Сет и вправду в открыто выступил против Арауна… Я видел это в каждом движении Эсвель, которое сопровождалось пылающим следом и ударом тлеющих когтей о мой щит. Ее ярость перестала исходить из сердца, она черпалась казалось из воздуха, из моих же солдат и моих мыслей, давая ей вечную силу. Но я был воплощением самой смерти… Сейчас, я был ее марионеткой и верным слугой, сам не способный познать ее вкус. И смерть откликалась мне этой силой, что текла по обескровленным венам и артериям. Я пропускал удары, уповая на отсутствие боли, отсутствие страха, отсутствие жизни в моей иссохшей плоти. Мне были чужды рефлексы, чужды страдания, сознание словно существовало отдельно от оболочки, и от того сохраняло полноту мыслей, даже будучи атаковано и терзаемо. Сила Эсвель была велика, она отрывала от моей сущности целые клочки, прорываясь через оборону своей ловкостью и скоростью, ненависть жгла меня, заставляя куски плоти и одеяния, что я создавал из мертвых снов в качестве защиты, пылать, затмевая взгляд. Но в ответ на это… Я раз за разом уничтожал всю ее сущность и оболочку. Мы оба оказались связаны благословением богов, не в силах до конца разрушить эту связь, и от того продолжая вечный, зацикленный бой, в котором ни одна сторона не обладала властью над другой. Моя чума жрала ей кожу, прожигала насквозь мясо и добираясь до костей, растворяла их, низводя до фантомной пыли. Пространство стонало от боли, когда яды, которыми я выжигал глаза и внутренности Эсвель, проливались на землю, начиная разрушать сами основы изнанки. Но несмотря на все, несмотря на вытекшие зрачки, на отсутствие цельного облика, на нескончаемую боль, ее не останавливало ничего. Ровно, как и меня. Я рвал ей конечности, она слепила и пробивала череп, она сжигала мою плоть, опаляя душу и кости, я вырывал ей душу, она пожирала мое гниющее сердце, клыками вырвав его из раскроенной грудной клетке, я костлявыми пальцами рвал ей связки и легкие. Казалось, что сейчас был совершенный, в своей бешеной энергии и жестокости, бой, который не мог прерваться ничем, кроме шальной слабости или случайности, вызванной внешними факторами. И к сожалению ничего из этого не произошло. И даже напротив… наша кошмарная битва затягивалась, не желая ни на секунду превращаться. И тогда пришлось придумывать новые стратегии… И я нашел одну единственную, гордиться которой не мог, и не имел права. Но на который… мне нужно было еще решиться.
Когда мы вдоволь наигрались с потрошением друг друга на кусочки, пришло время выжидающего затишья, в котором мы отчаянно и злостно пытались понять, как же наконец добиться своей единственной на данной момент цели. То есть, навсегда стереть из истории этого мира память о втором. Наши сущности регенерировались так скоро, что не было видно того, как много боли мы принесли друг другу за это время. Как много раз обманывали смерть, выживая там, где не должны были. Зато в пространстве остались воспоминания о всех наших схватках, о всей боли, и это все походило в своей основе на гниющие рубцы, что виднелись в пространстве пульсирующими дырами. Имматериум вокруг походил на решето, ужасное решето кошмаров, крови, боли и магических прорех, оставленных в основной моей силой. Мы сражались на голом, чистом безумии, по сути, на изначальной вселенной, что словно вода трепыхалась под нашей поступью разнося на километры вокруг рябь. Вокруг, блеском далеких звезд и лунным светом, сияли остатки материи хаоса, которая пыталась отражать реальность, как и раньше показывая измерения, созданные магами. Но мы извратили это место столь сильно, столь резко и бесцеремонно, что подобное было просто невозможно, ибо то, что видело это место, уже не стереть и не забыть, не уничтожив вообще все, что находилось здесь. Оно познало то, что в мире магии называлось столкновением недвижимого объекта и непреодолимой силой. Две равные в бесконечности власти, которые в своей схватке… сдирали заживо с вселенной скальп, оставляя лишь начальную суть. Собственно это и случилось… Лишь жалкие обрывки и клочки реальности еще висели на освежованном пространстве, трепыхаясь, в тщетных попытках уцепиться за него.
Во время боя я окончательно потерял всякий человеческий облик, став скорее духовным воплощением смерти. Мои ноги болтались над землей, колыхая пространство и заставляя его рождать новых слуг. Во время схватки, я предпочел украсть себе способности верховных адептов смерти, более известных, как личей, которые были очень кстати. Вокруг меня болтались косточки и прах, теперь уже принадлежавшие исключительно мне, которые хранили меня железным куполом. Тело было распотрошено Эсвель, но сохранило свою форму, будучи пораженным проклятьем и чумой, что буквально насыщало тело, наполняя его жизнью. В руках светился оскверненный кадуций, так и не сломленный во время боя, который выступал не только как более удобная версия хранения магии и ее реализация, но и как защита от изрядно надоевшего мне копья. Его мертвые, вьющиеся от агонии змеи, покрылись слоем горящей крови жрицы, отчего казались обоженными, но при этом продолжающие источать яд. Образ дополнился также остатками шерсти Эсвель, прилипающей к коже вместе с ее оторванной, горелой плотью. Правда, я не вышел из воды полностью сухим, мне не хватало ребер, костей в области груди, одно плечо было вырвано вместе с частью шеи. Жрица постаралась на славу, но это не имело никакого значения, покуда работало сознание. Впрочем, отсутствие конечностей бесспорно создавали мне проблемы, делая оборону почти невозможной.
Но и Эсвель не отделалась от меня так легко, как могла бы. Ее полностью шакалий облик, пылающий черным огнем ненависти и злобы, оказался весь исщерпан гноящими язвами, вызванными в свою очередь десятками моих чум. Ее шерсть отпадала, обнажая уязвимую кожу, с морды текла кровь и пламенеющая магма, острые клыки беспокойно щелкали, в предвкушении крови и новой боли. Копья осталось с ней, верный спутник десятки раз уносил мою жизнь, но никак не мог убить до конца, сковав сознание. Как и сверкающие, багряные от плоти, когтистые лапы, что пусть и раз за разом превращали в пыль весь мой скелет, были не в состоянии уничтожить, или даже повредить, основные запасы силы, которые неиссякаемыми потоками вливались в тело. Впрочем, ее сущность низвести до пыли, я тоже был не в состоянии. По крайней мере, сейчас. Душа колебалась, но метод был… Но к сожалению, до кошмара преступный.
- Ты знатно потратила моего времени… подруга. - Я кружил вокруг, иногда делая ленивые выпады и расплескивая по земле яд, который, впрочем, Эсвель без труда уничтожала с помощью пламенных гейзеров, вырывающихся из земли. - Но ты же видишь, что он делает? Ты ведь не слепая… Ты лишь мясо, чтобы задержать меня. Ты хуже сторожевого пса, ты хуже последней шавки… Просто тварь, которую можно ломать и пытать столько, сколько потребуется, пока хозяин пытается решить, что же делать дальше…
- Ты прав, бесспорно прав, дорогой. - Эсвель тоже пыталась атаковать меня, бросала копье, одновременно с этим взрывая под ногами землю, но это было ничтожно слабо, пред могуществом проклятья, а пустить в бой всю силу не могла, не сблизившись, что вновь ранило бы нас обоих, но не приблизило бы финала. - Но будь я последней его рабыней, самой презренной… Я доведу Его волю до конца. И ты тоже не станешь исключением, познав всю глубину боли. Всю глубину смерти…
- Тогда прошу, нападай… И умри еще раз, и еще! Ты не в силах убить смерть, Эсвель. Ты не сожжешь то, что стало пеплом, не растерзаешь плоть, которая ничего не значит. - Я начал наступать, попутно разнося по воздуху отвратительные облака удушающего тумана, который обволакивал пространство, постепенно скрывая меня в себе. Эсвель отступала, но ей было некуда, стоит ей побежать… как я просто уйду, ей не хватит времени для удара, она не сможет уничтожить меня быстрее, чем я избавлюсь от ее преследования, потерявшись в пространстве троп. И потому, она была вынуждена ждать, готовясь к очередному проигранному бою, который лишь усилит наш круговорот боли, смертей и мук. - Я тоже не могу уничтожить тебя до конца… Мне тоже не под силу искоренить войну, сжечь пламя или иссушить кровь. Но в отличие от меня… Ты слабеешь, смерть всегда берет свое, пусть и спустя столетия.
