Валерка захромал и что-то крикнул вслед. Катя вздрогнула.

— Девушка, где пиво? — зарычал на нее грузин с усиками. Он сидел через три столика от Кати и свирепо крутил белками. — Когда принесут, спрашиваю?

— Со временем или раньше, — пробормотала Катя, продолжая смотреть в окно, но Валерка уже растаял в волнах.

— Смерти моей хочешь? Где пиво? — хрипел грузин. — Тут работают или загорают?

Катя вздохнула, подошла к нему.

— У вас же приняли заказ, — сказала она грудным голосом. — А мои столики на той стороне. И пожалуйста, не переживайте из-за всякой чепухи. У вас высокое давление. Вам вредно переживать. А мы встали на вахту отличного обслуживания…

— Какой голос! — восторженно зарокотал грузин, пожирая Катю выпуклыми белками. — Как зовут, девушка?

Катя ничего не ответила и вильнула фартуком. Грузин с усиками, когда она разглядела его поближе, оказался вполне подходящим типом: не очень молодой, высокий и свирепый — как раз то, что надо. И денег у него полный карман. Он сел вчера вечером, оставил за ужином восемнадцать рублей — и даже не задумался. Видно, виноград везет в Москву под праздник.

Катя вихляво шла по проходу и чувствовала на себе взгляд грузина.

Вагон качнуло на стрелке, и море начало отваливаться влево. Мелькнула даль пустынного берега, сбоку выползла покатая гора — море ушло до нового рейса. Солнце плоско обливало голый склон, вагоны ритмично качались, взбираясь к перевалу.

Верка вышла с пивом и пошла к грузину, улыбаясь ему широким малиновым ртом. Катя села спиной к ним и слушала, как грузин часто дышит и чавкает пивом. В ресторане больше никого не было, поезд шел почти пустой. Верка вовсю шушукалась с грузином, видно, коньяк уговаривала взять: директор держал в буфете только дорогой коньяк — для плана.

Из кухни вышел Иван Петрович, и все шу-шу сразу кончились.

Иван Петрович присел за Катин столик.

— Возьми корзину, пройди по вагонам.

— А кто обслуживать будет? — ответила Катя. Верка была женой директора, ее он не гонял по вагонам с корзиной.

— Видишь, горим, — жарко шептал Иван Петрович, с надеждой и завистью косясь на грузина. — Четыреста рублей надо вытянуть до плана, а в поезде шаром покати. Ты пройди, у тебя голос зазывной, все-таки в чистом виде наскребешь десятку. Вся надежда на вечер.

— Плана нет, объявление дайте в «Вечерку»: принимаются заказы на столики… Тоже мне «Континенталь».

— Идея! — Иван Петрович помчался вдоль столиков.

Железно лязгая, качались тамбуры. В вагонах обдавало теплым воздухом. Катя прокричала в пустой проход:

— Пиво с закусочкой. Кто желает пива с закусочкой? Кефирчик свежий, кофе горячий, конфеты сладкие. Кто желает?

Из купе высунулась стриженая голова.

— А кофе у вас горячий? — женщина с неодобрением глядела на Катю.

— У нас все горячее, — заученно ответила Катя, опуская корзину. Толстый дядька в пижаме сидел на диване у окна и раскладывал на столе замасленные свертки.

— Сколько стаканов? — спросила Катя, поднимая чайник.

Репродуктор под потолком захрипел от натуги. Сережка прокашлялся и заговорил бодрым тенорком:

— Внимание, говорит радиоузел поезда номер двадцать два. Товарищи пассажиры, сегодня вечером в вагоне-ресторане состоится торжественная встреча Нового года. Принимаются предварительные заказы на столики. Ресторан работает до четырех часов утра. Играет музыка. Спешите записаться на столики, число мест ограничено.

— Благодарю вас, — сказала стриженая женщина, принимая от Кати стакан и поворачиваясь к мужчине. Все это время она слушала радио, сначала удивленно, а потом с задумчивой улыбкой. — Как это интересно: встретить Новый год в поезде. Играет музыка, звенят бокалы, и поезд несется сквозь ночь. Романтика!

— Кушай, Лена, — сказал дядька в пижаме. — Кофе остынет.

— Конечно, — обиделась стриженая. — Будем сидеть у твоих Киселевых и не будет никакой романтики.

— У вас есть конфеты? — спросил дядька.

— Ирис, шоколад, конфеты с начинкой, — скороговоркой пропела Катя арию из оперы «Меню».

— Дайте плитку, — сказал он. — Там, кажется, дети есть.

— Разумеется, — продолжала ныть стриженая. — Своему сыну ты даже конфетки не купишь, а для чужих…

— Лена, мы же в гости едем, — покорно ответил дядька.

Катя взяла деньги и пошла по проходу. Везет же людям. Будут сидеть в гостях, пить хорошее вино, смотреть телевизор, а тут… Катя дошла до хвостового вагона и повернула обратно. Разве это поезд — горе одно. Какой же это поезд, если в нем нет пассажиров? Какой дурак сядет сейчас в поезд. Нормальные люди делом занимаются — ребята шныряют по магазинам, а девочки, сунув головы в сушуар, сидят в парикмахерских как принцессы. Катя вспомнила лаково-приторный запах дамского зала, и сердце ее зашлось от тоски.

Из купе неожиданно высунулась рука, крепко ухватила корзину.

— Что не заходишь? — Сережка пугливо глядел на Катю.

— Доброе утро, товарищи пассажиры, — затараторила Катя. — Наш поезд приближается к станции Ростов-на-Дону, стоянка десять минут. Ввиду опоздания поезда стоянка будет сокращена.

Сережка дернул корзину, и Катя очутилась в радиорубке.

— Кать, а Кать, — шептал он, норовя прижать Катю к панели и задвинуть ногой дверь. — Приходи под Новый год. Как столы накроешь, так и приходи. У меня бутылка шампанского есть, рыбы в Азове куплю…

— Пусти, пижон несчастный. — Катя уперлась корзиной в Сережкин живот и тот отлетел к приборам. — Как вы разговариваете с дамой, граф Телефункен? Где ваш культурный радиоязык? Захочу, сама приду, а ты не лезь. — Катя вырвала корзину и выскочила в коридор.

В мягком вагоне было пусто.

— Пива с закусочкой… — Катя нежно пропела и замерла.

По узкому проходу навстречу Кате двигался восточный принц-писаный красавец, смуглолицый, в чалме; в ушах золотые серьги, а зубы белые-белые. Принц подошел к Кате и сказал на чистейшем индо-китайском языке:

— Мамзель Катерина, разрешите пригласить вас на Новый год. Вечер состоится в моем персональном дворце Драма-пудра на берегах озера Сулико от шести до двенадцати ночи. В залах играет культурная музыка, исключительно твист. С нетерпением ждем вас вместе с вашим партнером.

— Вы путешествуете инкогнито, ваше благородие? — с замиранием спросила Катя.

— Я принц Тото Ионото, — ответил писаный красавец, ослепительно улыбаясь и покачивая серьгами. — Я жду вас в Драме-пудре.

Катя сделала реверанс, и восточный принц Тото Ионото растаял в воздухе. Катя открыла дверь в соседний вагон. Грузин с усиками стоял у окна и нагло смотрел на нее. Катя приближалась с царственным видом.

— Как зовут, красавица? Почему не говоришь? Жалко имя сказать?

— За чьим столиком сидите, у того и спрашивайте, — дипломатично ответила Катя. — Разрешите пройти мимо.

Грузин пошарил глазами по корзине.

— Почем шоколад?

— Рубль сорок.

Грузин протянул три рубля:

— Сдачи не надо. Скажи, как зовут?

— Мы чаевых не берем. — Катя гневно поставила корзину, всучила ему сдачу и пошла, не оглядываясь.

— Как зовут, повторяю, — хрипел грузин.

Катя запела арию:

— Зачем такая гордая? — кричал грузин вслед. — Зато мы не гордые, — и хрипло засмеялся так, что у Кати мурашки по спине забегали.

Проходя через тамбур, она обнаружила в кармане телогрейки две плитки шоколада, которые только что продала грузину. Катя усмехнулась, спрятала три рубля в карман кофточки, а шоколад положила в корзину.

Верка, конечно, тут же испортила ей всю прогулку. В вагоне сидели четыре клиента, два из них необслуженные, как раз за Катиным столиком. Тучный седой майор уже выходил из себя и колотил ножом по тарелке. Катя мигом подскочила к майору, улыбнулась — старикан тут же растаял. Она принесла ему яичницу и кофе, другим тоже дала закусить и села у окна, строя планы страшной мести для Верки. Вот переманить бы грузина за свой столик, а Верка будет старых дев обслуживать, всю сдачу до копеечки сдавать. Ослепительная мысль озарила Катю. «Я заболела, — радостно решила она. — У меня вирусный грипп, и я не смею притрагиваться к пище. Буду лежать в купе, и ко мне придет восточный принц Тото Ионото. Верка лопнет, как его увидит…» Катя потрогала ладонью лоб, чтобы определить, какая у нее температура, и удивленно ахнула: поезд катился по плоской равнине, и все кругом было белым-бело. Катя приклеилась к окну: запряженная в сани лошадь бежала по дороге, быстро отставая от поезда, вдоль полотна шеренгой стояли тополя. Мелькнул переезд. Не сбавляя хода, поезд дробно застучал на стрелках — побежали назад станционные постройки, башня элеватора, баки с нефтью — все белое, чистое и кругом ровная степь без конца и без края.