Жестокие слова. Пугающие. А ведь такое горе могло не обойти стороной любого из них.

— Отойди! — меня наглым образом отпихнули в сторону. Удерживая вилы, Тихомир взялся за край колючей простыни и стянул ее в явном желании окончить начатое. Но замер в последний момент, потому что на земле, свернувшись калачиком и истекая кровью, лежал вовсе не волколак. Боян дрожал всем телом, стонал, но несмотря на рану в боку, вроде умирать не собирался. Единственное, что напоминало о второй сути — это волчьи уши, что теперь останутся на его голове навсегда.

— Чего встали, — иронично поднял бровь Бачевский и грубо спросил: — Или кровь собственного сына на руках больше не кажется такой оправданной?

Я же не стала слушать ответ старика, боясь, что просто не сдержусь и сболтну лишнего, потому отвернулась и, тяжело выдохнув, попросила:

— Тащите носилки. Нет в вашей деревне больше волколака.

Ночь выдалась тяжелая, изнурительная, насыщенная яростью и болью. Болью, как физической, так и душевной. Я смотрела на то, как мужики уносят ослабленное после оборота тело Бояна, и очень ясно понимала, что жизни ему здесь не дадут. Учитывая то, что он навсегда останется отмечен тьмой.

— Ты не должна принимать все это так близко к сердцу?

— С чего ты решил, что я переживаю?

— Ну, — Бачевский почесал затылок. — У тебя все на лице написано. Это раз.

— А два?

— Я чувствую тебя…

Как же я боялась этих слов. Но почему-то все равно ощутила тайную радость от нашей связи. А ведь в других обстоятельствах я бы могла позволить себе нечто больше, даже вновь ухватить его за ворот сорочки и притянуть к себе. Разрешить себе легкий поцелуй, который одним махом снял бы витающее между нами напряжение. Я бы действительно позабыла о волколаке и его грустной жизни… Все так просто, будь я другим человеком. Человеком, чья нить не испещрена узлами неизвестного происхождения. Сварог, ты слишком ко мне жесток!

Мне нужно было что-то ответить на его слова, отреагировать, но в груди появилось знакомое чувство, а руки обдало жаром. Слишком много прикосновений, слишком много всего, что влияло на мое внутреннее состояние.

— Я устала, — выдавила через силу, и взгляд колдуна снова налился непониманием.

— Величка, тебе не кажется, что нам нужно поговорить?

Конечно, он был прав. Мне хотелось открыться Богдану, рассказать ему правду, показать, как сильно он на меня влияет. Но что потом? Это только бы все усложнило, а мне просто был необходим островок спокойствия, где я хотя бы короткое время казалась нормальной.

— Поговори, пожалуйста, с Тихомиром. А я подожду тебя здесь.

— Вели…

— Прошу, просто сделай это.

И он сделал. Развернулся и пошел за толпой. А я осталась стоять одна в ночи, чувствуя, как влага стекает по щекам. Как грудь сдавливают тиски обстоятельств, с которыми я никак не могла справиться.

— Бесяш, — позвала я тихо-тихо и осела на землю, словно куль с картошкой. — Помоги.

Бесенок явился незамедлительно. Он без каких-либо расспросов стал кружиться вокруг меня, собирая сгустки негативной энергии. То и дело щелкали мелкие челюсти, и нечисть довольно урчала, словно набивший требухой желудок дворовой котяра. А я плакала. Вот так, сидя на прогретой за день земле, водила пальцами по песку и рыдала, даже не заботясь о том, что кто-то может меня увидеть.

Богдан

Я и правда собирался пойти сразу к старосте, как того требовала ведунья, однако совесть не позволила мне бросить девушку одну в темноте. Я решил, что любым способом уговорю ее пойти со мной. Пару минут в доме Тихомира она точно выдержит, а я заберу расписку о завершенном деле, и мы сразу же вернемся в академию.

Но то, что я увидел, повергло меня в шок. Нечто мелкое, мохнатое и до безобразия зубастое прыгало перед Величкой, крутило руками, сматывая черные сгустки в комки, и запихивало себе в широко распахнутую пасть.

Выхватив нож, я собирался выйти из тени и разобраться с бесом, а это был именно он, однако существо заговорило:

— А ведь в этот раз все не так страшно.

— Ил помог? — вытирая рукавом мокрые щеки, спросила девушка.

— Еще как, — довольно согласился бес. — Даже лучше, чем я предполагал. Нить цела, узлы на месте, и негатива не так уж много…

— Лучше бы его и вовсе не было, — вздохнула Величка. — Спасибо тебе, Бесяш. Никогда не думала, что буду благодарить нечисть за помощь.

Пораженный до глубины души, я наблюдал за тем, как ведунья протянула руку и погладила существо по голове. Тот поспешил скинуть ее руку, но как-то лениво, больше напоказ. Этих двоих точно связывали крепкие узы. И я не знал, как к этому относиться.

Хотелось громко о себе заявить, показать, что у их беседы есть недовольный, злой свидетель. Да только ведь у всего есть причины. И Вели, скорее всего, не просто так скрывала от меня эту часть своей жизни.

Нет. Сейчас я не стану действовать. Но Сварог и Велес будут мне судьями, я все узнаю. Добьюсь того, чтобы Велислава Радзиевская призналась мне во всем лично. Да будет так.

Тихо и медленно отступил, благодаря облака, скрывающие луны, а вместе с тем и меня от глаз парочки. И хоть в доме старосты я вел себя сдержанно, с холодной отрешенностью принимая благодарности жителей деревни, внутри меня все клокотало от возмущения и негодования.

— Вот, — Тихомир вручил мне лист со своей подписью и восковым оттиском. Он единственный не выглядел счастливым.

— Ваш сын жив, вы хоть это понимаете?

— И что? — огрызнулся старик. — Позорное пятно на нашей семье. Да и кто даст гарантии, что темная хворь не вернется? Что он вновь не свяжется с темными силами?

— Никто, — равнодушно заявил я. — Но после того, через что он прошел, разве Боян не заслужил толики сострадания с вашей стороны?

— Смерть — вот что он заслужил! — воскликнул мужчина, и в доме воцарилась тишина. Внимательные взгляды уставились в нашу сторону, а я уже пожалел, что решил завести этот разговор.

— Дурень! — Бежана выступила вперед. Она гневно прожигала мужа искрящимися болью глазами. — Он ради нас это сделал. Ради Богомилы! Ты его в лес отправил сил набираться! Мужать. Ты не давал ему жизни! Из-за тебя он и свернул на эту дорожку!

— Замолчи!

— Нет, — женщина мотнула головой. — Не стану я больше молчать. И жить с детоубийцей не стану! И хоть все только в помыслах было, но рядом с тобой не быть нам в безопасности.

Тихомир сощурил глаза и, сделав шаг, попытался залепить пощечину супруге. Вот только я этого не позволил. Староста вырвал свою руку из захвата и отошел. Его всего трясло, а лицо покрылось красными пятнами.

— Тогда вон, — процедил он сквозь зубы.

Только вот угроза не возымела желанного эффекта.

— Это дом моего отца, Тихомир. И если кто и пойдет вон, то это ты.

Загнанный в угол собственной женой мужик взревел и вылетел из избы быстрее урагана. Воинственная Бежана как-то сразу сникла. К ней стали подходить люди, жалеть и говорить утешительные слова. Кто-то же пошел следом за Тихомиром, разделяя его убеждения и не поддерживая лободырную бабу. Я же, сняв с шеи бурхан-аджех, вложил его в горячую ладонь женщины.

— Пусть носит его, не снимая. Оберег вашему сыну точно пригодится. Меня он всегда спасал.

Не дожидаясь ответа, я вышел на улицу.

Богдан был необычайно молчалив. Он вернулся к избе, мотнул головой, указывая на колдовской нож, и сразу же разрезал пространство. Мы снова оказались в той точке, с которой прилетели в Скорбичи, и нас разделяла пропасть недопонимания и недомолвок.

Но, наверное, я и рада была такому временному затишью, передышке, когда не надо принимать никаких решений, а просто жить. Хоть и временно. Все-таки последние дни, а может дальше и месяцы, я вела себя до крайностей странно, и у колдуна с большой вероятностью накопилось ко мне гора вопросов. И что-то мне подсказывало, что плотина терпенья Бачевского трещит по швам и сегодня-завтра он вывалит на меня все свое недовольство. И надо сказать, что будет в своем праве. Как бы я до этого не относилась к парню, я могла сделать выводы о его честности предо мной. Он всегда говорил прямо и не юлил, тогда как я не могла похвастаться тем же.