— Поедем на лыжах или закусим сначала?

Катя вздрогнула: перед ней стоял грузин.

— Можете забрать свой шоколад обратно, — надменно заявила Катя, трепетно любуясь его тонкими как на картинке усиками.

Грузин сел за ее столик, выжидающе посмотрел на Катю. Верка пролетела мимо и обдала обоих презрением. Катя небрежно бросила грузину карточку и пошла рассчитывать седого майора. В вагон вошли еще двое военных, летчик и моряк, и тоже сели за Катин столик, водя глазами по ресторану. Моряк был вполне на уровне, хоть и рядовой, а летчик-лейтенант так себе, мальчишка. Катя направилась к ним и принялась любезничать. На грузина она не обращала внимания, все время чувствуя, как он пожирает ее глазами. Наконец, она сжалилась и подошла к нему.

— Что будем кушать? — спросила она нежно.

— Приедем в Москву, пойдем в «Арагви», — ответил грузин.

«Так я и испугалась», — подумала Катя, а вслух ответила, завлекая.

— До Москвы доехать надо.

— Скажешь, как зовут?

Катя почувствовала, как губы против воли растягиваются в улыбку.

— Катерина… — она тут же слизнула улыбку и сделалась неприступной царицей. — Что вам принести?

— Ай, Катерина! Екатерина Великая! — воскликнул грузин на весь вагон так, что моряк и летчик удивленно и восторженно посмотрели на Катю. — Дай мне пять бутылок пива, одну порцию икры и немножко нежности.

— Нежностью не торгуем, — ответила Катя с обещающей улыбкой и вихляво пошла по проходу за пивом.

Иван Петрович поймал ее в дверях, заискивающе наклонил голову.

— Ты, Катюша, поласковее с ним. Клиент нужный, учти. А нам план натягивать в чистом виде.

— Верку свою на других напускайте, а меня не учите.

Когда Катя вернулась с пивом, директор стоял перед столиком и обрабатывал клиента. Грузин жадно схватил пиво, прилип усами к бокалу.

— Будет организована культурная обстановка. Цветы поставим на столиках…

— Какой столик? Зачем столик? — грузин оторвался от бокала и выпучил глаза на директора. — А где музыка? Где моя прекрасная дама? Где спрашиваю?

— Музыка у нас запланирована, — покорно отвечал Иван Петрович. Имеется полный танцевальный набор, серия «Мелодии и ритмы». В наличии также Алла Пугачева в комплекте…

Катя открыла вторую бутылку с пивом. Грузин схватил Катину руку.

— Красавица, пойдешь со мной танцевать под его запланированные пластинки?

— Пригласите, я подумаю.

— Ой, царица, — горячился грузин. — Приглашаю на встречу Нового года в культурной обстановке. Закажем столик. Гулять будем — на весь Кавказ слышно. Отвечай, царица!

— Она на работе, — ответил за Катю директор.

— Мы на работе, — как эхо вторила Катя.

— Ай, директор. Где твой размах? Тебя тоже приглашаю за наш столик. Всех приглашаю.

Иван Петрович тупо шевелил губами, подсчитывая проценты — сколько их останется до плана, если удастся уговорить грузина.

Верка подбежала к столику: глаза горят, в руках штопор.

— Товарищ директор, вас вызывают на кухню…

— Сейчас, Верочка, сейчас… Разрешите записать? — Иван Петрович склонился над столиком. — Семь пятьдесят с одной персоны, не считая шампанского…

— Зачем разбиваешь мое сердце? — вскипел грузин. — Я свое сказал: или-или! Или царица, или ничто! Новый год отменяется.

— Мы же на работе, — беспомощно твердил директор.

Катя смотрела в окно и тоскливо мечтала о восточном принце по прозванию Тото Ионото.

Стуча на стыках, скорый поезд номер двадцать четыре катился по бескрайней снежной равнине.

Ровно в одиннадцать часов сорок пять минут Катя появилась в ресторане. Она шла по проходу, гибко качаясь на черных шпильках и поводя обнаженными плечами. Грузин с грохотом двинул стулом. Военные за соседним столиком замолчали и во все глаза уставились на Катю.

Катя шагнула чуть вбок и увидела себя в зеркале: тонкую, с рыжей копной волос на голове, с глазами, удлиненными краской, с серебряной брошью на груди — ну прямо дикторша с голубого экрана, сейчас улыбнется сразу пяти миллионам и скажет: «Добрый вечер, товарищи телезрители, начинаем нашу грандиозную передачу из вагона-ресторана…» Катя зажмурилась от счастья и шагнула к грузину. Тот неровно задышал, начал щекотать Катину руку тонкими усиками.

В вагон ввалилась веселая компания кочующих артистов, которые сели в поезд в Ростове. Катя подняла голову и надменно глянула на артистов. Те разом смолкли, ослепленные ее красотой.

— Пять баллов! — прошептал моряк за соседним столиком.

Катя уселась, влажными глазами посмотрела вокруг. За окном тревожно уносилась густая мгла, а на столе все переливалось и трепетало. Бутылки выжидающе покачивались в подставках, икра плыла в ледяной воде, лососина бесстыдно развалилась на части, белоснежно сверкали салаты — весь ресторан выложили на стол ради Кати.

Грузин возился с бутылками.

— Что прикажешь? — спросил он, пожирая Катины плечи.

— Может, мы все-таки познакомимся, сообщите на всякий случай ваши инициалы, — выпалила Катя одним духом, без запятых: она слышала в рейсе эти слова от одной стильной дамочки, сидевшей за ее столиком.

Грузин остолбенело уставился на Катю:

— Прости, красавица, прости нахала. Шотой зови. Шота Бакрадзе.

— Шатуня, — сказала Катя с таким придыханием, что грузин тотчас схватился за бутылку, чтобы не упасть. — Очень приятно познакомиться! Погодите! — Катя указала пальчиком на бутылку и подняла брови. — Я должна поговорить с вами на полном серьезе, товарищ Шота.

— Говори, Катерина. Внемлю твоим прекрасным устам. Я не мальчик, со мной без дипломатии.

— А я не девочка, — скромно объявила Катя.

— Ах, какая умница, — восхитился Шота, играя усиками.

Катя сделала одухотворенное лицо:

— Вы, пожалуйста, не подумайте, товарищ Шота, я не какая-нибудь с улицы Горького, я девочка честная. Я с вами сидеть могу, танцевать могу, а больше ничего не обещаю, заранее говорю, вы от меня не требуйте. Меня к вам допустили ради отличного обслуживания, и я обязана держать марку коллектива. Мы за звание боремся, у нас дисциплина…

— А я кто? Я плохой, да? Я человек советский, как ты думаешь…

«Спекулянт ты советский, — с волнением подумала Катя, — придется тебя почистить как следует ради плана».

В вагоне застонала гавайская гитара. Сережка поставил «Смуглую девочку» из третьей серии «Мелодии и ритмов».

— Какие страсти кипят в этом бокале! И кто поймет и осушит страсть моего сердца?.. — Шота налил Кате рюмку коньяка.

— Прости, Шотунчик, первый тост принадлежит даме, — Катя подняла рюмку и сказала с чувством: — Я предлагаю выпить за проводы старого года… Катя опрокинула рюмку, схватила ложку и полезла за икрой.

Иван Петрович появился с блестящим ведерком в руках. Из ведра развратно вздымалась бутылка со вздутой серебряной головкой.

— А как же шампанское? — испугался директор. — На первый тост полагается шампанское.

— Не учите нас, — со светской улыбкой отрезала Катя. — Вы не имеете права делать замечания клиентам.

Иван Петрович стал красным и посмотрел на грузина. Тот вскинул руки.

— Я не хозяин. Сам ее хозяйкой сделал.

— Так и быть, — сжалилась над директором Катя, — разрешаю наполнить мой фужер. И моему компаньону тоже. — Катя забыла про директора и соблазнительно улыбнулась грузину влажным ртом. — Тяпнем по маленькой?

— Огонь моего сердца, — ответствовал Шота. — Радуга моей души. Благодарю тебя, что ты явилась в мой чертог и озарила его своим небесным сиянием. Я поднимаю этот скромный бокал за бессмертное сияние красоты…

«Во дает!» — с восторгом подумала Катя и тут же осушила бокал.

— Выпей с нами, директор, за вечную радугу моей души…

— Благодарю вас, я при исполнении. Желаю вам повеселиться, Катерина Семеновна. Веселитесь на полный ход, обеспечим в чистом виде. — Иван Петрович ловко подмигнул Кате и показал глазами в конец вагона, где висела доска для объявлений. Катя глянула туда и ахнула — сорок восемь…