— Приедем в Лестингорию, там разберёмся! — отмахнулся я. — А как ты объяснил Драгоцену моё наличие? И кем меня представил?

— Ну-у… про тебя вообще разговора не было. Я сказал, что поеду на собственной самодвижущейся телеге… Ты не сердишься за эти слова?

— Ну, ты и жук! — вырвалось у меня. — Добился-таки своего! У мага-учителя не проканало, хоть тут реванш решил взять! Да-а, тебе палец в рот не клади…

— Понимаешь, — тоном раскаявшегося грешника произнёс Памплисиодор, — я не хотел лишних расспросов. Тем более если тебе нужен бензин… а лестингорцы очень подозрительно относятся ко всем, кто хочет выведать их секреты переработки земляного масла. Поэтому, пожалуйста, не говори с ними об этом, ладно?

— Может, мне вообще не говорить? — язвительно переспросил я.

— Нет, говорить говори — я же сказал, что ты магическая вещь, и что я… ну… оживил тебя.

— Сказал бы лучше — вселил в меня чью-нибудь бессмертную душу, — устало процитировал я Стругацких.

— Ты что! — испугался Памплисиодор. — Это запрещено! Это могут делать только боги!

«Ага!» — смекнул я. Так и думал, что без богов не обошлось. Но… чья душа во мне, если я продолжаю ощущать себя самим собой? Вернее, не продолжаю, а начал. Может, в этом и состоит мой секрет? То есть секрет моего появления в этом мире? Но что за секрет? Вот задачка…

— Ладно, садись, — сказал я, открывая правую дверцу. — Изобретатель!

— А ты никому не скажешь? Что это не я, а ты… то есть не ты, а я… или…

— Не скажу, не скажу. Поехали… Ах, чёрт!

— Что такое? — переполошился Памплисиодор.

— Да до меня только сейчас дошло, что ехать придётся за верблюдами, а это та ещё тягомотина! Они же больше пяти километров в час не дадут, и то если подгонять. Слушай, а ты не можешь наколдовать что-нибудь, чтобы они пошустрее двигались?

— Гм… возможно и смог бы, но… Как к этому отнесётся Драгоцен?

— Да, действительно. Ладно, поехали, помаленечку.

И я снова запел под решётку радиатора:

«Давай, машинист, потихонечку трогай…»

Да уж, в самом деле «потихонечку»: верблюды вышагивали с размеренностью замерзающего метронома, и мне сразу стало понятным, что наша затея пристроиться в хвост верблюжьей колонны оказалась неудачной. После часа неспешного движения, в течение которого я несколько раз сваливал на сторону, чтобы получше разглядеть окрестную местность, а заодно и различные травки-муравки, деревца-кустики, бабочек-кузнечиков и птичек-ящериц. Иначе хоть с тоски вой! Верблюды могли вывести из себя кого угодно. И как погонщики терпят? Я бы на их месте сам впрягся в телеги!

— Слушай, — не выдержав, спросил я Памплисиодора, — а ты не можешь прицепить к каравану какой-нибудь магический маячок, чтобы мы могли просто поехать по их следам, с нормальной скоростью?

— Могу-то могу, — протянул Памплисиодор, — только что толку?

— Да хоть не будем тащиться в час по столовой ложке! Лучше постоять на одном месте, а потом догнать, чем вот так смотреть на колышущуюся впереди бочку.

— Но ты же и так держишь солидную дистанцию!

— Да! Чтобы меня запах с ума не сводил! Магия не даёт ни капли из бочек проливаться, но пахнуть они по-прежнему пахнут!

И действительно, магия «непроливайки» действовала великолепно: когда я подъезжал поближе, то видел болтающиеся на срезе последней бочки крупные капли нефти, которые, однако, ни разу не срывались и не падали на землю.

— Давай, я наложу на тебя заклятие, и ты не будешь ничего обонять? — предложил Памплисиодор. — Перестанешь воспринимать запахи.

— Ну, ты даёшь! — возмутился я. — Последней радости лишить хочешь?

— Ты же только что говорил, что запах сводит с ума! — недоумевающе произнёс Памплисиодор.

— Говорил, и ещё скажу. Но лучше сойти с ума от запаха, чем от того, что вообще не ощущаешь никаких запахов.

— Не понимаю, — пожал плечами Памплисиодор.

— И не мудрено! — огрызнулся я.

И мы продолжили движение в прежнем верблюжьем темпе. Лучше бы черепах запрягли! Тогда, по крайней мере, верблюжьи… скажем мягко, спины не закрывали обзор впереди. А скорость, на мой взгляд, осталась бы прежней.

Зато я вдоволь насмотрелся живописных пейзажей! Едва мы отъехали от нефтеприисков и миновали два ближайших пограничных холма, как растительность вновь вернулась на место в виде травки-муравки и деревцев-кустиков, а с нею вернулись и бабочки-кузнечики и птички-ящерицы. Унылый чёрно-серый пейзаж грязного асфальта остался позади. Как бы мне ни нравился сам асфальт, смотреть на полностью заасфальтированный мир не хотелось никоим образом.

Ведь чем хорош асфальт? Ну, во-первых, разумеется, тем, что он ровный и по нему приятно ехать. А во-вторых потому, что он хорошо контрастирует с зелёным обрамлением из травы и кустов с деревьями. А если бы везде был один асфальт, то куда ехать прикажете? Я представил себе планетный шар, состоящий из сплошного асфальта… и мне чуть не поплохело. Даже при наличии разметки и гаишников — ладно уж, куда без них! — ездить по асфальтовой планете было бы вообще неинтересно. Да и просто противно, чего уж там! Нет, может быть, каким-нибудь идиотам-мотоциклам и понравилось бы разгоняться со всей дури до предельной скорости, а потом становиться на заднее колесо… Непонятно, правда, зачем они это делают — ну, и сняли бы переднее, ездили на одном! А нам-то, нормальным автомобилям, к чему пустая планета? Нет, нет и ещё раз нет!

Солнце, между тем, тоже путешествовало по небу. И, дойдя до определённой точки на небосводе, показало, что светить по прежнему оно не намерено, что оно, в конце концов, порядком устало и потому решило малость отдохнуть, медленно прячась за горизонт.

Однако фары можно было не включать — рано, да я и не стал бы этого делать. И не потому, что мог засветить верблюдам в глаза через зеркало заднего вида — у них подобных причиндалов никогда не имелось и вряд ли когда-нибудь появятся. А просто… ну, мало ли? Вдруг бы они испугались света?

Но мы уже въехали в Долину, о которой Драгоцен говорил коротышке-хозяину, и теперь караван становился на отдых. А я и не заметил, когда Долина началась, потому что постоянно мотался между холмами и рассматривал местность, а затем снова возвращался на дорогу. Ну, скучно всё время смотреть в хвост последнему верблюду, скучно!

Караван расположился неподалёку от протекающего неглубокого ручейка. Ручеёк тёк нам навстречу, а это значило, что следов нефтепродуктов в нём быть не должно. Терпеть не могу смешивать две эти жидкости! Особенно когда вода оказывается в бензине. Да и бензин в системе охлаждения тоже… не очень. Дизтопливо — ещё куда ни шло, прикольно даже. Только следить надо, сколько наливаешь, а то при нагреве так через пробку попереть может, что мама не горюй!

Памплисиодор пошёл узнавать насчёт ужина, а я взобрался на очередной холмик, чтобы посмотреть на закат солнца. Обожаю смотреть на закаты! Такая игра красок бывает, что и словами передать невозможно. И к тому же по виду закатного горизонта можно приблизительно определить, какая завтра будет погода. Если солнце садится в тучи — к дождю, а если очень сильно красное — к ветреному дню.

А вот к чему бы вон те быстро машущие крыльями тёмные твари? Наверное, к большим неприятностям. На чаек или аистов не похожи. Скорее… на летучих мышей, что ли? На очень больших летучих мышей. Никак снова вампиры пожаловали? Да как много! А у меня всего четыре колеса… И даже если вытащу запаску, она не слишком поможет удержать всех вампиров. И потом опять ремонтироваться придётся! Интересно, что по поводу летучих тварей скажут Драгоцен сотоварищи? А может, я зря беспокоюсь, и это какая-нибудь местная достопримечательность здешних закатов? Вроде вечерних перелётов уток у нас.

— Эгей, ребята! — окликнул я караванщиков. — Никто не знает, кто это к нам летит со стороны солнца?

Караванщики оторвались от приятных занятий в виде распряжения верблюдов, подготовки к розжигу костра и приготовления ужина и уставились на закатный небосвод, щурясь от лучей пусть и потускневшего, но всё ещё яркого светила.