- Она не мертва. Так зачем ты носишь сюда цветы. - Еще один до боли знакомый голос, шипящий и такой едкий. Я увидел, как тень Сильвы соскальзывает с своего привычного места, покрываясь объемными волдырями тьмы и наконец, обращаясь Азазелем, что своими змеиными зрачками вглядывался в спину девушки, которая приводила в порядок небольшое святилище, оборудованное возле пустой могилы самой себя. Здесь не было изысков, драгоценных камней или иного. Несколько белокаменных плит, сложенных в подобие некого символа, и в центре - огарок от свечи и пепел иссохших цветов. - Ты же знаешь, если она вернется, ты вновь потеряешь контроль. Она сильнее тебя. Она вновь начнет убивать, потому что знает только этот путь в жизни. У тебя было столько шансов, чтобы запечатать ее в себе, но ты желаешь сохранить ее сознание, ее голос… рискуя опять исчезнут. Ты же знаешь, что она сделает с тобой, если сможет пробудиться, ты всегда знала это.

- Прочь, демон. - Сильва изящно обернулась, сгоняя тень Азазеля с помощью сильнейшей магической волны, что я вообще видел. Меня вогнало в пространство материи, тело было готово разорваться надвое, а боль пришла лишь спустя секунды после того, как было произнесено заклинание. Даже Азазеля снесло в сторону, сгоняя Павшего с тени и заставляя его явиться в своем первозданном облике. Я ошеломленно пытался вырывть тело из междумирья, с трудом осознавая, что это сотворила девушка, даже не изменившись в лице, с которой я работал уже несколько лет. Она была настолько могущественна, она действительно могла противостоять ему, тогда... Как? Как это вообще возможно и почему сейчас, она никогда не проявляет даже толики этой силы.

- Твои силы пригодятся агентству, а взамен… Я наконец подарю тебе нечто, на что ты так сильно надеешься, на что уповаешь но что боишься принять. И я даже сделаю большее, большее чем то, что предложит тебе любой другой. Я запечатаю твою проблему, позволяя всегда находиться рядом с ней, но никогда больше не испытывать ее гнета. Ты будешь жить как должна, и она будет жить в тебе, по твоей указке, с твоей милости. - Предложил Азазель, возникая прямо напротив Сильвы и вглядываясь в ее открытые глаза. Его воля сожгла цветы в руках девушки, пустив по камню постамента призрачные трещины, из которых вырывались клубы черного дыма, оседающего на ровной поверхности. В пальцах возник еле видный силуэт некой девушки, которая блуждала среди пальцев его руки, что медленно плели между собой причудливые коридоры, в которых то и дело возникали разные сцены, облики, доносились слова и слышались стоны. Лицо Сильвы отчаянно дрогнуло... Глаза зажмурились и послышался тяжелый вздох. - Тебе нет нужды оплакивать мертвых, если она останется с тобой, и ты прекрасно знаешь, что остальные лежащие здесь, не больше, чем презренные разбойники, укрываемые главой мятежной хунты. Она единственная достойна жизни, не так ли?

- Ты повысил ставки до самого верха, Азазель. Что ты отдал за то, чтобы вернуть ее? - Сильва бесстрашно взглянула в зрачки Азазеля, но внутри уже колебаясь. Не отводя взгляда от души внутри ладони Павшего, она оказалась способна оттеснить Азазеля, собственной силой сгоняя на нет его иллюзорные игры и восстанавливая постамент, но не в силах рассеять туман или освободить свою другую половинку. На секунду осекшись, когда Ась рухнула внутри ладони на колено, она сделала мелкий шаг назад, чем лишь усилила напор Азазеля, но еще не сдаваясь до конца. Я впервые видел, чтобы не божественное существо оказалось способно противостоять боссу. И тем более, торговаться с ним на равных, требуя объяснений и всего подобного. Пусть за этим и следовала лишь большая слабость, а вовсе не дальнейшее давление на Павшего.

- Десять, сотню, тысячу душ… Это не имеет значения. - Азазель протянул свою руку, мрачно улыбаясь и продолжая низводить могилу позади до пыли, что постепенно улетала благодаря разбушевавшемуся ветру. Сильва даже не дрогнула, но заглянув в глаза, я прекрасно видел, что предложение оказалось слишком заманчивым для нее. Нет взгляда более четкого, чем отчаянная, робкая надежда, что скользит предательским лезвием, вот вот готовым вонзиться в сердце и разрушить все, что строилось веками. - Так что ты скажешь, бежавший наследник сегуната? Раскол, что терзает тебя сотни лет, наконец останется позади… в то время как ты получишь контроль над телом. Вы будете едины, как раньше, только ты одна будешь слушать ее, общаться с ней, прямо как раньше, но только гнев ее больше не коснется тебя. И нет больше этих могил. Ваша общая клетка сгниет, клятвы рухнут, ты станешь свободна, оставишь это место... Ты сможешь жить, как всегда мечтала.

- Что ты хочешь взамен, Павший? - Алтарь позади окончательно рассыпался пеплом, ставя точку в вопросе о решении. Она уже знала, чего желает. Азазель тоже знал, и знал, что она согласна. Лабиринт пальцев рухнул, освобождая девушку. Сильва склонила голову, на лету ловя еле видный в нагнетающей темноте вихрей Азазеля силуэт, и прикладывая сжатые руки к груди, словно буквально вселяя в себя Ась. Азазель лишь улыбнулся, закрывая свои глаза и постепенно рассеиваясь, утаскивая с собою Сильву.

- Как и всегда… Ты. Мне нужна только лишь ты.

“Четвертый день несет покой

Ты спишь во мне, и я с тобой.

Забыта тьма, и бездны нет.

Казалось, близиться рассвет.”

Здесь не было цельной картины или моего участия, пусть и пассивного, в происходящем. Все видение - хаотичный вихрь воспоминаний, событий, лиц и имен, эмоций и мыслей. Десятилетия в агентстве, сотни переводов между отделами, личная благодарность от Азезля, но Сильва с каждым мельканием, каждой новой встречей и успешно выполненным делом, становилась все печальнее, постепенно забываясь в самой себе, и чем стремительнее она замыкалась, тем стремительнее рушилась ее оставшаяся жизнь, и любая попытка ее воссоздать. Как и всегда, сделка Азазеля была обманом, за место прошлой клетки клятв и обещаний, Сильва попала в новую, что состояла из нескончаемой, постоянной и изнурительной работы. Судя по случайным, разрозненным воспоминаниям, это продолжалось еще несколько долгих десятилетий, пока наконец, Азазель не отправил ее сюда, в Вэсленд. Перед глазами мелькали и недавние события, даже наши совместные дела, и вот, наконец, я остановился на образе машины, где мы сидели. Все затихло, я вновь оказался способен двигаться, на этот раз, существуя сразу в двух местах, в имматериуме, и в реальности, которая казалась отсюда неровной, белой пустотой, затянутой блеклыми, плоскими картинами. Вокруг было множество объектов, но все как один, плоские, невыразительные, однотипные и даже рваные. В их разрывах царила тьма, первородная и глубокая, из которой на меня глядели пустые глаза. Земля под ногами оказалась хаотичной, делая шаг, я ощущал сначала твердость, после - упругость, где-то я чуть не падал, в иных местах наоборот, стоял так, словно проросший к земле. Не переставая делать аккуратные шаги в сторону машины, я решился заглянуть внутрь, отчетливо слыша, как из машины течет последний куплет этой колыбели, такой манящий и чарующий, такой нежный и печальный, такой отчаянный… На секунду, все моё естество замерло, неспособное двигаться, на сердце словно накатился ни чем неостановимый, безграничный холод, идущий рука об руку с неподдельным ужасом. В сознании одновременно рождался немой крик, и царила абсолютная тишина, всепоглощающая и пугающая. Рука остановилась в сантиметре от ручки, пальцы сжались в кулак, всячески препятствуя тому, чтобы открыть дверь. И наконец, раздался последний куплет.

“Но в пятый день кошмар настиг,

Ты вспомнил битвы мрачный лик.

Усни же вновь, мой кровный друг.

И не смотри, как раны жгут.”

Я не уснул. Не пал перед волной психической энергии. Не предал клятвы и не потерял тела. Но признаться, зрелище внутри такси было крайне нелицеприятным и отталкивающим. Затянутый мертвой плотью салон, на заднем сиденьи которого, расколотой надвое, трепыхался силуэт Сильвы, что боролся с абсолютно таким же обликом девушки, но имеющим длинную косу и множественные сквозные раны на теле, абсолютно точно оставленные холодным оружием. Собственно, именно ее плоть и тянулась натянутыми струнами по салону, соединяясь в единую паутину гниющего мяса, на жилах которого я видел один и тот же вечно тянущийся бой, отражающийся в сознании и заставляющей эдакие струны вибрировать. Она была скована ими, они шли из ее разорванной спины, из плечей и груди, из ран на предплечьях, глубоких рубцах, оставленных на коже либо хлыстами, либо предельно острыми клинками, что будем честны, идеально подходили лишь одному оружию, что вписалось в сюжет, катане.