- Тем не менее… нельзя винить только себя в том, что он сотворил. Это его воля, Надежда, он не мог бы стать чудовищем, лишь от болезни, если душой не жаждал всего этого. - Я шагал вслед за ней, испытывая странные, смешанные эмоции, сочетающие в себе абсолютную апатию, уже лишившую меня страха и удивления, покой и некую душевную лёгкость. Редко когда я мог чувствовать себя счастливым и спокойным возле бьющегося сердца Титана, зараженного болезнью и ненавистью, пожалуй, вся эта неделя создана для того, чтобы отметить ее в календаре и никогда не забывать, как бы я не хотел подобного исхода. - Эти чувства… могут испортить задуманное тобою, Надежда. Ненависть, страх, жестокость и обида меняют как смертных, так и богов.

- Ты уже понял, что я хочу сделать? - Опасливо поинтересовалась девушка, на секунду останавливаясь и сбавляя шаг. Я был этому рад, потому как в один момент стал заметно отставать, рискуя вовсе провалиться через медленно уплывающие в разные стороны облака. - Это… Мои мысли правда могут сорвать ритуал? Я способна что-то испортить прямо сейчас?

- Да, ты хочешь отдать всю себя… а значит, и свои сомнения, мысли, страхи и проблемы. Перед таким, следует отпустить абсолютно все, что было, что есть и что будет, чтобы слиться с вечным и не терзать себя зазря прошлым. - Ритуал схожий с тем, что мы проделывали ранее… Но на этот раз, собой жертвует именно Надежда, и более того, сила его тоже окажется куда меньшей, ввиду нашей обоюдной слабости и истощения, полученного после прошлого взрыва. Но и ситуация, к счастью для нас, требовала куда меньшей власти над имматериумом, ввиду состояния Прометея. Потому, по моим весьма скромным подсчетам, нам должно было сполна хватить и той власти, что находилась в наших руках и на кончиках окоченевших пальцев. А тем временем, мы уже подобрались чуть ли не вплотную к сердцу, замерев около бьющейся плоти.

Надежда абсолютно точно ввела меня в некий транс, полностью растворив в себе многие мои чувства и мысли, по сути, дав то самое просветление которого добиваются буддийские монахи и жрецы в течение долгих, поистине долгих десятилетий, лишенных всяких радостей, восторгов и переживаний. Это было… во многом волшебное, несколько пугающее чувство, которое позволяло мне смотреть на мир вокруг без какой-либо предвзятости, и мыслить столь девственно чисто, что казалась, можно было обнаружить самую суть вещей, просто взглянув на них. Надежда отбила у меня естественный инстинкт самосохранения, оставив лишь свободу мысли и волю. Пожалуй… я был ей за это благодарен, ибо сейчас, мне меньше всего требовались привычные параноидальные мысли.

- Тогда прошу тебя, Руфи, просто мне мои грехи, страхи и сомнения… что я вверяю тебе, перед своим скорым, неизбежным концом. - Руки Надежды полностью коснулось моих, сливаясь с ними в единую сущность и заставляя кровь в венах застыть. - Я… хочу уйти зная, что свободна.

- Ты думаешь, что больше никогда сюда не вернешься? - Я был готов исполнить ее волю, ибо… что мне еще черт возьми оставалось? Я был бессилен спасти ее, и это был наш шанс. Шанс, возможно, единственный, но крайне неправильный и даже более того, попросту порочный. - Ты ведь не просто богиня… ты образ.

- Предавший свою собственную суть, убив сотни смертных, разрушив жизни миллионами… Надежда всегда лишь ложный свет, и я… я устала быть израненным, уставшим от боли маяком, ведущим корабли на скалы. - Надежда отчаянно склонила голову, возможно, плача. В имматериуме чужих слез видно не было, если только их намеренно не показывали сами плачущие сущности, а собственные вы могли разве что ощущать. - Просто… тьма, это все, чего я сейчас желаю, и чего могу желать.

- Да будет так, Надежда… надеюсь, твой путь принесет счастье хотя бы тебе самой… - Я закрыл глаза, не совсем помня как это делают священники, а потому просто ожидая, пока вся боль Надежды медленно, по крупицам протечет ко мне, наполнив своей тяжестью и печалью. Вместо этого, девушка лишь улыбнулась уголками рта, беззвучно шепча нечто на греческом и иногда кивая головой. В моей душе покой действительно пошатнулся, но вместо боли, тоски, печали и грусти, я ощутил лишь легкое… почти эфемерное раскаяние, совмещенное с прибрежным, греческим бризом, и запахом земли, бьющим в лицо. В голове прокатился нежный, девичий смех, такой ласковый и добрый, что я на секунду, я сам не смог сдержать ни слез, ни трепетного вздоха. Перед глазами мелькнули образы девушек, начиная от материнского лица и заканчивая улыбкой Гелии, чьи теплые руки касались моего окровавленного, избитого и грязного лица, наполняя тело жизнью и счастьем.

- Спасибо тебе, Руфус Рисс… мне жаль, что мы встретились столь поздно, и времени у нас совсем немного. В бездонной тьме, я буду чтить и помнить, каким ты был. - Надежда повернулась к сердцу, аккуратно поднося к нему мою окровавленную руку и уже готовясь раствориться. Призраки вокруг как один вонзились в нее, пытаясь своей грязью, болезнью и желчью сменить белоснежный образ, но Надежда без труда поглотила их в себе, оставив только лишь ошметки рыдающих мыслей и эмоций, жмущихся к ногам девушки. Наши сплетенные друг с другом пальцы начали дымиться, покрываясь светлой, сжигающей нас энергией, после чего, прикоснувшись к сердцу, все закончилось. И в абсолютной тишине, нежно раздался ее голос. Возможно, в последний раз. - И пусть твой новый день… будет лучше, чем все предыдущие…

Дождь не переставал идти уже вторую неделю, не позволяя спокойно вздохнуть и окончательно решить, что мы действительно разобрались со всем тем дерьмом, что свалилось на наши головы. Несмотря на то, что мы смогли уничтожить Прометея и Гвардию, небеса не спешили поливать Вэсленд лучами солнечного света. Все было серым и тусклым. Собственно, как и всегда в этом городе. Но были и положительные результаты, никакого влияния проклятья и болезни в воде уже не было. Лишь немногие из пострадавших пали в абсолютный сон, подавляющее большинство гражданских просыпались в первые же несколько часов после того, как все закончилось. Маги открывали глаза спустя недели, полубогов мучили ужасные кошмары в течение нескольких дней… но несмотря на это, наша миссия окончилась более чем успешно, учитывая сколько людей были в опасности, и сколько могло бы в итоге пострадать.

Говорят, что психической энергии вырвавшейся из туши Прометея хватило, чтобы вызвать припадки и видения у всех без исключения столичных магов, я же не помню об очищении абсолютно ничего, ни слов, ни боли, ни образов. Голос Надежды, вот мое последнее воспоминания, и тьма, смешанная с пронзительной тишиной, в которой отдаленно слышалось течение собственной крови. Возможно, разум сам решил забыться, возможно, просто не смог обработать поступившую информацию, избавившись от нее без каких-либо сожалений. Как бы то ни было, первое мое воспоминание после заветных слов, нашло вашего покорного слугу лишь спустя четверо дней, проведенных в сладких объятиях комы и тишины беспамятства. Темнота и покой были для меня подобно бальзаму на израненную душу и такой же иссушенный беспрерывной работой разум, что отчаянно требовал для себя отдыха. Храни Господь Азазеля, его клетка стала моим оплотом, не дав сознанию утечь в безумие имматериума, и несмотря на предупреждение Павшего о ее хрупкости, ни один демон, дух или бог так и не попал ко мне в клочок спокойствия за это время. Но и в клетке я был потерян, забывчив, даже на той стороне я пребывал в некой прострации, трансе или даже забвении. Я просто… перестал существовать на несколько дней, оставшись лежать мертвым остатком самого себя, иногда трепыхающимся под ударами чистой магии и ее парадоксальной ярости. Пока наконец, к концу первой недели не открыл глаза, оказавшись в больнице уже знакомой, под взором Виктора, который довольно хмыкнул, встречая меня весьма избитой фразой: - “Добро пожаловать домой, тебя уже заждались.” - К сожалению, оказалось что никого не знаю именно я.

Уже прямо по пробуждению возникли проблемы. Первый день я критически не понимал, где нахожусь и что вообще происходит. Я забыл имя, забыл окружение и многие базовые функции, с трудом дышал, запинался при ходьбе и разумеется, не мог внятно говорить, иногда пытаясь изъясняться жестами, но в основном просто пугаясь всякого окружения. Зато в чистейшем сознании отчетливо был виден смеющийся лик сони, сидящей в окружении умерщвленных клонов Надежды, что танцевали между собой искусный вальс, под несуществующую музыку со сбивчивым ритмом. Этот фрагмент не смог изъять из памяти даже дважды появляющийся рядом с койкой Азезель, который так отчаянно желал вырвать клок памяти, что был близок к тому, чтобы окончательно сломать мне мозги, после чего, по наставлению Виктора и, как ни очевидно, Арауна отступил. Впервые, я увидел бессилие босса, и кажется, он сам впервые столкнулся с подобной слабостью. Из обрывочных воспоминаний, оставшихся со мной через дни реабилитации и постепенное возвращению к своей личности, остался его приказ о моей транспортировки в столицу и последующий спор с Виктором и владыкой Смерти, которые убедили Павшего в необходимости покоя. Дальнейшие дни протекали в прогулках по израненному Вэсленду, которого реставрировали, казалось, всей страной. Я впервые видел такое количество рабочих и магов, собравшихся в одном месте, при этом не пытающихся убить или свергнуть кого-либо. То количество силы имматериума, что витало в воздухе, одурманивало меня до такой степени, что я начинал видеть изнанку мира даже не произнося магических слов и абсолютно не готовясь к вхождению в имматериум. Подобная практика преследовала меня впервые, и я надеялся, что первый раз окажется последним. Испытывать нечто подобное, все равно что не контролировать собственное тело, сохраняя чистое сознание и мысли, своей власти над ним, ведь разум пребывал в ужасе от увиденного, пока тело… просто болталось приатком. Издевательство от собственного сознания… Пожалуй, вот величайшая пытка для любого чародея, и я исключением не был, в отчаянии залезая на стены и пытаясь закрыть глаза, но куда спрячешься от мыслей? Я видел все даже сквозь веки, вынужденный терпеть этот ад.