…У них вообще странно складывалось: они почти не говорили, не садились за один стол, не ссорились и практически игнорировали друг друга, и напряжение между ними хоть и не росло — но и не спадало. Иногда в вечерней тишине, когда я поднималась в спальню или оставалась на кухне, мне слышался словно бы треск — натянутые нити несказанных слов повисали в воздухе, как электрические кабели, готовые лопнуть от любого самого малого движения.

Мы не говорили этого вслух, но прекрасно понимали — долго так продолжаться не может.

...

Я просыпаюсь под утро — в окна смотрят бледнеющие звезды, отблеск зари на горизонте расползается по краешку неба… Я бездумно смотрю перед собой, собирая себя в одну ясную точку со всего тела… тела, что сжимают крепкие руки, тела, прижатого к широкой горячей грудине.

Мар не спит — дыхание его прерывисто, сердца выбивают поступь в позвоночник. Он прижимает меня к себе крепче… ближе… и вот я, заливаясь краской, чувствую… внизу… спиной…

Ну а чего ты ждала, ложась спать в одном белье?..

Этого и ждала.

Клубочится в груди — тяжелое, колючее, внизу живота — теплеющее, искристое. Я прижимаюсь к нему в ответ — и тихий хриплый выдох опаляет макушку.

Если тихонько… может быть… можно?

Я накрываю ладонь на своем животе, тяну чуть выше — и больше намеков ему не нужно. Касание к груди простреливает в пах — тепло и жар волнами расходятся по телу… руку ко рту, быстро! ни единого звука, ни единого стона…

Не получается — когда сухие и очень горячие пальцы оттягивают топ и сжимают мгновенно твердеющий сосок, когда с нарастающим нетерпением обхватывают и сминают мягкость груди… она всегда казалась мне маленькой, а в его ладони — подавно… это не мешает ему ласкать её почти остервенело, пока все мое тело не заполняется глухим и жадным гулом, пока ясность в голове не плывет, не тает, позволяя ядовитому туману из глубины подняться и все заполнить собой.

Всхлипы ладонь не гасит, он их слышит — и шепчет на ухо прерывисто:

— Так… приятно?

— У… угу…

— Где… еще?

— Ни…ниже…

Я жду, что он скользнет мне между ног — но он задерживается на животе, как-то ласково и даже бережно обводя его выпуклость… Я булькаю смущением — что там наглаживать? — но нежность и трепетность касаний что-то переключает во мне, и мне хочется не отвести его руку — обнять ее, прижаться к ней, прижаться к нему всем своим существом…

— Такой мягкий…

— Ну… перестань…

— Почему? Не нравится?

— Нравится, просто…

— Мм?..

— Он… некрасивый…

— Дурочка, что ли?

Мне хочется заплакать и засмеяться одновременно — вместо этого я содрогаюсь всем телом, когда Мар спускается ладонью ниже, накрывает лобок и одним движением впаивает в свое тело, скользнув членом между бедер…

О господи…

Он ничего не говорит больше, мне тоже не до разговоров — особенно, когда его пальцы погружаются в скользкое, жаркое… чуть потирают, раскрывая… я глотками толкаю воздух в грудь, когда чувствую их внутри — двух достаточно, чтобы наполненность вышибла остатки мозга — когда чувствую, как они начинают двигаться… Быстрей… резче… не сбиваясь с ритма, и этот ритм и вибрация внутри меня входят в резонанс, резонанс такой разрушительный, что искры сыплются с ресниц… Влажные стыдные звуки дрожат в синеющем воздухе спальни, становясь все громче… мне горячо, страшно и странно, его так много и так мало одновременно, мне нужно больше, но больше я просто не вынесу… я сейчас распадусь… просто исчезну… я сейчас… сейчас… сейчас...

Я растекаюсь по сжимающим меня рукам, поскуливая и всхлипывая… Мар часто-часто дышит, содрогается мелко между моих бедер… между ними уже влажно и горячо от него, но он все еще очень и очень твердый…

— Дай… я…

Он не сразу понимает, что я пытаюсь сделать — а когда понимает, хрипит и стонет, откинувшись на спину. Я сжимаю на нем подрагивающие пальцы, они очень холодными ему должны казаться — потому что я почти обжигаюсь… Я успеваю сделать буквально пару движений — и руку мою заливает как будто отовсюду горячей и густой массой…

Мар тяжело и надсадно дышит, проводит ладонью по лицу — боже, это та рука?.. сейчас со стыда сгорю — смотрит на меня так, что я хочу свернуться в клубок… Смотрит так, словно даже присутствие в доме постороннего не остановит его от…

Черт возьми, Раш'ар!..

Кажется, Мар вспоминает о нем тоже — или что-то другое останавливает его, но он молча поднимается, берет меня на руки — я скрываюсь на его груди от остатков ночной прохлады — и несет в ванну. В душе он сразу включает горячую воду — и под шум воды повторяет то же, что только что сделал в спальне — пока я не начинаю конвульсивно содрогаться и выть в собственную руку. Повиснув на его локте, я не чувствую коленей, не чувствую вообще ничего — все нервные окончания словно утонули в желейности ослабленных мышц и больше не передают сигналы в мозг.

— Это… тоже нормально для твоего вида? — спрашивает он, заворачивая меня в полотенце — я даже руки поднять не могу.

— Мм… что именно?..

— Вызывать… зависимость?..

Не была бы такой разобранной — загордилась бы точно.

— Тебе… нравится со мной?.. При том, что я даже… ну… не могу его… внутрь?

Он издает странный звук, дергается… смотрит на меня так, словно у меня вторая голова выросла.

— Внутрь?..

— Ну… наш вид именно так… в основном…

Мар долго молчит… очень долго молчит, а потом медленно произносит:

— Мы все-таки… сильно отличаемся в размерах… поэтому я не думаю, что это возможно…

Эти самые размеры сейчас очень красноречиво покачиваются между нашими животами. Я сухо сглатываю. Отличаемся, не то слово… но…

Но я все еще хочу… попробовать…

— Ммм… мы можем… аккуратно… попытаться… в следующий раз…

Он со свистом втягивает воздух — представил, да? я тоже… и у меня горит лицо, шея, пульсирует между ног от одной мысли… Так, хватит. Это уже что-то нездоровое… Я же только что… дважды… третий раз у меня просто шарниры слетят… Да и все-так мы не одни дома… господи, надеюсь, Раш’ар спит и ничего этого не слышал…

… Раш’ар не спит — и когда через полчаса мы спускаемся вниз, смотрит с такой ненавистью и болью, что можно топить города.

Грида ставит на стол передо мной чашку с прохладным настоем — пахнет сладковато, но на языке остается приятная кислинка. За окном чуть слышно качается ветер в гамаке из древесных ветвей, они поскрипывают и потираются плотными темными листьями. Где-то вдалеке постукивает-покрикивает птица руртук, и больше ни звука в полуденной жаре не доносится, жара словно воск заливает землю, заливает небо.

У нас перерыв — заниматься при такой температуре решительно невозможно, тяжело даже Гриде, а она прожила тут достаточно долго, чтобы привыкнуть. Женщина лениво чистит миррум, которые я принесла в качестве благодарственного угощения. Дома их уже целая корзинка — Вереш регулярно заходит. Мальчишка старается не попадаться на глаза турам, но если случается — сразу вытягивается, как дикий зверек при виде человека. Они ни разу и слова ему не сказали, чего бы ему так бояться? Хотя я многое еще не понимаю и не знаю…

Грида тянется на кресле, свободные рукава ее туники скользят, обнажая руки — и я с интересом разглядываю плетение на них.

— Нравится?

— Да, очень красиво.

— Это ракум — защитный оберег. Плетут его обычно женщины для своей семьи.

— Можно посмотреть?..

— Конечно.

Я склоняюсь к её рукам, сердце в груди сжимается и толкает кровь к лицу — я привыкну к ее чарам или нет? — и разглядываю изящный рисунок. Плотные нити из гладкого материала оплетают древесный или металлический каркас, не разберешь пока не разобрано, узоры явно ритуальные — много старых символов, которые мы еще не начали изучать. Обнимая женские руки, ракум подчеркивает их белизну и хрупкость… интересно… а мне такое пойдет?..