и течет по ним так, что хоть ладошку подставляй…

Мутный взгляд тура проясняется, когда я опускаюсь перед ним на пол.

— Ты что?..

— Я поцелую… там… можно?