Впадина, уходящая на несколько метров вглубь пространства, оказалась воронкой от взрыва. По ее периметру сохранились остатки греческих храмов, стояли великие статуи всех основных греческих богов, покрытых грибами. На расколотой земле, что иногда дрожала, словно от толчков, росли тонкие кровавые лозы, уходящие в трещины и смешиваясь там с золотистыми ручьями ихора, что тусклым светом, отчаянно блестел, пытаясь придать этому месту хоть и небольшое, но освещение. Эти реки брали свое начало у застывшей в извечной агонии Надежде. Девушка, в несколько десятков метров роста, подобно статуям по краям, стояла в самом центре впадине, подняв свои кровоточащие от кандалов руки к красному небу. Ее глаза не переставая слезились, вся кожа была в глубоких рубцах, оставленных не то плетью, не то слабо заточенным топором, на шее сверкали две открытые и вывернутые раны, что заставляли ихор течь по дрожащим, изнемогающе-дрожащим плечам. С ее пальцев ее рук срывались лучи еле видимого света, которые растворялись в тени багровых облаков, сливаясь с ними и оставаясь в них подобием тусклого Солнца. Волосы, грубо срезанные под корень, трепыхались от магической энергии, витающей в этом месте, на нее болтался ошейник, связывающий ноги и руки. Изнутри острый, он не давал ей двигать головой, заставляя смотреть неизменно в одну единственную точку.

Над Надеждой расположились четыре отдельных мира, запечатанных в бронзовые зеркала, витающие в небе, над головой у богини. Запечатанные в ровные, медные рамки, украшенные простыми волнистыми узорами из живых змей, в выпуклых стеклышках отражались сшитые между собой миры смертных, сотни отдельных миров, чьих-то жизней. Я видел облики живых существ, множество снов, кошмаров, стремлений… Это зрелище завораживало, пугало, заставляло дрожать, но не позволяло отвести зачарованного, почти что плененного взгляда. Кажется, что я проживал жизни, полные боли, страха, редких всплесков счастья, но которые утопали в отчаянной борьбе с самим миром вокруг, с самим собой… И в итоге, каждый бой оказывался проигранным, ведь душа билась в этом зеркале, без надежды на свободу, на жизнь, обреченная существовать в своей же нескончаемой боли. Мучения пронзали мое тело, картинки на секунду гасли, а после все начиналось проигрываться сначало. И так в каждом зеркале, в каждом отдельном мире, что кружили вокруг замершей Надежды, которая вынуждена была смотреть на это, раз за разом, видя то, как умирают, как страдают, как убивают и грабят смертные… Как гибнет раз за разом чей-то мир, и как она не может сделать с этим ничего.

Рухнув на колени, я с трудом перевел взгляд на собственное, дрожащее тело, делая быстрые вздохи. То, что я видел… Это были все те смерти. Все убитые, все, кто отдался Ему. Уже не было смысла гоняться за ними, пытаться спасти или излечить. Сотни людей были мертвы, скованы в зеркалах… осколках своей же жизни. Вот, что он преподносит в жертву, вот, чем питается. Не просто надежда, не только эмоции, ни мысли, ни действия, ни слова, ни мечты. Он буквально собирал целые жизни, черпая из них силы и власть. Вот почему кровь у того гоблина была такая… Он забирает саму жизнь, привнося ее в жертву чему-то… Чему-то, что не должно вернуться в наш мир, и что жадное до смертных.

- Да… Вот к чему было это все. Вот к чему жертвы. Он создал четыре осколка, не считая остатки его сущности, которых ты видел. Этого недостаточно для воскрешения, и твоими усилиями мы сделаем так, чтобы он потерял все, что создал. - Араун вдохнул в меня чуть жизни, позволяя телу подавить волнение и слабость, поднявшись с колен. - Наверное, у тебя есть вопросы… Скорее всего, их немало.

- Раз ты знаешь об этом месте, почему не уничтожил? - Я взглянул на Арауна, что лишь чуть склонил маску. В сердце бился праведный гнев, жаждая возмездия. - Почему… Это все еще существует!?

- Пойми, Рисс… Боги далеко не всесильны. Мы скованы теми же правилами, теми же обычаями, которые порой присуще смертным. Но сейчас… дело даже не в них. Смотри, если правда думаешь, что я сидел сложа руки, из своей собственной прихоти, глядя как он оскверняет смерть самым извращённым способом, измываясь над кругом жизни. - Одним взглядом Араун устремил в висевшие зеркала свой сильнейший удар. Я чувствовал, как пространство изгибается, как само время вокруг него перестает иметь значение, как мощь одного из высших богов, соприкасается с зеркалом… И растворяется в нем, не нанося даже толики урона, даже не заставляя стекло треснуть. - Это не моя воля… А законы, которые писались далеко не моею рукой, и которые к сожалению работают против нас. Это его мир, Руфи, и здесь собрано силы больше, чем у меня… Я лишь гость.

- Но раз на это не способен даже высший Бог, то что могу сделать я? На что способен человек… Не способный одолеть даже младшего бога, вооруженного одним лишь топором?

- Ты смертный… Мой друг, и если ты помнишь мои слова, Надежда доступна лишь вам одним. Смотри, почему мы не способны сломать игру Прометея, и зачем ему нужна была помощь смертных.

Араун вновь направил свой удар, на этот раз пытаясь пронзить насквозь сердце Надежды, но и в этот раз сила прошла насквозь, разорвав изнанку и оставив в ней быстро затягивающийся след. Тихо помолившись, я перевел взгляд, полный первородного ужаса, на Арауна, что мрачными, бесчувственными и пустыми глазницами обводил весь кратер, будто представляя, как еще можно показать мне, что он не способен на действия. Но признаться, это было лишним.

Я остался стоять, в тишине и беспокойстве, которое расползалось по мне, подобно пожару. Я видел многое в своей жизни. Очень многое, но в какой-то момент, это дело будто перестало иметь хоть что-то общее с реальностью. Словно затяжной кошмар… Такой явный, тягучий и отвратительный. Но даже уповать на то, что это было сном, являлось ошибкой. Нет, только больной разум мог претворить это в жизнь, только поехавший гений… Мог вообразить такое. И я не был им, до сих пор не был. А вот усталым и обессиленным смертным… Да, вот именно им я оставался. Значит, все это сотворили с ней смертные, полубоги, они сделали это с Надеждой… Они сковали ее, сделали для Прометея подспорье, помогли ему статью столь опасным. Я не мог в это поверить, не мог… Противиться. Это… Нет… нет, нет…

- Вижу, что ты боишься, это в порядке вещей… Но поверь, нет иного пути. - Араун с печалью взглянул на меня, даже будто щадяще, как на животное, что было готово к усыплению. - Но да… Такова судьба. Ты должен убить Надежду… Возможно, для всего человечества. И только этот путь… Сможет открыть нам возможность, для уничтожения Прометея. Жертва выбрана, остался лишь один вопрос, сможешь ли ты забрать ее жизнь.

Сознание цеплялись за любые остатки адекватности, в надежде успокоиться, но лучше не становилось, несмотря на отчаянные попытки. Даже наоборот, мне стало казаться, что я задыхаюсь, что сердце вот вот готово вырваться из груди, что боль в висках уже никогда не закончится, что жизнь оставила меня где-то позади, уйдя вперед. Я не хотел этого делать, не хотел даже думать о том, чтобы сотворить нечто, сравнимое с убийством Надежды, с убийством не просто Бога, с убийством сущности, которая настолько плотно связана с миром живых, что давно стала его неотъемлемой частью. Как там говорится… Можно убить человека, но не идею… Что-же, это было послано к чертовой матери моей жизнью, моей работой и тем кошмаром, в котором я увяз, без, как бы то ни было иронично, надежды на хороший финал или любой альтернативный вариант, который мог бы меня спасти. Я был заперт в ловушке, с одним единственным выходом, который представлял собой вход в ад. Я не мог отступить, раз мог что-то сделать и помочь, не мог отступить, потому что Араун не позволит, не мог отступить… Потому как видел в этом тот малый шанс на действительно достойную смерть, такую… которая даст мне шанс на покой. Но перед тем, как воплотить в жизнь этот безумный план, я жаждал узнать как можно больше, как можно лучше оценить тот масштаб страданий, который возможно причиню для всего мира, искренне надеялся перед концом… Хотя бы утолить свой голод по правде. Нужно было добиться от Арауна откровений, которые я так долго и тщательно пытался найти, но получал лишь ошметки фактов и событий. Я не хочу быть слепым клинком, исполняющим приказы, мне хотелось знать, ради чего я, возможно, уничтожу Надежду во всем мире, и сам растворюсь в бесконечности. Отсюда не было пути, я уже был мертв, нет способа выбраться без помощи Богов, а мой покровитель… Отправлял меня на верную смерть.