— Поэтому да, за возможность избежать мучений убьешь кого угодно — и сам с радостью примешь быструю смерть. Но нам это теперь не грозит, ведь ты у нас оказалась такой добросердечной...

— Он… не простит меня, да?

— Простит, куда он денется. Он жить без тебя не может, в прямом смысле. Ладно, мне он вряд ли обрадуется, так что я пойду. Увидимся на регистрации круга, — Раш’ар бодро поднимается на ноги — я почти ненавижу его за эту бодрость — и, фамильярно потрепав меня по голове, выходит за дверь. Я устало прислоняюсь к кровати.

Господи… пусть этот придурок потеряется в скалах и не вернется... С ним... просто невозможно. Я и без него-то не очень представляла, как буду жить дальше, а с ним... Внутри скребется, скулит и плачется что-то маленькое и жалкое, что-то, чему сейчас здесь не место, чему не позволено быть... обнимая плечи руками, я пытаюсь удержать его внутри, не выпустить наружу, не развести тут сырость, да и вообще...

Получается плохо — но к счастью, никто меня не слышит.

На ночь мне разрешают остаться в палате, раз уж койка напротив свободна. Я бы и так осталась — на полу в коридоре, если нужно — но врач сам предлагает. Близость Шер-аланах помогает туру, его температура падает, воспаление уменьшается… Я лежу на боку и смотрю на него — в бледном звездном свете Мар кажется скалой, камнем — такой же неподвижный и тихий. В этой тишине только дыхание его чуть слышно…

Я пропускаю момент, когда он приходит в себя — от напряжения и усталости я то и дело проваливаюсь в тревожную дрему — и вздрагиваю, когда в темноте раздается тихое:

— Прости меня.

— ...Мар?

— Тебе пришлось… — голос его звучит пустым и безжизненным, у меня стынет все от этого голоса, — просить Шан’тарнум… потому что я не справился…

Он что... он серьезно?

Я приподнимаюсь, осторожно сползаю с кровати… Лица в темноте не видно, выражение его не разобрать, даже когда я присаживаюсь на край его постели.

— Если бы я победил...

— Ты что такое говоришь... ты одолел двоих… двоих, Мар!

— Этого… недостаточно…

— А если бы вышло еще пятеро? Ты бы умер, сражаясь с ними!

— Я... знаю…

— Считай, что я просто долг вернула, ты ведь столько раз уже спасал меня.

— ...

— Мар?

— Ты не должна мне. Не ты должна защищать меня.

— Почему это? Глупость какая! Защищают того, кто нуждается в этом!

Он ничего не отвечает — его боль звенит в воздухе так, что у меня закладывает уши.

— Может, я поспешила… — от тяжести страха, стыда и усталости голос трескается, я с трудом втягиваю воздух, — и ты бы справился… прости… я просто так испугалась… так испугалась, что тебя… так стало страшно...

— Ты что… — безжизненность его голоса чуть окрашивается удивлением.

— Прости…

— Ну-ка иди сюда… давай, аккуратно…

Он тянет меня к себе, забраться к нему под бок получается легко и естественно, словно я тысячи раз уже это делала. Меня укутывает теплом сразу со всех сторон, и в коконе этого тепла удерживать ноющее нечто внутри становится решительно невозможно.

— Тише… тише, девочка… тише, маленькая… тише… Все хорошо… ты молодец… ты справилась…

Я прижимаюсь к нему — крепко-крепко, впитывая жар и отдавая дрожь. Не отпущу… ни за что не отпущу… не позволю ему больше… никогда не позволю…

Я так и заснула у него под боком, заснула так крепко, что разбудил меня только врач, заглянувший утром. Тур, чем-то похожий на дора Шарраха, абсолютно не удивляется мне в постели у Мара; более того, он даже советует по возможности чаще так ложиться.

— Так дор Маршаллех поправится быстрее. Но совсем уж близкий контакт я бы пока не рекомендовал.

Близкий контакт… я краснею от одной мысли, Мар что-то ворчит себе под нос. Врач прячет понимающую улыбку и начинает осмотр. Меня передергивает от вида разорванной плоти — как же больно это выглядит — но я стараюсь не отводить глаза. Врач наносит на раны вязкую субстанцию, бинтует, потом достает иглу, которой меня можно убить, и делает укол в плечо.

— Отдыхайте. Если завтра не станет хуже, отпущу вас домой.

Уже завтра?.. С такими-то ранами?..

— Я крепче, чем тебе кажется, — чуть улыбается Мар, когда врач уходит. — К вечеру буду уже на ногах.

И к счастью, в этом он не ошибся.

...

— Ну, как наш боец?

Шерхентас уже наполовину скрылась за горной грядой, когда нас неожиданно навещают. В дверях сдержанно улыбается дор Шаррах, за спиной у него неловко переминается с ноги на ногу уже знакомый парнишка — тот самый, что приносил мне тогда фрукты. Зовут его Вереш, он приходится старому туру внучатым племянником. Парнишка явно робеет в присутствии взрослых, косится в мою сторону боязливо и украдкой, пока дор Шаррах и Мар тихо переговариваются. Наконец любопытство побеждает — и Вереш подходит, постоянно оглядываясь на Мара, и неуверенно произносит:

— А ты… ты правда со звезды, как говорят?

Я беспомощно оглядываюсь на дора Шарраха — как мне говорить с этим ребенком? — когда тот торопливо добавляет:

— Мне поставили ретрансляторы, я понимаю тебя.

— О… правда? Хорошо… Эм… нет, я… с далекой планеты.

— Далекой-далекой? Дальше, чем Туран и Добра?

Не ориентируюсь в ближайших галактиках совсем, но подозреваю, что да...

— Намного дальше.

— Ух ты!..

Вереш садится рядом, я невольно оглядываюсь — Мар реагирует спокойно, мазнул взглядом и отвел — но мальчишка тут же отодвигается подальше, но не встает.

— А там, на твоей планете, есть еще такие, как ты?

— Навалом, — невольно улыбаюсь я. — Каждая вторая, в моей стране так точно.

— Как круто… хочу на вашу планету… ой! Я не в том смысле… А лес и горы на твоей планете есть?

— Есть. А еще у нас много морей и океанов. Даже больше, чем суши.

— Класс… я люблю море, но ни разу не был… А ты видела море?

— Да, и даже плавала в нем.

— Завидую… Я тоже хочу поплавать когда-нибудь в большой воде… Вот вырасту и обязательно стану морским техником и буду жить на побережьи!

Я ловлю себя на безотчетной улыбке. Сколько искренней, светлой радости и любопытства… даром что этот мальчишка выглядит как мой ровесник…

— А почему ты решила оттуда улететь?

Обрывается на полуслове дор Шаррах, молчит Мар, и повисшая тишина звенит в ушах как сотни нитей, натянутых сквозь все мое тело… Вереш отводит взгляд, бормочет что-то, кажется извиняется… Я хочу что-то ответить, как-то замять тему… хочу выдавить хоть что-то, но не могу даже шевельнуться.

Посетители прощаются, я спохватываюсь и встаю. Спасибо, что пришли, всего доброго — что вы, какие разговоры, поправляйтесь… Они уходят — а тишина остается.

Я избегаю смотреть на Мара — он взгляд не отводит. Я сдаюсь первой.

— М..может уже будем спать?

— Как скажешь, — отвечает он и ложится, отодвигаясь ближе к стене. Я же замираю посреди палаты, как суслик в высокой траве.

Лечь к нему?.. Ведь ему и правда становится лучше, даже врач советовал… но… но с другой стороны… ох, господи, я сама (не) хочу этого, не знаю… Так, ладно. Я быстро-быстро забираюсь в постель, чтобы не дать себе и шанса на дальнейшие раздумья — на полчаса могу зависнуть — и дистанционным пультом выключаю свет. Палата сразу же погружается во мрак, густой и душный. Вот так, а теперь нужно поскорее заснуть… Я надеюсь на темноту, что она убаюкает меня — но она делает только хуже.

Я лежу к Мару спиной, чувствуя жар большого сильного тела. Он и не думает засыпать, дыхание его слишком тихое, слишком близкое… Сковавшее меня напряжение столь сильно, что кожа кажется стеклянной, шевельнусь — и пойдут трещины. И я не двигаюсь, затекаю вся с ног до головы, перед глазами уже плывет… вся вспотевшая и напряженная, я чувствую, как внутри рождается тяжесть и дрожь — я давно не девочка и понимаю, что это значит. Он же не слышит?.. не чувствует? Или…

От движения за спиной я вся покрываюсь мурашками — с ног до головы.